– Заглянем? – предложил Бузотер. – Хлопнем по стаканчику, мне надо, господин Морис, кое о чем вас порасспросить…
У рабочего было время, он мог принять приглашение, не боясь опоздать к приходу Фирмены.
Приглашение? Морис нисколько не обольщался насчет Бузотера и прекрасно понимал, кому придется платить. Но он был при деньгах… К тому же, слыл в квартале человеком надежным, да и своеобразная личность Бузотера не внушала ему неприязни.
Мужчины вошли в кабачок, заказали кофе.
– Ну, – полюбопытствовал Морис, пока Бузотер с наслаждением глотал обжигающий напиток, – ты, говоришь, работаешь?
Бродяга вновь напустил таинственный вид и придвинул к рабочему свой табурет:
– Так точно, господин Морис, потому вы мне и нужны… Я работаю утопленником!..
Морис ошарашенно взглянул на Бузотера.
– Утопленником? – переспросил он. – Как это?
– Да просто прыгаю в воду и начинаю тонуть, и чем чаще, тем лучше…
– А зачем? – перебил Морис.
– Черт побери! – Бузотер стукнул кулаком по столу, словно говорил о самых очевидных вещах. – Чтоб меня вытащили спасатели! Понимаете, за живого утопленника им дают двадцать пять франков. Потом мы делимся по-братски. За один раз я имею десятку.
Морис молча улыбнулся, а Бузотер продолжал:
– Забавная работенка, правда, господин Морис? А что вы хотите, как можешь, так и крутишься! Летом даже приятно искупаться: освежает, грязь смывает. Зимой потяжелее, но я беру пятнадцать вместо десятки… Впрочем, зимой я частенько отсиживаюсь в тюряге! И дела вроде ничего идут. Главное, отношения чисто приятельские. Знаете, а со спасателями меня свели здешние хозяева, мои давнишние знакомые.
Рыбак рыбака видит издалека! В последнем заявлении Бузотера не было ничего невероятного. Конечно, необычный бродяга мог, даже должен был знать странных держателей сомнительного заведения, расположенного близ берегов Сены, на набережной Отей, и его сомнительную клиентуру из кварталов Поэн-дю-Жюр и Гренель.
Хозяйничала в заведении старуха, прозванная мамашей Тринкет, о которой ходила самая дурная слава. Кочуя из квартала в квартал, из тюрьмы в тюрьму, эта мегера постоянно разыскивалась полицией, неоднократно судилась за кражи и укрывательство краденого и, само собой, не могла торговать под собственным именем. Но, подсуетившись, она обзавелась сообщником по имени Леонс, дюжим молодцом, бывшим ярморочным артистом, который, конечно, не блистал умом, но обладал исполинской силой и бычьим торсом, а его кряжистый вид служил лучшим подспорьем, когда, что, впрочем, случалось нередко, буйство и потасовки в зале вынуждали хозяев выставить посетителей за дверь!
«Чудесный улов» был мерзопакостным кабаком, приткнувшимся в гнусном месте; про него гуляли самые скверные сплетни. Этот притон облюбовали темные личности, громко именующие себя спасателями и изображающие из себя этаких бравых молодцов, которые несут несменную вахту на берегу и готовы каждую минуту рисковать жизнью, вытаскивая из воды несчастных!
Люди же наблюдательные и хорошо с их деятельностью знакомые прозвали их менее торжественно, но более метко – «морскими разбойниками».
Их обвиняли в фальсификации спасения с единственной целью: положить в карман вознаграждения, а некоторые отчаянные головы готовы были присягнуть, что они сталкивают в воду добропорядочных прохожих, дабы потом выудить их, не преминув при этом обчистить до нитки!
И в это подозрительное и странное заведение Бузотер затащил Мориса поговорить о деле.
Придвинувшись к краю столика, они вполголоса беседовали среди галдежа и брани собравшейся здесь тошнотворной публики: матросов, прощелыг, бродяг и проституток.
– Мне хотелось бы вытрясти из правительства какую-нибудь награду, – втолковывал Бузотер Морису, – пенсию или, на худший случай, медаль… Одним словом, бумагу или ленту, которая сможет произвести впечатление, если вдруг случится оказаться в уголовном суде…
– За какие такие заслуги? – со смехом поинтересовался Морис.
– Черт! А чем лучше спасатели – их же награждают! Думаете, легко изображать утопленника… Это не стоит поощрения?
Старая мамаша Тринкет, которая прохаживалась между посетителями и ловила обрывки разговоров, очевидно, была осведомлена о любимом коньке Бузотера и находила претензии бродяги глупыми и опасными.
Поравнявшись с его столиком, она, дабы осадить болтуна, ткнула ему под ребра кулаком и весьма к месту обронила:
– Вы мелете вздор. Спасателей награждают за спасение утопающих, они делают благое дело, а с какой стати награждать плюхающихся в воду, тем паче, устраивающих показуху!..
Сочтя рассуждение слишком мудреным, Бузотер продолжал упрямиться:
– Чем я хуже других, почему…
Мамаша Тринкет снова подошла к столику бродяги.
– А у тебя монеты имеются? – недоверчиво спросила она. – Тебя тут случайно обслужили…
Бродяга жестом оскорбленной невинности показал на спутника:
– Господин угощает, будь уверена, старое печеное яблоко, у него денег куры не клюют!..
Мамаша Тринкет направила на приятеля Бузотера свои юркие, подозрительные глазки; тот, словно желая поддержать бродягу, небрежно вытащил из кармана монету в десять франков и вручил ее старухе, которая, рассыпавшись в любезностях, тотчас отправилась к стойке за сдачей.
Бузотер опять принялся за свое:
– Так вот, я все думаю, к какому министру обратиться на предмет вознаграждения? Мне тут присоветовали министра труда – я ведь тружусь, и тяжело тружусь! Другие рекомендуют министерство торговли, якобы спасенные утопленники помогают торговать… Третьи уверяют, что раз дело происходит на берегу Сены, оно в ведении работ… работ… как их бишь там?.. Каторжных работ?
– Да нет! – оборвал Морис, кусая себе губы, чтобы не расхохотаться. – Ты имеешь в виду общественные работы? Но я бы на твоем месте, – подхватил молодой человек, решив подыграть шутке, – обратился в военно-морское министерство…
Бродяга не почувствовал подвоха.
– Дьявольщина! – воскликнул он, словно его внезапно осенило. – Конечно! Как я сразу не догадался!.. Все, что происходит на воде, должно касаться военно-морского министерства…
Он собирался было разглагольствовать и далее, но, к его величайшему огорчению, Морис поднялся и поспешно откланялся:
– Мне пора, ко мне должны прийти…
Бузотер уцепился за его рукав; неисправимому болтуну надо было выговориться.
– Чудненько! – вкрадчиво заметил он. – Известно, кого вы ждете! Она и впрямь раскрасавица, ваша малышка, господин Морис! Нечего ее прятать, я ж ее знаю… Говорю вам, я всех знаю!
Морис, утомленный его назойливостью, двинулся к выходу. Бродяга поймал его у самых дверей и лукаво шепнул:
– Говорю вам, я ее знаю, приходилось встречать возле вашего дома… Крошку Фирмену…
Слова Бузотера повисли в воздухе, бродяга оказался на набережной в одиночестве – Морис уже давно был на авеню Версаль и направлялся к своему жилищу.
После секундного колебания, в течение которого он прикидывал, как скоротать время перед сном, Бузотер вдруг припомнил, что Морис не допил кофе…
Бродяга поспешно вернулся в кабак, непринужденно подсел к наполовину заполненному стакану.
– За что уплочено, должно быть проглочено!.. – рассудил он.
Тем временем Морис, поравнявшись с закутком консьержки, задержался дружески поболтать с мадам Гурон:
– Все в порядке, мадам Гурон?
– Слава Богу, господин Морис. Вы с работы?
– Гм… – уклончиво пробормотал молодой человек, – с работы? Да нет, по правде говоря! Мадам Гурон, мне незачем от вас таиться, у меня была женщина… По понедельникам я бездельничаю…
– Бывает, – заключила консьержка. – Если есть средства, чего стесняться…
Морис, впрочем, с полным на то основанием, слыл в доме человеком, неплохо обеспеченным. Он не скупился, когда речь заходила о воздаяниях Божьих, исправно платил за квартиру, казался образованным более, чем обычно люди его положения; его ценили и уважали.
Когда, проходя мимо мадам Гурон, он удостаивал женщину своим вниманием, у той всегда было припасено ласковое и приветливое слово для этого приятного жильца.
