Держа в руке фотографию, Торп сел на постель.

— Я, наверное, истратила всю горячую воду, — сказала Ливи еще за дверью, — И поделом тебе за то, что вытащил меня из постели в субботу на рассвете.

Она открыла дверь и помедлила, завязывая пояс халата.

— Кстати, я не чувствую запаха кофе. Это ты мог бы по крайней мере…

Голос ее замер, когда она увидела, что он держит в руке. Улыбка исчезла, и она побледнела.

— Ливи… — Он начал было объяснять, как искал спички, но потом остановился. Все это сейчас ни к чему. — Кто это на фотографии?

Он мог сосчитать до десяти или даже больше, а Ливи все молчала. Она сглотнула, нижняя губа ее дрогнула, но, когда она заговорила, голос был ясный и сильный.

— Мой сын.

Впрочем, он знал это, едва взглянув на снимок. Сходство безошибочное. Он, глядя на нее в упор, спокойно спросил:

— А где он?

Ее лицо побледнело как мел. Еще никогда он не видел таких темных глаз, взгляда, задумчивого и полного боли.

— Он умер.

Ливи быстро отвернулась к шкафу и стала доставать одежду. Но она видела только цветные пятна. Она брала первые попавшиеся вещи, но не могла их удержать. Руки были как деревянные, они даже не дрожали. Торп обнял ее за плечи. Ливи машинально продолжала тасовать вешалки.

— Ливи. — Торпу пришлось приложить усилие, чтобы повернуть ее лицом к себе.

— Мне нужно одеться, если мы собираемся на прогулку.

Она затрясла головой, как бы отвергая все вопросы и стараясь высвободиться из его рук.

— Прекрати! — скомандовал он и так ее встряхнул, что она с трудом перевела дыхание. — Нет.

Так не пойдет. Ни сейчас, ни потом. Во всяком случае, со мной.

И прежде чем она успела что-либо ответить, Торп крепко прижал ее к себе.

Она могла бы вырываться, выкрикивать что-то обидное, но она приникла к нему, и все преграды пали.

— Иди сюда, сядь, — сказал он, — и все мне расскажи.

Ливи села на кровать, чувствуя его надежную руку на своих плечах. Фотокарточка лежала рядом. Она взяла ее и положила себе на колени. Он ее не торопил, он знал, что ей надо время, чтобы собраться с духом.

— Мне было девятнадцать, когда я познакомилась с Дутом.

Ее телезрители сейчас бы не узнали этот голос. Он был слаб, дрожал, в нем слышалась сердечная боль.

— Он изучал право. У него была стипендия за блестящие успехи. Он вообще был блестящий человек — свободомыслящий, вольнодумный и очень упорный. Он собирался стать лучшим адвокатом в стране. Изменить всю систему, юриспруденции, воевать с ветряными мельницами, побеждать драконов.

Торп молчал. Ливи глубоко вздохнула. Голос ее окреп.

— Мы потянулись друг к другу с первой же встречи. Может быть, причина была в различном происхождении, но в общих лучезарных идеалах. Мы просто искры высекали друг из друга. И мы были так молоды.

Ливи вздохнула еще раз, будто это придавало ей сил, и продолжала:

— Не прошло и трех месяцев со дня встречи, как мы поженились. Моя семья… — Она слегка рассмеялась и покачала головой. — Ладно, скажем так, они очень были удивлены. Сейчас я иногда думаю, что именно желание их удивить было одной из причин этого замужества. Мне это неприятно, но, возможно, так и было.

Она уставилась куда-то перед собой в пространство, ей одной ведомое, в свои воспоминания. Торп на минуту ощутил, что связующая их нить оборвалась. Он постарался отогнать эти мысли и стал слушать дальше.

— Наш брак не был крепким и надежным. Да и трудностей хватало. Дуг усиленно готовился к экзаменам. Я работала на посылках в местной телестудии, используя каждую свободную минуту для занятий. Деньги, к счастью, для нас обоих не много значили. Их постоянно не хватало, но мы как-то обходились. У нас были счастливые времена, однако Дуг… — Она замерла, словно в поисках подходящих слов. — У него была слабость к женщинам. Он меня любил. Я уверена в этом, любил по-своему, но ему трудно было хранить верность. Его «отступления» большой роли для него не играли, к тому же я была не очень опытна в сексуальных отношениях.

Торпу пришлось проглотить свое мнение на этот счет. Ему не хотелось ее перебивать. Наконец она рассказывала ему все. Но, признаться, ему очень хотелось чертыхнуться по адресу этого ее, с позволения сказать, мужа. Вот ведь дубина какая. Он очень ясно помнил, как Ливи сказала ему в первый же день их близости, что она, мол, не очень хороша в постели. Теперь-то он понимал, кто вбил ей в голову подобную чушь. Торп взял себя в руки и продолжал спокойно слушать.

— Года не прошло со свадьбы, как у нас родился Джошуа. Моя семья решила, что это безумие заводить детей так рано. Наш доход был гораздо ниже, чем они считали достаточным. Но мы оба хотели ребенка. Мы оба хотели Джоша. На время, казалось, он стал центром нашей жизни. Он был такой необыкновенный ребенок.

Ливи взглянула на фотопортрет.

— Я знаю, все матери так думают о своих младенцах, но он был такой красивый, с таким чудным характером. Он совсем почти не плакал.

Слеза упала на стекло в рамке, и Ливи зажмурилась.

— Мы оба его обожали. Да было просто невозможно его не обожать. Почти год мы были счастливы. По-настоящему, действительно счастливы. Дуг был замечательный отец. Никакие заботы и хлопоты не были для него слишком утомительны.

Все было для него очень важно. Помню, он разбудил меня ночью вне себя от радости, когда увидел, что у Джоша прорезался первый зуб.

Ливи молчала почти минуту. Торп не торопил ее. Обняв ее, он терпеливо ждал.

— Когда я окончила университет, мы переехали в Нью-Джерси. Дуг стал работать в маленькой юридической фирме, а меня взяли в местную телевизионную студию. Сначала у меня была ночная смена. Мы оба делали только первые шаги, хватались за все, работали сверхурочно, передавая ребенка друг другу с рук на руки. Не думаю, что Джош от этого как-то страдал. Он всегда был такой веселый. Я сидела с ним целый день. А Дуг смотрел за ним по вечерам и укладывал его спать. А потом эта интрижка с секретаршей в фирме, где Дуг служил. Говоря его языком, он немного «оступился». Впервые за весь этот год. Я не придала этому большого значения. — Ливи пожала плечами. — Тем более что он довольно сильно раскаивался. Мы постарались снова наладить отношения. У нас есть ребенок, и о нем надо думать в первую очередь. Для нас обоих важнее всего на свете был Джош.

Наконец я стала работать днем. Мы долго искали приходящую няню и уже из-за этого начали ссориться. Дуг хотел, чтобы я ушла с работы и была с Джошем. А я не хотела.

Ливи прижала пальцы к вискам, потом снова сложила руки на коленях.

— Джош был так всем доволен, так хорошо ухожен. Я любила его больше всего на свете, но не считала, что мне надо уходить с работы. Мне казалось, что нельзя губить карьеру и проводить с ним все свое время. Дело было, в общем, и в деньгах, и в моих амбициях. И еще я не хотела давить на ребенка своей личностью.

Она уже говорила не так громко и уверенно.

— Конечно, было очень соблазнительно все время проводить с ним и баловать его. Дуг говорил, что, будь моя воля, я устроила бы Джошу вечное детство. А мне казалось, что он слишком торопится, хочет, чтобы Джош поскорее вырос. Было очень трогательно, когда Дуг хотел купить ему футбольный мяч или двухколесный велосипед, а Джошу едва исполнилось полтора года. Но однажды он настоял на своем и купил большие качели. Джошу было тогда два года. Я пришла в ужас. Мы поспорили, но не очень серьезно. Он смеялся и говорил, что я слишком трясусь над ребенком. Он должен расти мужчиной. Если бы я… послушалась внутреннего голоса, все могло быть иначе.

Ливи вновь взглянула на портрет сына.

— Днем мне на работу позвонила няня и сказала, что Джош упал с качелей, но ничего серьезного, только шишка на голове. Но я все бросила, позвонила Дугу и помчалась домой. Он приехал даже раньше, чем я. Джош выглядел совершенно нормально, но мы оба запаниковали. Мы сразу же повезли его в отделение неотложной помощи. Помню, как я сидела там, пока ему делали снимок. Сидела в такой большой комнате, с черными пластиковыми стульями, металлическими пепельницами и лампами на потолке. Пол был выложен черной плиткой с белыми крапинками. Я их считала, а Дуг шагал взад-вперед.