Учительница была очень красивой, стройной, с волосами, уложенными в виде петушиного гребня. В те времена писали перышками и макали перья ручек в чернильницы, которые хорошо проливали чернила, и я, когда была дежурной, ходила за подносом с чернильницами к учительнице, но и случайных встреч со сводным двоюродным братом Толей не получалось.

Вскоре родители увезли меня в Степную страну, наверное, за то, что из меня в доме Моды пытались сделать демонстратора одежды, а дом Моды, был через улицу от дома Толи. В зимние каникулы я вернулась в родной город. Зашла к своей подружке, а потом к Толе и его маме. Толя вырос, стал красивым парнем и очень походил на одного актера. В это время он учился в старшем классе школы. Мне он очень нравился. Мы просто посидели за столом, и, я уехала в Степной город.

Через несколько лет все родственники, переехавшие вслед за нашей семьей в Степную страну, кто мог, естественно, ездили на похороны Толи в город Славный.

Сказали, что он трагически погиб, а на самом деле, что произошло? Он повесился на галстуке на кровати. Он был женат, у него был маленький сын, жива была еще его мать. Толя работал мастером на заводе и учился на пятом курсе политехнического института города Славного.

Причина такого жуткого поступка, красивого и умного молодого мужчины, объяснялась просто: у него вдруг везде стало плохо, и везде ему что-то не везло…

Абсурд – мое мнение. Что произошло с сероглазым Толей? Он крупно проиграл в карты, его просили отдать огромную сумму денег, жена в это время не работала, ребенок был мал; мать его в очередной раз вышла замуж, и жили они все вместе в двухкомнатной квартире, где большая комната была проходной. Он разрывался между домом, учебой, работой и картами. На работе в брак попала большая партия продукции, это постарались друзья картежники, дома жена требовала денег, в институте не сдал один экзамен, и ему грозили отчислением. Надвигался Новый год, но, перегруженный долгами Толя, не вынес долгов и повесился на галстуке. А иногда мне кажется, что его просто убрали из моей жизни.

В следующем году я и мама поехали в Северную столицу, остановились мы у бабы Тани, двоюродной сестры бабы Моти. В городе еще стояли дома разрушенные войной.

Она жила рядом с Невским проспектом. С достопримечательностями меня знакомил муж бабы Тани – Афанасий Афанасьевич. Он везде сопровождал меня и маму. Тетя Таня с нами не ездила, она готовила еду и драила кастрюли до зеркальной чистоты. Я навсегда запомнила высокого худощавого мужчину, который без устали показывал мне Северную столицу и ее окрестности. Жили они тогда в одной комнате, в квартире с соседями, в очень старом районе на берегу канала.

– Людмила, простите, но вы упомянули имя Афанасия Афанасьевича. А это не его, ли дворец стоит на возвышенности?

– Не знаю, что вам и ответить. Мы обычно о нем не говорим, а тут к слову пришлось, вот и сказала.

– Вы его боитесь? – настойчиво спросила Катерина.

– Катерина, а можно без вопросов на эту тему?

– А вы лично для меня ответьте, я диктофон выключу.

– Выключите. Дело в том, что после смерти бабы Тани, Афанасий Афанасьевич очень изменился. Он удачно занял всю квартиру в старом центре Северной столицы, потом продал квартиру и купил в деревне Медный ковш старую барскую усадьбу. А теперь вы в ней с ним живете. Ведь так? А вас он послал к нам за историями? Мы это уже проходили. Понимаете, Катерина, Афанасий Афанасьевич все хочет кого-то найти, или что-то услышать, необходимое для его личной биографии. Я вам расскажу, что еще помню из своего прошлого, а он пусть сам решает, что ему из всего этого нужно.

– Тогда он знает все ваши истории? Почему он сам вас не выслушает?

– Все трудно узнать, жизнь идет, многое меняется. Он не любит с людьми общаться, видимо вы ему действительно понравились. Я лучше продолжу свой рассказ. Свою вторую квартиру я хорошо помню, без подсказок. У нас была двухкомнатная квартира с печным отоплением. В большой комнате стоял диван, на полочке дивана стояли семь слоников из слоновой кости. Висела картина на стене, на которой медведи ходили по сломанному дереву.

Стоял на тумбочке из дуба один из первых телевизоров. Все соседи к нам ходили смотреть телевизор. Дом был двухэтажный из восьми квартир. В моей комнате стояла печь, такая большая, что скорее была частью стены, но со своим углом, который и заходил в комнату, говоря, что этот угол – печь. Печь топили в прихожей, поэтому печь со стороны комнаты была просто теплой. На полу у печи, постоянно грелась черепаха, ее притягивало тепло печи. Погревшись у печи, черепаха ползала по комнате.

Кушать она любила прохладные, капустные листья. Сидела черепаха у печи и грызла капустные листья. Если подача еды задерживалась, черепаха заползала на коврик у постели. Так черепаха говорила, что она хочет кушать. Я просыпалась, опускала ноги… и быстро их поднимала, чтобы не наступить на свою маленькую подружку.

Потом брала черепашку в руки, вертела ее в руках, рассматривала удивительные глазки животного и панцирь; и приносила корм для черепахи. Это была печная черепаха. Мебель в комнате была с высокими ножками: кровать, стол. Черепашку было видно в любом месте комнаты, а шкаф был так близко расположен от пола, что черепаха под него не заползала. Черепаху я находила быстро.

Первый рабочий день у меня был лет в двенадцать лет, тогда открылся дом Моды.

Нужны были модели. Школа от дома Моды находилась через дорогу. В школу пришли две женщины и стали осматривать девушек от 12 и старше. Выбрали меня. Я и пришла в дом Моды, где меня научили ходить по подиуму. На меня стали шить брюки, юбки, куртки. Я стояла, а меня обкалывают тканями и обкалывали иголками. По природе своей я не манекен. Долго это не могло продолжаться. Пришло время платить мне деньги, а я их не могла взять. Не могла я взять деньги и все!!! И я ушла из дома Моды. Пришли ко мне домой, принесли деньги. На деньги я купила: ласты, маску, трубку. Долго ласты мне служили, а нырять я так и не любила.

Однажды ко мне подошел рыжий мальчик и сказал:

– Людмила, ты хочешь быть диктором на радио?

Почему нет. Поехали на прослушивание. Я прочитала текст. Ко мне все сбежались: очень понравилось.

Говорят:

– Прочти еще раз.

Прочитала. Все разбежались. Все, как с модой – дубли не моя стихия.

Детская радость в то время стоила четыре копейки. Ее продавала Фрося газировщица.

Она стояла за металлической стойкой, под полосатой крышей из ткани. На металлическом прилавке возвышались два стеклянных цилиндра с сиропом, газированная вода без сиропа стояла 1 копейку. За одну копейку можно было купить коробок спичек, но я покупала воду с сиропом.

Стаканы мылись на вертушке с фонтанчиком и переворачивались к верху дном на подносы. Вторая радость стоила девять или одиннадцать копеек, естественно это было мороженое, эскимо на палочке за 11 копеек, и молочное мороженое за 9 копеек.

В стране сменили деньги. Десятилетняя я, поняла, что девяносто копеек старыми монетами, это девять копеек новыми, или три по три копейки старыми. Девчонки жалели об одном, что не накопили желтых монет, а то были бы богаче в десять раз.

У меня было еще одно удовольствие за восемь копеек, это пакетик прессованного какао с сахаром.

Как-то в мае я минут за двадцать решила контрольную по математике за четвертый класс, и меня отпустили с урока на улицу. Весна трепетала свежими листочками.

Школа была одноэтажная, сюда временно перевели несколько классов из старой школы.

Но больше всего в этой школе я запомнила полет первого космонавта, это было за месяц до этой контрольной работы. Шел урок русского языка, уроки прервали, из всех классов школьники выбежали в коридор с возгласами: в космосе человек!

С пятого класса я училась в новой школе. Я придумывала газеты на одном листе из школьной тетрадки. Дверь называлась – Арка Ирины 1. С одноклассницей мы рисовали первые газеты на ватмане. Я написала первые стихотворные строчки под каждой картинкой. Вокруг школы весной посадили первые деревья, школа новая. Рядом со школой находился гастроном в пятиэтажном доме. Очередь за соевыми батончиками вошла в перечень получения детской радости.