Изабелла вновь заговорила:
– Я считаю, что, когда мы виделись последний раз, я была ослеплена гордыней. Свое старшинство в роду я сочла достаточным, чтобы забыть о том, что твое положение гораздо выше. Я преступила человеческие законы, а главное – забыла о христианском смирении.
– Аминь, – с горечью усмехнулась Анна. – Я уже давно простила тебе, что ты, как девчонку, заперла меня у себя в покоях, но я не смогу забыть, что ты посвятила в мою тайну Джорджа.
– Но я не…
– Ах, Изабель, если ты хочешь, чтобы я все простила и мы расстались дружески, ты не должна лгать.
Ее голос заглушили звуки труб, возвестивших вторую перемену блюд. Стольники торопливо уносили остатки яств, снимали вместе с посудою верхние скатерти, под которыми оказались новые – из белоснежного сукна с золотой бахромой.
На столе появились высокие кувшины с новыми сортами вин, фаянсовые тарелки, прекрасные бокалы синего итальянского стекла, расписанные миниатюрными мифологическими фигурками. На дальних столах, где сидели уже изрядно подвыпившие члены цеховых братств, посуда была проще, тосты – громче, слышался женский визг. Однако все это затихало, когда мимо проплывали строгие церемониймейстеры, негромко, но внушительно напоминая, чтобы мастеровые не забывали, что на пиру присутствуют высокие особы.
В конце зала возникла новая вереница слуг в ярких ливреях, несшая перемену: жареную форель с имбирной подливой, стерлядь, миног, пропитанных ликерами по флорентийскому рецепту, громадного копченого осетра, щук, улиток, анчоусы, мясо дельфина с гарниром из печеных каштанов, укропа, моркови и хрена, белое мясо угря, печеных раков, всевозможные пироги с острыми начинками.
Анна ела, касаясь пищи самыми кончиками пальцев и заставляя себя не бросаться на все подряд. Еда была удивительно вкусной, пряной, разнообразной, а аппетит у нее, несмотря на множество отведанных блюд, совсем не уменьшался. Неожиданно она отметила, что ей не безразлично то, что они с Изабеллой обе в положении, и, возможно, когда-нибудь их дети будут играть вместе. Если, конечно…
Она взглянула на сестру. В отличие от нее Изабелла едва прикасалась к пище. Вид у нее был совершенно несчастный, исчезло даже обычное выражение светского высокомерия. Анна даже удивилась, как глубоко переживает сестра их ссору.
«Я не должна сердиться на нее. Мы с ней были близки когда-то, и она первой пришла ко мне. Кому, если не мне, не знать, насколько она неуступчива. И то, что она обо всем сообщает Джорджу, обычное дело между супругами. Муж и жена – плоть едина, говорит Писание. А мне следовало бы оказаться умнее и не посвящать Изабель в свои секреты».
За столами наступило некоторое затишье, и в центре зала появился трубадур. Низко поклонившись гостям, он запел под звуки лютни песню о несбыточной любви. Музыка была текучей и зыбкой, голос певца очаровывал, и все невольно затаили дыхание. Анна заметила, что Изабелла дважды за это время попыталась заговорить с ней, но всякий раз как будто не решалась. Она была бледна, покусывала губы и нервно теребила в руках кружевную салфетку. Потом толпой ввалились жонглеры и акробаты, гремя бубнами, жонглируя горящими факелами, танцовщицы в немыслимо ярких платьях выделывали головоломные пируэты. Анна невольно вспомнила, как год назад терзалась, приревновав Филипа к одной из таких быстроглазых, кокетливых девушек.
Подоспела новая перемена блюд, вновь сменили скатерти, подали десерт – сладкие цукаты, апельсиновый пудинг в слоеном тесте, сухие винные ягоды, грецкие и лесные орехи, всевозможные варенья, сладкие ватрушки с изюмом, пирог, украшенный рыцарями, дамами и святыми из жженого сахара.
Большинство горожан с женами уже покинули зал, остались лишь солидные главы корпораций, степенно восседавшие на небольшом возвышении. Заиграла музыка, начались танцы: церемонная паванна, кароль, моррис, веселая и оживленная гельярда.
Анне стало легко. Первый танец она протанцевала со своим кузеном, Генрихом Тюдором, который выпил и, отбросив осточертевшую маску гордого высокомерия, оказался весьма живым и не лишенным остроумия молодым человеком. Они с Анной даже слегка посмеялись над скучающим видом его матушки, поскольку в связи с предстоящим отъездом лорд Стэнли не смог выкроить ни минуты для бала.
Затем последовал медленный танец с молодым рыцарем Робертом Брэкенбери, высоким, молчаливым и так страстно пожиравшим глазами принцессу, что Анна едва дождалась окончания танца. Зато в веселой гельярде она прыгала и кружилась сразу с двумя партнерами, и ей было так весело, что она даже испытала угрызения совести при виде одиноко сидящей в углу сестры.
Герцогиня расположилась в узком неудобном кресле, ее огромный живот нелепо оттопыривал шелк платья, а хрупкая шея клонилась, словно не выдерживая тяжести головного убора. Анна вдруг почувствовала острую жалость и вновь подумала, что Изабелле нелегко было переступить через свою гордость, чтобы сейчас, буквально на сносях, появиться на людях только затем, чтобы просить прощения у сестры накануне ее отплытия. Поэтому едва танец закончился, принцесса, все еще тяжело дыша, приблизилась к Изабелле и поцеловала ее.
– Прости меня, Изабель, если я была чрезмерно резка с тобою. Я не сержусь на тебя, и рада, что между нами снова царит согласие.
Герцогиня широко распахнутыми глазами смотрела на сестру. Затем лицо ее пошло пятнами, а дыхание участилось. Анна похолодела, но Изабелла жестом успокоила ее. Проглотив ком в горле, она сказала своим ровным, тягучим, как мед, голосом:
– Могу ли я попросить тебя после банкета ненадолго заглянуть со мной в Тауэр? Анна пожала плечами.
– Разве в этом есть необходимость? Изабелла как-то странно улыбнулась.
– Боюсь, что да.
Она неуклюже поднялась и, опираясь на руку сестры, сделала несколько шагов в сторону.
– Сегодня вечером в Тауэре, в капелле Святого Иоанна состоится венчание твоей любимицы Деборы Шенли и шталмейстера моего супруга Кристофера Стэси. И леди Дебора умоляла меня уговорить тебя присутствовать при этом.
Анна на мгновение растерялась.
– Все это так неожиданно, – наконец выговорила она. – А ты ничего не напутала? Ведь я видела Дебору сегодня, и она заявила, что ее свадьба состоится не ранее, чем жених будет посвящен в рыцарское достоинство.