Эйлин во все глаза смотрела на мать Поля. Мадам Дасте принадлежала к тем женщинам, красота которых не зависит от возраста. Ей, должно было быть около шестидесяти, но на вид ей можно был дать около сорока. Светлые с проседью волосы, чистая с едва заметной паутинкой морщинок кожа лица, синие с фиалковым оттенком глаза — все это невольно привлекало внимание.

Она ласково и тепло улыбалась Эйлин, совершенно не готовой к подобному приему. Эйлин ожидала строгой сдержанности, возможно, даже враждебности — если учитывать дружбу мадам Дасте с Жанной, но мать Поля оказалась либо превосходной актрисой, либо действительно обрадовалась гостье.

— Эйлин, это моя мама, — нежно сказал Поль. — Мама, это Эйлин.

— Подойдите и садитесь, моя дорогая. — Бледная изящная рука указала на стоявший у кровати стул. — Поль, я понимаю, что твой друг Ганс хочет поговорить с тобой. Он настаивал на том, чтобы поскорее увидеть тебя. Наверное, не прочь закончить все и отправиться в отель. — Она перевела взгляд на Эйлин и снова улыбнулась. — Мой сын вызвал беднягу, разбудив среди ночи, и доктор Шойман примчался как на пожар. Это и есть настоящая дружба, не правда ли?

У Эйлин сложилось мнение, что Поль может вызвать кого угодно и ему вряд ли кто-то откажет — такой уж он человек, — но она только улыбнулась и ничего не сказала.

— Что, сейчас? — Поль явно не хотел уходить.

— Сейчас, дорогой. — Мадам Дасте мягко улыбнулась. — Как я поняла, он замечательный врач? Здесь перед ним все преклоняются.

— Я скоро вернусь.

— Не спеши, милый. Нам с Эйлин надо узнать друг друга получше.

Когда дверь за сыном закрылась, мадам Дасте повернулась к Эйлин и внимательно посмотрела на нее.

— Так, значит, это вы, — негромко сказала она.

— Извините? — Эйлин ответила непонимающим взглядом.

— Поль в последнее время не раз говорил, что у него в Канаде есть «друг», но я и не предполагала, что мы встретимся при таких обстоятельствах. — В ее голосе проскользнула грустная нотка.

— Насколько я понимаю, вам немного лучше? — осторожно осведомилась Эйлин.

— Да-да. — Она сказала это нетерпеливо, и Эйлин в первый раз заметила сходство в характерах сына и матери. Пауза немного затянулась, затем мадам Дасте сказала: — Меня зовут Оливия. Я хотела бы, чтобы мы подружились.

— Я тоже. — Эйлин чувствовала себя не в своей тарелке и понимала это.

— Можно, я буду с вами откровенной? — Чудесные синие глаза впились в Эйлин. — Вы знаете, что завтра меня будут оперировать? — Дождавшись кивка собеседницы, Оливия продолжила: — Тогда я сразу перейду к делу. Я люблю своего сына. Я.хочу для него самого лучшего, он этого заслуживает. Когда я познакомилась с моим будущим мужем и мы полюбили друг друга, его семья приняла это в штыки. Мы пережили настоящую бурю, затем все успокоились, но произошло это только после рождения Поля. Вот тогда Дасте меня приняли. Я родила мужу сына, и уже не имело значения, что я англичанка и принадлежу к англиканской церкви, а не к католической. Что касается меня и отца Поля, то мы никогда не обращали внимания на то, что принадлежим к разным конфессиям. Мы любили друг друга. Очень. Даже если бы у нас не было детей, мы все равно остались бы вместе.

— Вам очень повезло в жизни, — мягко сказала Эйлин. — У моего брата и его жены было так же.

Оливия кивнула.

— Поль воспитывался в любящем доме, — снова заговорила она, — но в его крови много такого, что досталось ему по отцовской линии. Мой муж был замечательным человеком, но я не могу сказать этого о его родителях. Гордые, строгие, можно даже сказать, жестокие люди.

— Не понимаю?

— Они были из тех, кто никогда не забывает причиненного вреда или нанесенной обиды. Оливия покачала головой. — Мой сын похож на своего отца, Эйлин, но он и не во всем пошел в своих французских родственников. В моем Поле есть и то, и другое, и только жизнь покажет, чьи гены окажутся сильнее. Только жизнь формирует мужчину. Или… женщина.

Эйлин вдруг поняла, что имеет в виду мать Поля, и изумленно посмотрела на нее. Оливия определенно не так все истолковала, лихорадочно подумала она. Поль не любит меня, у меня нет никаких средств влияния на него, он всего лишь хочет мое тело, да и то ненадолго. Но как сказать об этом его матери?

— Когда такого человека, как мой сын, предают или обижают, его это очень глубоко задевает. — Оливия уже смотрела не на Эйлин, а в большое окно, в котором виднелись верхушки зеленых деревьев и безоблачное голубое небо. — И, чтобы снять боль и залечить рану, требуется такое же глубокое чувство.

— Оливия, правильно ли я вас понимаю: именно мне предстоит исцелить Поля, помочь ему оправиться от раны, нанесенной кем-то в прошлом? Если так, то вы заблуждаетесь. Поль не любит меня, он уже сказал мне, что не верит ни в любовь, ни в обязательства, ни в преданность. По его собственному признанию, ему нужен короткий роман, вот и все. Он… он заинтересовался мною только потому, что я не переспала с ним сразу.

Оливия устремила на Эйлин взгляд своих изумительных фиалковых глаз и после долгой, бесконечной паузы тихо сказала:

— Ему нужны вы, Эйлин. Но что чувствуете вы? Нужен ли он вам? Я имею в виду, по-настоящему?

Оливия, наверное, и не подозревала, сколько сил понадобилось Эйлин, чтобы сбросить броню и твердо ответить:

— Да, но я не хочу, чтобы он знал об этом.

— Понимаю и обещаю, что от меня он ничего не узнает. Но в ответ на ваше доверие, я хочу рассказать вам кое о чем. Это очень личное, и я ни с кем об этом не говорила. Но вам скажу.

Глядя в красивое лицо матери Поля, Эйлин вдруг ощутила напряжение и почувствовала, как по спине побежали мурашки.

— Когда Поль поступил в университет, он был умным и сильным мальчиком, жаждавшим жизни. Тогда он напоминал своего отца: такое же теплое отношение к людям, такая же искренность и открытость, — медленно заговорила Оливия. — К тому времени, когда он закончил учебу, сила и ум остались, но желание жить превратилось в стремление брать жизнь за горло, а тепло, открытость и искренность ушли совсем. Это… это случилось из-за девушки.

— Мари-Лу.

— Он рассказывал вам о Мари-Лу?! — резко спросила Оливия.

— Нет. Да. В общем… Поль сказал, что они были вместе два года, а потом все закончилось.

Оливия внимательно посмотрела на нее и кивнула.

— Все не так просто, но, зная моего сына, вы вряд ли станете ожидать чего-то простого. Он любил Мари-Лу, а она предала его.

— Она предпочла ему другого, — уверенно сказала Эйлин, памятуя о собственном печальном опыте.

Оливия проницательно взглянула на нее и усмехнулась.

— Если бы! Однажды нам позвонили из университета и сообщили, что Поль куда-то пропал и что в дело вовлечена полиция. Потом пришло письмо с требованием выкупа. В нем говорилось, что Поля будут удерживать до тех пор, пока мы не доставим в условленное место определенную сумму денег. Мы доставили эти деньги. Поля освободили — он содержался в каком-то подвале в течение недели — и вывезли куда-то в поле. Но мой сын не дурак, Эйлин. Хотя у него были завязаны глаза, он запоминал звуки, которые слышал по пути, сумел определить расстояние. В конце концов полиция нашли и улицу, и тот самый подвал. А потом мы узнали самое худшее. Не стану утомлять вас подробностями, достаточно сказать, что все было организовано так называемыми друзьями Поля, которым деньги требовались на приобретение наркотиков.

Вот откуда клаустрофобия!

— И среди них была Мари-Лу? — еле слышно спросила Эйлин.

Оливия кивнула.

— Поль не знал, что она наркоманка, иначе постарался бы помочь ей. Наверное, нет нужды говорить, что похищение отразилось на нем очень сильно. После этого он… он никогда уже не был прежним. Мой сын стал циничным и холодным.

Эйлин кивнула. Подобная метаморфоза ее не удивляла.

— А Мари-Лу?

— Мари-Лу и ее дружки попали в тюрьму. Родители одного вовлеченного в дело юноши нашли очень ловкого адвоката, который пытался доказать, что все случившееся просто неудачный розыгрыш, но ввиду большой суммы выкупа, полученной похитителями, его аргументы не были приняты. Тут же выяснилось, что Мари-Лу дарила свою благосклонность не только Полю, но и этому юноше.