Аббатство Святого Бенедикта на дороге в Сент-Олбанс было столь древним, что наверняка помнило времена саксонского семи царствия. Нелепо огромный крест на крыше церкви аббатства покосился, плиты двора раскрошились, узкие крестообразные окна походили на бойницы. Обветшание чувствовалось здесь во всем, и лишь большой зал капитула был недавно приведен в порядок: стены побелены, застеклены окна, а пол выложен деревянными брусками. Именно здесь и созвал свой военный совет Делатель Королей.

Уорвик выглядел утомленным, но довольным. Несмотря на изнурительную болезнь, он вновь казался бодрым и полным энергии. Он стремительно расхаживал вдоль длинного стола, мраморная столешница которого была посыпана тонким слоем сухого белого песка, чертя тонкой палочкой на нем план предстоящей битвы, стирал неудачные наброски, ровнял песок и снова чертил, объясняя свой замысел.

Местность вокруг аббатства Святого Бенедикта была лесистая, но за городом находилось просторное, поросшее клевером поле. Именно его выбрал Уорвик для боя и именно в Барнете остановил свою армию, вынудив Эдуарда Ланкастера прийти сюда и занять невыгодную позицию в низине у болот.

По углам столешницы стояли канделябры, разливая ровный желто-восковой свет. Уорвик, звеня кольчугой, резко наклонился вперед, показывая, где намерен расположить основные силы. Его длинные волосы упали на глаза, и резким движением он заложил их за уши. Делатель Королей осунулся, морщины у рта обозначились резче, темнее стали круги под глазами, а сами глаза из зеленых стали почти янтарно-желтыми и сверкали, как у голодного волка. В последнее время в его поведении сквозило какое-то неестественное, почти лихорадочное возбуждение.

Граф Уорвик подправил линии на песке и взглянул на собравшихся. Вокруг толпились его военачальники: горячий и рыцарственный Джон де Вер, граф Оксфорд, тучный ленивый Экзетер, свояк Уорвика моложавый Томас Стэнли, всегда настороженный белокурый красавец Эдмунд Бофор, герцог Сомерсет, неизменно берущий под сомнение любое предложение Делателя Королей. Прежде они с Уорвиком всегда были соперниками, но в ходе этой кампании заметно сблизились, и Сомерсет из противника стал его правой рукой. В стороне от стола держался могучий граф Ормонд. В дальнем конце зала капитула стояли Джордж Кларенс и брат Уорвика Монтегю. Оба хранили мрачное молчание. Обычно самые оживленные в окружении Делателя Королей, сейчас они казались подавленными. Совсем недавно они получили изрядную взбучку: Джордж так и не сумел уговорить Пемброка присоединиться к Делателю Королей, Монтегю же на переговорах с Эдуардом Йорком согласился на его условие – битва должна происходить пешим порядком. И это привело в ярость Делателя Королей.

– Теперь, надеюсь, вы осознаете, дражайший брат, – заметил Уорвик, указывая на вычерченную на столе карту, – что натворили, приняв условия Йорка. Само небо даровало нам это место для конной сшибки. К тому же большая часть нашего войска – тяжеловооруженная конница, и этого вы не могли не знать. Теперь же я вынужден заставить их спешиться, тем самым лишив себя преимущества, – и все это только потому, что мой брат дал свое слово пройдохе Эдуарду. Вы осел, Джон, и бес попутал меня доверить вам вести переговоры.

– Милорд!

Монтегю вскинул голову, как жеребец под хлыстом.

В чертах его удлиненного породистого лица действительно было нечто лошадиное.

– Милорд, вы не имеете права так со мной говорить! Всем известно, что вы избегаете встреч с Нэдом Йорком. Когда вы отправили меня к нему герольдом, я не получил никаких указаний, кроме того, что мне следует согласовать условия битвы. Поскольку второй день стоит непроглядный туман, чистым безумием было бы выводить на поле конницу.

– Монтегю прав, – вмешался Джордж Кларенс. – Туман таков, что всадник невидим уже в пяти шагах. Конный бой просто невозможен.

Уорвик скверно выругался, а Сомерсет, устремив на Кларенса и Монтегю ледяной взгляд своих синих глаз, сказал:

– Никто не заставлял вас, Монтегю, соглашаться с временем, предложенным Эдуардом. Туман – это еще не светопреставление. Мы могли выжидать хоть до полудня, а потном пустить в дело конницу и загнать в болото пехоту Йорков. Монтегю выругался еще похлеще Уорвика. Оба брата, пребывая в ярости, могли заставить покраснеть даже грузчиков в порту. Сейчас же Джон Невиль был определенно вне себя.

– У вас у всех только, и речи, что о кавалерии, однако вы забываете, что у Йорков есть бомбарды и мортиры, которые совершенно бесполезны в тумане. Туман нам на руку, и поэтому я был удовлетворен, когда Йорк предложил начать битву еще до рассвета.

Монтегю поддержал Оксфорд, заявив, что в армии Алой Розы артиллерия всегда оставалась слабым местом, а при свете дня йоркисты, которых снаряжали славящиеся своим огневым вооружением ганзейцы и фламандцы, будут иметь явное преимущество. К тому же и рыцари, и простые ратники так и рвутся в бой, и было бы грешно не воспользоваться их азартом.

Экзетер возразил ему. Стэнли заупрямился и стал доказывать свое, тыча пальцем в песок на столе. Уорвик молчал. Он слегка поморщился, словно от внезапной боли, вытер взмокший лоб. Вокруг спорили, не обращая на него внимания, но, когда Уорвик поднял руку, призывая к тишине, члены совета умолкли.

– Видит Бог, милорды, мы ничего не выиграем, если мои военачальники станут ссориться накануне битвы. Конечно, я сожалею, что мой брат Монтегю как будто запамятовал, что в семи ранее выигранных Нэдом сражениях тот предпочитал пеший бой…

– Тогда вы с ним были союзниками и сами посоветовали ему это, – возразил Джон Невиль, и Уорвик не стал спорить.

– Да, это верно. И мне известна тактика, к которой Нэд любит прибегать. Что ж, остается надеяться на это.

Он снова склонился над столом, и все последовали его примеру. Уорвик говорил сжато, сухо, однако не упуская ни единой детали. За день до подхода войск Белой Розы он обошел пешком все окрестности, обдумывая план предстоящего сражения. Да, он горько сожалел, что из-за болезни позволил Йоркам вступить в Лондон, и теперь стремился наверстать упущенное.