– С кем? – опешила я.

– Ну, с твоими родственниками…

– Зачем?

– Спросим, как там Динка, все ли у нее нормально.

Быстро поднявшись, я села и замотала головой.

– Нет. Нет, нет…

– Что нет-то?!

– Не надо никуда звонить. Ради Бога, не надо. Зачем лишний раз людей беспокоить…

– Как это беспокоить?! Там твой ребенок, а ты стесняешься родственников беспокоить. Да мы их звонками забомбим, а как только все утрясется, поедем и заберем свою дочь.

От этих слов мне стало совсем дурно. Хотелось кричать о своей беде, поведать Сашке о том, что произошло и что творится у меня на душе, но я знала, что этим я только оттолкну его от себя, не вызову ничего, кроме гадливости и отвращения. Если бы он знал, что собрался жениться на женщине, пытавшейся продать собственного ребенка, он бы выкинул меня из своей кровати и послал так далеко, что я вряд ли смогла бы вернуться.

Я взяла Сашу за руку и забормотала, словно во сне:

– Потом позвоним, Сашенька, не сейчас, потом.

– Как скажешь…

Он откровенно зевнул и сказал уже совсем сонным голосом:

– Ты, главное, не переживай. Все уладится. Жалко, конечно, что ты нашу дочку не сфотографировала, так бы хоть фотка была. На стол бы поставили.

– Говорят, раньше трех месяцев фотографировать нельзя.

– Это почему?

– Сглазить можно. Вот после трех месяцев, пожалуйста.

– Ну нельзя, так нельзя. Я думаю, что, когда нашей дочке будет три месяца, она уже будет рядом с нами.

– Конечно, будет.

Он мгновенно заснул и громко захрапел. А я так и сидела, поджав ноги, напуганная и подавленная. Странный все-таки этот Сашка. Переживает за приемную дочь так, как не каждый отец переживает за свою собственную. Собрался жениться потому, что ценит и держит мужское слово. Настоящий мужик! Умеет подарить женщине сказку. И эта сказка могла бы быть с хорошим концом. Могла бы, если бы моя доченька была рядом…

Этот крохотный комочек, я была готова биться головой о стену, захлебнуться собственной кровью.

Встав с кровати, я закуталась в махровый халат и стала нервно ходить по комнате. Говорят, что в жизни бывают черная и белая полосы. Мол, сначала идет черная, а ее сменяет белая. Сначала мы сталкиваемся со всеми превратностями судьбы, сносим все невзгоды, а затем в нашей жизни наступает такое приятное и такое долгожданное спокойствие. Только у меня все происходит не по-человечески, словно полосы слились воедино и черная поглотила белую. Я не хотела, я просто могла потерять Сашку. Значит, я никогда не смогу рассказать ему правду. Может быть, это трусость, страх перед тем, что из-за этой чудовищной правды мы расстанемся навсегда. Но как я смогу выйти за него замуж и жить в постоянном вранье, обманывая и его, и себя? Как я могу нести груз потери любимой дочери совсем одна? Как?!

Выйдя из комнаты, я прошла по длинному темному коридору. На кухне сидела древняя старушка и чистила картошку. Увидев меня, она потрясла морщинистым подбородком и тихо спросила:

– А муж где?

– Спит.

– А тебе что не спится?

– Сна нет.

– Что ж ты сразу не сказала, что ты Сашкина жена?

– Я и сама об этом узнала только сегодня, – задумчиво произнесла я и устало спросила: – А что бы от этого изменилось?

– Ничего. Просто я пустила тебя как гостью, а так бы как хозяйку.

Да какая разница! – Я немного помолчала. – Баба Глаша, а у тебя есть что-нибудь выпить?

– Выпить?

– Ну да. Плохо мне, баба Глаша. Ты даже не представляешь, как мне плохо.

– Ну если только самогонка… Я ее сама делала. Иногда приторговываю.

– Давай самогонку.

Старушка полезла куда-то за шкаф и извлекла литровый пузырь самогона.

– Сколько тебе налить? Стакан, полстакана?

– Ставь бутылку, – еле слышно сказала я и поймала на себе удивленный взгляд бабы Глаши.

– Что так много-то? Так можно и на тот свет отправиться!

– А я и хочу отправиться на тот свет. Может, тебе денег заплатить?

– За что?

– За самогонку.

– Да иди ты подальше со своими деньгами. Ты же Сашкина жена, а Саша мой любимый сосед. Он мне всегда по дому помогает. Попросишь гвоздь забить, без проблем… Дверь смазать, тоже без проблем. Только ты много не пей. Уж больно она ядреная. Ты ж совсем молодая. У тебя вся жизнь впереди.

– У меня вся жизнь позади, – глухо бросила я и, прихватив бутыль, направилась к себе в комнату.

В коридоре мое внимание привлекла медицинская аптечка, висевшая над холодильником. Открыв аптечку, я обнаружила начатую пачку реланиума. Взяв ее, я осторожно вошла в комнату и села на пол. Пачка реланиума и литр самогона… Хватит ли? Конечно, хватит! Я высыпала на ладонь все таблетки и одним махом проглотила их. Наверно, моей дочери уже нет в живых и ее крохотным органам нашли применение… Будет лучше, если я отправлюсь следом за ней. Сердце учащенно забилось, стало как-то трудно дышать. Открыв бутыль, я сделала глоток и почувствовала невыносимое жжение, внутренности буквально разрывало. Я вытерпела эту боль, потому что та, которая терзала мою душу, была намного острее и намного глубже.

Неожиданно приоткрылась скрипучая дверь, и показалась голова бабы Глаши. Она смотрела на меня перепуганными глазами и моргала.

– Ты что хотела, баба Глаша? – раздраженно спросила я.

– А ты чего сидишь на полу, одна, с бутылкой в руках?

– Ас кем я, по-твоему, должна сидеть?

– Может, мужа разбудить?

– Нечего его будить. Пусть спит. Мужики вообще не любят, когда их будят.

– А ты что задумала?

– Ничего.

– Может, пойдем на кухню? Я картошки сварила. Нельзя пить без закуски, желудок сожжешь.

– Не нужна мне твоя закуска.

– Тогда хоть водички возьми. Нужно запивать.

– Сама пей свою водичку.

– Может, тебе выговориться надо? Пошли на кухню, я тебя выслушаю. А хочешь, завтра сходим в церковь. Исповедуешься, причастишься.

– Я не крещеная.

– Ты только не сиди одна, пошли на кухню.

Я почувствовала, что меня окончательно повело, перед глазами забегали чертики.

– Баба Глаша, если тебе не трудно, смойся, пожалуйста. – Я напряглась и облегченно вздохнула только тогда, когда голова старухи скрылась за дверью.

Жадно выпив еще несколько довольно приличных глотков самогона, я уже не чувствовала жжения, только невесомость, легкость во всем теле. Я подошла к допотопному приемнику, включила его на полную катушку и, обняв полупустую бутылку, принялась пританцовывать. Халат распахнулся, волосы разлетались в разные стороны.

Когда Сашка поднял голову и посмотрел на меня сонными глазами, я послала ему воздушный поцелуй и заорала, стараясь перекричать громкую музыку:

– Привет, муженек! Ты что так долго спишь?! Может, немного потанцуешь?! А еще лучше, подойди к окну. Выпрями спину! Я хочу посмотреть на твое тело!!!

Сашка вскочил с кровати и выключил приемник.

– Ты что врубила-то?! Уже поздно, люди спят…

– А мне плевать на людей!

– Не плюй, тебе придется среди них жить.

Увидев, что я вновь пью из бутылки, Сашка изменился в лице и выхватил ее из моих рук.

– Самогон.

– Самогон!!! – весело прокричала я и вновь почувствовала страшное головокружение.

– Ты где его взяла?!

– На бороде.

– Все понятно, баба Глаша удружила. Старая сука!

Он заметил на полу пустую пачку из-под реланиума, поднял ее и побледнел как мел, на его лбу выступили капельки пота.

– А это ты где взяла?

– В аптечке.

– В какой еще аптечке?

– В коридорной.

– В коридорной аптечке баба Глаша хранит свои лекарства.

– Вот я у нее и одолжила.

– Она видела?

– Нет.

– Старая сука! Я же ей говорил, чтобы она хранила свои лекарства у себя в комнате! Говорил! И ты выпила эту пачку?

– Выпила.

– Ты совсем рехнулась?!

– Может быть!

У меня начал заплетаться язык, я, раздвинув ноги, громко захохотала.

– Давай, муженек, угощайся! – выкрикнула я, чувствуя, что силы оставляют меня.