Думаю, у меня отвисла челюсть, и я споткнулась, а Кейн продолжил тянуть меня по коридору. Я запнулась, не зная, что сказать в ответ, когда он поднял два пальца, а потом только один. Две правды. Одна ложь.

— Я тоже тебя люблю, — соврала я в ответ.

И это была ложь с обеих сторон. Потому что, хотя между нами и существовала какая-то дружеская любовь, ничего более глубокого тут не было.

Но затем мой взгляд метнулся к Хендриксу, который стоял со своей стороны стекла, его челюсть была сжата так сильно, что мышцы на ней пульсировали. Его руки были напряженно скрещены на вздымающейся груди, а мертвенно-бледный взгляд был прикован к тому месту, где рука Кейна сжимала мою.

Я не понимала, зачем Вон связал нас вместе, но, взглянув на Хендрикса, решила, что это как-то связано с защитой его брата. И я пойду на всё, чтобы защитить любого из этих парней, поэтому я легко согласилась. В моей голове не было вопроса, доверяю ли я Вону делать то, что лучше для этой семьи, включая меня.

Я заставила Хендрикса посмотреть мне в глаза, и когда мы, наконец, встретились взглядами после мучительных секунд, моё сердце ударилось о грудь и совсем перестало биться. Его пытали за стеклом, он был совершенно измучен и обезумел. Его губы сжались в тонкую линию, и мускулы на его челюсти снова начали дрожать.

С многозначительным взглядом, который поразил меня до глубины души, он произнёс одними губами:

— Будь осторожна.

И в ответ с таким чувством, какое только могла передать, я прошептала:

— Ты тоже.

Не самая глубокая вещь между людьми, которые потенциально могут когда-нибудь в будущем… быть друг у друга. Но сейчас это было самое важное.

Я повернулась и пошла за Кейном по тёмному коридору. Звук Пожирателей, тянущихся ко мне в тусклом свете, был тревожным. Их причитания плавали вокруг меня, скользя в моей голове, как лезвия бритвы по мягкой плоти. Мои руки всё ещё были за спиной, но я отчаянно хотела прижать их к ушам, чтобы заглушить звук. Моё сердце не замедляло свой быстрый ритм, а моя кожа зудела и дурно ощущалась, растягиваясь по моему телу.

— Они не пахнут, — прокомментировала я скрипучим голосом.

Кейн посмотрел на меня, затем на свою руку, которой всё её держал мою. Он медленно убрал руку, и я споткнулась без его поддержки. Он нахмурился ещё сильнее, но больше не пытался прикоснуться ко мне. Я восстановила равновесие и подумала, слышит ли он меня.

— Мы выяснили, что если они не едят человеческую плоть, то не испускают этого ядовитого запаха, — его голос был тихим и мелодичным с южным акцентом, но я отчётливо слышала его.

— Но почему вы держите их в таком состоянии? Это жестоко!

— Ты на стороне Пожирателей? — спросил он с весёлым недоверием.

— Нет! — но потом у меня заныло в груди при мысли о продлении такой жизни. — Но в этом нет необходимости. Зачем вы заставляете их пережить это? Они голодают и истощены.

— Они едят только человеческую плоть, — подчеркнул он. — И чем ты предлагаешь их кормить?

— Не кормите их ничем! Но и не оставляйте их в таком состоянии. Пристрелите их. Убейте их. Помогите решить проблему!

— На одном дыхании ты разделяешь сострадание к ним, а на другом предлагаешь геноцид, — заметил он, удивляясь, что я тоже так думаю.

— Дело не в этом, — возразила я. — Это отвращение к существу, которое не должно существовать. Это отвращение к людям, которые должны быть лучше.

— Тебя это возмущает? — в его голосе звучало недоверие.

— А тебя нет? — потребовала я ответа.

Но он не ответил.

Он остановился, и я обернулась, желая узнать причину. Он посмотрел на меня сверху вниз, его серые глаза казались чёрными в полутёмном коридоре. Единственный свет исходил от слабо светящих керосиновых фонарей, свисавших с потолка. Свет мерцал на его лице, контрастно подчёркивая угловатые линии челюсти и скул.

— Мой отец задаст тебе много вопросов, — объяснил он, и я впервые заметила тяжёлую деревянную дверь позади него. — Будет лучше, если ты ответишь… на все. И если ты ответишь на них правдиво.

— Вы так обращаетесь со всеми, кто натыкается на ваше поселение? — спросила я с большей горечью, чем хотела показать. — Вы надеваете на них наручники и приказываете? Вы когда-нибудь отпустите нас? Или поработите нас? Или съедите нас, как ты сказал?

Его губы подёрнулись, как будто он старался не улыбнуться, и мои внутренности запылали ненавистью. Я презирала его за то, что он находил меня забавной.

— Вообще-то мы не едим людей, — осторожно заверил он меня. — И у нас нет рабов.

— Тогда почему на мне наручники?

— Это временно.

Но я ему не поверила. Когда я прищурила глаза и поджала губы, он продолжил:

— Мы принимаем меры предосторожности. Тебя могли укусить. Вы можете принести вирус нам.

— Мы даже не знали, что вы здесь, — солгала я. Такова была моя жизнь. И я поняла, как ужасно будет для меня говорить больше правды, чем лжи. — Вы нашли нас, а не наоборот.

— А ты можешь себе представить, каково нам приходится изо дня в день? Люди бродят здесь? Потенциально несущие вирус или наткнувшиеся на нас и надеющиеся избавить нас от еды и оружия? У нас здесь постоянное поселение, мы должны его защищать.

Всё это, конечно, имело смысл, и это крайне беспокоило меня.

— Не надо обращаться с нами как с пленными. Вам не нужно было разлучать нас.

— Ты была со своим парнем? — спросил он низким раздражённым голосом.

Я кивнула, потому что не хотела объяснять, и он сжал и разжал челюсти, прежде чем продолжил:

— Его братья появились вчера поздно вечером, рыская вокруг нашего поселения. С ними был мой младший брат, мой непокорный, упорный, непослушный младший брат. А потом мы нашли тебя и твоего… парня сегодня утром. Вы, явно, из той же путешествующей компании. Вы, очевидно, знали, что они опередили вас прошлой ночью.

Игнорируя большую часть обвинения, я спросила:

— Как ты узнал, что они братья?

— Довольно очевидно по их виду, — он саркастически закатил глаза. — И даже если бы это было не так, у них одна и та же марка оружия. Я просто наблюдательно предположил.

Я ничего не ответила. Что я могла сказать? Было очевидно, что они братья или, по крайней мере, связаны каким-то образом. Кроме того, это была не та информация, о которой я должна была беспокоиться. Две правды. Одна ложь.

Поняв, что я не собираюсь ничего добавлять к его гипотезе, он сказал:

— Я не пытаюсь быть плохим парнем. Но я буду защищать то, что принадлежит мне.

Я встретилась с ним взглядом и пообещала:

— Я тоже.

Он медленно кивнул и выпалил ещё одно предупреждение.

— Не отходи от меня. Понимаешь? — когда я не ответила, он продолжил: — Я скажу это один раз для твоей пользы и больше не повторю. В этом лагере мало женщин. Но мужчин у нас в избытке. И мы не делимся нашими женщинами. После того, как ты принимаешь сторону одного мужчины… он тебя защищает. Я, может, тебе и не нравлюсь, но то, что находится в той комнате, ещё хуже. Оставайся рядом со мной.

Я всё также молчала. Мужчины спасали меня достаточно часто, так что я стала чуть менее феминисткой, чем в начале своего пути, когда проехалась машиной по своему зомби-бойфренду за измену. Но я не была достаточно покорной, чтобы поверить, что стану или смогу стать собственностью мужчины. Мои мысли были свободны, мои действия были дерзкими, и мой жизненный план не включал двадцать одного ребёнка и мужа, который держал домашних животных-зомби голодными и замученными в своём коридоре.

Такого просто-напросто никогда не случится.

Кейн свёл брови на переносице, а я по-прежнему молчала, и он нетерпеливо потребовал:

— Просто скажи мне, что ты хоть понимаешь, что с тобой может случиться. Заставь меня почувствовать себя немного увереннее, когда я приведу тебя туда.

Если бы мои руки были свободны, я бы сжала их в кулаки и ударила бы его по лицу.

А потом по яйцам.

— Почему ты должен чувствовать себя уверенно, когда я даже не чувствую своих пальцев?