Залман вышел во двор и услышал постукивание когтей шедшей к нему собаки. Со временем он привязался к этому животному больше, чем мог ожидать. Положил руку на его теплую голову и ощутил гладкую кожу, облегающую массивный череп, затем направился к водопроводному крану и подставил лицо под струю воды. Холод прогонял остатки сна.

Когда Залман умылся, то заметил, что поблизости, всего в шаге, стоит Джейн. У него мелькнула мысль, что она всегда бывает ближе, чем ему кажется. Женщина держала у бедра металлический таз. В глазах, обращенных на него, ничего нельзя было прочесть.

— Добрый вечер, миссис Лимпус. Прекрасная погода.

— Добрый вечер, мистер Леви.

Залман сделал несколько шагов в сторону, смаргивая воду с ресниц, подыскивая нужные слова на чужом языке. Указал подбородком на таз:

— Я вам помогу.

— Нести таз? Его еще нужно вымыть. Сама донесу.

Джейн привычным грациозным движением отвела таз от бедра и подставила под струю воды, улыбаясь Залману.

От реки донесся звон колокола, возвещающий начало вечерней смены на Имперском заводе газовых ламп. Вымыв таз, Джейн отдала его Залману и стала мыть руки до плеч. «У нее очень белая кожа, — подумал Залман. — Словно она бескровная».

Обратно они шли вместе. Таз нес Залман. Когда он повернул голову к Джейн, то встретил ее взгляд.

— Посмотрите на луну, — указала она рукой вверх. — Мы, англичане, говорим, что на ней живет человек. Видите его лицо?

Залман поднял глаза к небу. Зрение у него было хорошее, но никакого лица он не увидел.

— Там, откуда я родом, бог на луне носит имя Син18.

— Неприятное имя. Наводит на мысль о синяке.

— Нет, он… он добрый. У него голубая борода. — Услышав ее смех, Залман приободрился и заговорил громче: — Тонкий полумесяц — его меч, а полная луна — его корона.

— Это то, во что верят евреи?

— Это другая вера.

— Простите. Не мое дело…

— Нет. Мы с братом евреи, а Син — один из богов моей страны. Это древняя религия. Я верю в него не как в бога, скорее… скорее как в лицо на луне. Или когда скрещивают пальцы для удачи. Прикасаются к дереву.

— Верите вы в единого Бога? — Джейн снова обратила на него взгляд. — Евреи верят в него, так ведь?

— Да. В единого Бога, разумеется, и не только. — Залман нагнулся и сорвал стебелек травы возле забора. — Мы верим, что существует ангел для каждой травинки.

Джейн взяла стебелек, ее глаза улыбались.

— И вы сейчас убили ангела?

— Нет.

«Нет, я нашел ангела», — подумал он. Его глаза сказали это, ее глаза это прочли и, встретясь снова с его глазами, уклонились от их взгляда.

Братья покупали дешевые камни и материал ювелиров в бедном районе. Марказит и дымчатый кварц, которые привозили в Лондон по каналам или по морю. Даниил приносил их из Лаймхауза и клал на рабочий стол, пока Залман спал. В августе, дожидаясь на грузовой пристани, он встретил священника-миссионера, с которым они вместе плыли на «Замке Скейлби». Отощавший в морских путешествиях француз навязал Даниилу Библию, совал ее ему в руки, пока его не позвали на борт судна, отходившего на Коморские острова.

Это была единственная их книга. Христианская Библия в еврейском доме — в мягком кожаном переплете, с утешающими словами, с изображением английского флага на форзацах. Знакомые Тора, Пророки, Летопись19 были расположены в непривычном порядке. Летними светлыми вечерами братья читали ее друг другу. Изучали новый язык по древним мифам и откровениям.

«Так, у серебра есть неточная жила, и у золота место, где его плавят. Железо получается из земли; из камня выплавляется медь. Человек полагает предел тьме и тщательно разыскивает камень во мраке и тени смертной».

Голос Залмана, неестественный от напряжения. Джаг-джаг клушиц на платанах.

«Вырывают рудокопный колодезь в местах, забытых ногою, спускаются вглубь, висят и зыблются вдали от людей. Земля, на которой вырастает хлеб, внутри изрыта как бы огнем. Камни ее — место сапфира…»

— Сафир.

— Брат, я не знаю, что такое сапфиры. — Шелест страниц. — «Не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота. А о кораллах и жемчуге и упоминать нечего, и приобретение премудрости выше рубинов».

— Она тебе нравится, — сказал Даниил.

Он сидел за столом, Залман на ступеньках крыльца. Ужин съеден, тарелки не вымыты, кости кефали не выброшены. Прохладный ветер, восточный ветерок с реки.

— Кто?

Даниил подошел к очагу, зажег от углей вощеный фитиль, поднес его к трубке. Не услышав ответа, Залман вернулся к книге. До него донесся запах виргинского табака.

— Ты слишком много говоришь.

— Я говорю слишком мало. А все-таки она нравится тебе.

— А тебе нет?

Даниил снова сел, держа чубук трубки.

— В Ираке говорят, что жениться нужно на своих противоположностях.

— Ты уходишь от моих вопросов. И существует ли большая противоположность? Она англичанка, я вавилонский еврей.

— Твоей противоположностью была бы дворянка. Леди, Тигр. Застенчивая, высокая, красивая и умная. По-моему, Джейн Лимпус обладает только двумя из этих качеств.

— Ну и пусть. Я не собираюсь жениться ни на ком.

«А я хочу знать, что ты собираешься делать», — подумал Даниил, но ничего не сказал. Снова повернулся к очагу и смотрел, как трескаются угли, яркие, как спрятанные внизу, под ними, камни.

Раздался вскрик Джейн. Залман проснулся так быстро, что едва заметил этот переход от сна к бодрствованию. Когда вскрик повторился, он уже поднимался по лестнице. Открыл дверь верхней комнаты и вошел.

Он никогда еще не бывал здесь. Комната с голой штукатуркой и голыми половицами казалась нежилой. Заметил это Залман не сразу.

Джейн Лимпус сидела на полу, подавшись вперед, вокруг нее валялись изогнутые осколки разбитого лампового стекла. Вытянув правую ногу, она обеими руками обхватила ступню. Между пальцами текла кровь. Волосы спадали ей на лицо, и когда она подняла взгляд, Залман увидел только белки ее глаз, белизну зубов и кожи.

— В буфете, в соседней комнате есть джин. Принесите его.

У Залмана не было времени оглядывать вторую комнату, он только уловил общую ее атмосферу. Она выходила на север, была более прохладной, более обставленной, но точно так же казалась нежилой. Когда он вернулся, Джейн сидела в той же позе, стиснув зубы.

Залман откупорил бутылку и полил джина ей на руки, сжимавшие ступню. Джейн застонала и отвернулась. Он смотрел, как напряглась ее шея, между пальцами по-прежнему сочилась кровь.

— Держите ногу. Держите. Стекла не касайтесь!

Голос ее звучал громко, пронзительно. Залман крепко стиснул ступню, кровь с нее капала ему на колени. Джейн откинулась назад, приподняла юбки и стала отрывать от них полосы. Ноги ее были белыми, мускулистыми. Залман отвернулся.

— Ну вот. Ой! Ну вот. — Она снова согнулась, держа в вытянутых руках ткань. — Вам придется вынуть стекло, сама я его не вижу.

Залман приподнял ступню. Гладкий осколок стекла от лампы, не меньше трех дюймов, застрял в пятке. Прозрачные струйки джина все еще стекали по его поверхности, окрашенной кровью.

— Только не обломите!

— Нет.

— Только не обломите. Только…

Залман смотрел ей в глаза, ожидая, чтобы она опустила веки. Одной рукой он крепко сжал ее лодыжку, другой вынул осколок. Вышел он легко, словно кость из вареной рыбы. Залман услышал, как Джейн над ним снова застонала, потом просунула руки между его рук и туго забинтовала рану.

Осколки разбитого стекла блестели в солнечном свете. Залман опустился на колени и собрал их. Похожи на игрушку-головоломку, подумал он. Гильотины и ятаганы, из которых складывается нечто совершенно иное. Когда на полу не оставалось больше ни стеклышка, он вынес их и высыпал в кучу устричных раковин под платанами.

Когда Залман вернулся, Джейн все еще оставалась там, где он ее оставил. Он сел напротив. Они не смотрели друг на друга. Сентябрьский свет золотил пустую комнату. Снаружи доносилось позвякивание цепи Дружка.