– Сегодня?! – Владимир усмирил гнев и нахмурился. – Если этот мерзавец Забалуев поддерживает княгиню, то вполне может статься, что ее дерзкий план удастся. Придется срочно ехать к отцу!.. Анна, поедете со мной! Прослушивание надо отменить.

– Владимир, – остановил его Репнин. – Не стоит увозить Анну, не дождавшись прослушивания. Твой отец мечтал об этом дне, так не надрывай ему сердце больше, чем оно может выдержать. А я, в свою очередь, почту за честь позаботиться об Анне здесь! Так как все равно живу у тебя…

– Я благодарен тебе за предложение, но боюсь, – в голосе Корфа послышалась насмешка, – это повредит репутации Анны. Ведь ты – мужчина холостой и нам не родственник!

– Я постараюсь ничем не навредить ей…

– Не я придумал правила приличия, Миша, – ожесточился Корф.

– Надеюсь, ты не собираешься вызвать меня на дуэль? – невинным тоном спросил Репнин.

– Пожалуй, один я доберусь до имения быстрее, чем в коляске с Анной, – после продолжительной паузы сказал побелевший Корф. Он с большим усилием сдержался, чтобы не сорваться – эта дрянь снова встала между ним и близким ему человеком. Сначала отец, теперь Репнин! – Хорошо, пусть так и будет, но сначала я все же хотел дать Анне кое-какие рекомендации. Пройдемте со мной, сударыня!

Владимир решительно вышел из залы, и Анна, бросив умоляющий взгляд на Репнина, последовала за ним.

– Закройте за собой дверь! – раздраженно прикрикнул Владимир, войдя в кабинет отца. – И подойдите ближе!

– Благодарю вас за разрешение остаться в Петербурге, – промолвила Анна, приближаясь по приказу Корфа.

– Вот что… – Владимир схватил Анну за локоть и сильно сжал пальцы, с удовольствием наблюдая, как по лицу девушки пробежала судорога боли. – Я вас предупредил! Держитесь от Репнина подальше!

– Вы это уже говорили… – прошептала Анна, пытаясь освободить разом онемевшую руку.

– Если я только узнаю, что вы перешли границу дозволенного, я выполню свое обещание. И тогда все узнают, что ты – крепостная!

– Несмотря на обещание, которое вы дали отцу? – слабо сопротивляясь, спросила Анна.

– Я не боюсь гнева отца!

– Господи! – взмолилась Анна. – Да за что же вы меня так ненавидите?!

– Не льстите себе! – рассмеялся Корф. – Я не испытываю к вам ненависти – это чувство благородное. Мое отношение к вам совершенно нормально, так и должно относиться к крепостной.

– Но к остальным крепостным вы относитесь лучше, чем ко мне!

– Они знают свое место и выполняют свои обязанности! А ты – с твоим безукоризненным французским, твоим музицированием, твоим нелепым рвением стать актрисой – мне противна!

– Дать мне образование было волей вашего батюшки! – в голосе Анны послышались слезы. – И видеть меня на сцене – тоже его желание. Иван Иванович вырастил меня, как родную дочь, и я ему бесконечно благодарна…

– Брось! – грубо прервал ее Владимир, отталкивая Анну от себя. – При чем тут благодарность! Ты просто заигралась в дворянскую жизнь. Все эти платья, украшения, поездки в Петербург избаловали тебя, и ты забыла, где твое настоящее место, отведенное тебе по рождению. И уж совсем отвратительно, что ты пытаешься заманить в свои сети Репнина!

– Уверена, что отношение поручика ко мне – лишь предлог. Ваша ненависть – более древнего свойства.

И я хочу знать, почему вам доставляет такое удовольствие унижать меня? – отчаяние придало Анне уверенность в себе, и она смело посмотрела прямо в лицо Владимиру.

– Ты мне – не ровня, и я не обязан любезничать с тобой!

– Я хочу знать, в чем моя вина, – настаивала Анна. – Меня измучил этот вопрос! Скажите, Владимир, чем я вас обидела? Словом ли, делом, и я попрошу у вас прощения.

– Что мне до твоих извинений! – Корф вдруг почувствовал усталость и бессмысленность этого разговора. – Ты прекрасно знаешь, за что я тебя ненавижу. У тебя всегда было все, чего ты совершенно не заслуживала! И поэтому будь счастлива, что ты до сей поры жила жизнью, которой недостойна.

А теперь уходи, я должен сделать еще несколько распоряжений. И перестань заигрывать с Мишей! Ты сделаешь его несчастным.

– Это вы несчастны, – твердым тоном сказала Анна. – Ненависть не оставляет в вашей жизни места для радости. Мне искренне жаль вас, Владимир…

– Подите прочь, – Корф отвернулся к окну.

Он стоял так до тех пор, пока не услышал, как прошелестел, удаляясь, подол ее платья и захлопнулась дверь в кабинет.

Тем временем, ожидая завершения их разговора, Репнин вышел во двор.

У крыльца конюх Корфов Никита готовил лошадь Владимира к отъезду.

Репнин хотел погладить лошадь, но Никита остановил его:

– Вы, барин, осторожнее, лошадка норовистая. Она только ко мне прислушивается да Владимира Ивановича боится. А так может и лягнуть.

– Это у нее, судя по всему, семейное, корфовское, – рассмеялся Репнин.

– Не скажите, старый барон – человек деликатный и добрый. Из-за того, думаю, и сердцем слаб. Хорошо, что хотя бы Анна заботится о хозяине… – Никита осекся и быстро отвернулся, «вспомнив», что не перепроверил подпругу лошади.

– Хозяине? – не понял Репнин. – Ты, верно, хотел сказать – о своем опекуне?

– Готова уже лошадь-то, – Никита старался не смотреть в глаза Репнину. – Пойду доложу барину.

– Постой! – догнал Михаил собравшегося уйти конюха. – Что ты имел в виду? Анна – свободная девушка, а хозяева бывают только у слуг да у крепостных! Ты, верно, оговорился?

– Я хотел сказать, – замялся Никита, – Анна такая добрая, что…

– Что заботится о барине, словно служит ему? – подсказал Репнин.

– Как же верно вы умеете подобрать слова! – расцвел Никита. – И то правда – все для барина делает. Так заботится о нем, словно не воспитанница, а прислуга. Себя не жалеет.

– Ты хорошо знаешь ее, верно? – не отступал от него Репнин. – Мы с ней едва знакомы, мне ничего неизвестно о ней, о ее прошлом. Кто были ее родители? В каком родстве состояли с бароном?

– Про семью Анны ничего сказать не могу. Так что вы уж не обессудьте, барин. Спросите лучше у Владимира Иваныча. Он вам живо это семейное древо нарисует. Со всеми веточками да листочками.

– Да-да, ты прав, конечно, – кивнул Репнин.

И право, что это он в самом деле – принялся расспрашивать крепостного, как будто он Корфам приятель какой или поверенный в делах. Чудно! Совсем ему чувства все затмили.

– Что ж, Мишель, прощаемся! – сказал Корф, спускаясь с крыльца.

Он был во всем цивильном, и кажется, испытывал от этого явную неловкость. Никита подвел к нему лошадь.

– Будь осторожен, Владимир! – заботливо сказал Репнин, глядя с каким усилием друг подтянулся, чтобы вскочить в седло. – А то ведь не удержишь раненой рукой поводья.

– Пустяки! Рана почти зажила, – небрежно отмахнулся Корф.

– Езжай с Богом и не переживай – я позабочусь об Анне.

– Смотри не переусердствуй! И помни – она – не та, за кого себя выдает, – Корф собрался козырнуть Репнину, но вспомнил, что отныне он штатский, помрачнел и сердито пришпорил лошадь.

Когда Репнин вернулся в залу, он застал там Анну – бледную и сосредоточенно изучавшую какую-то книгу.

Михаил присел рядом с ней на диванчик и, взявшись за корешок книги, отвел ее от лица девушки.

– Вам следует послушать своего друга и держаться от меня подальше, – тихо сказал Анна.

– Но почему?

– Я прошу вас. Разве этого недостаточно?

– Это не причина, это прихоть ревнивого Корфа. Но мне нет дела до его капризов! Я пообещал ему обращаться с вами, как с родной сестрой.

И готов приступить к своим обязанностям.

– И к каким же? – сквозь слезы улыбнулась Анна.

– Дергать вас за косу. Пугать дохлой крысой, – шутливо сказал Репнин.

– Вы всегда так обходились со своей сестрой?

– Напротив – это моя сестра так обходилась со мной!

– Не может быть, – покачала головой Анна, пытаясь понять, серьезно ли это он говорит. – Мне казалось, что княжна Наталья такая милая девушка.