— Господи, ты и это знаешь?!

— Разумеется. И это даже не связано с моей божественной сущностью. Просто преданные слуги составляют для меня подробные отчеты, в отличие от тебя.

Я вздохнул.

— Это на будущее… Кстати, у меня есть несколько книг твоего Map Афрема, то бишь Ефрема Сирина. Прав-до, стихи его несколько корявы, к тому же в них долго, занудно и дидактически доказывается, что душа отнюдь не бессмертна. Как тебе святой, не верящий в бессмертие души? Правда, он верил в воскрешение плоти. Но проза у него ничего. Хочешь, дам почитать?

— Нет.

— Почему?

— Мне будет больно.

Господь поморщился.

— Иди. Тебе не хватает твердости.

Я спускался с мраморного корабля, и казалось, что он и впрямь плывет по водам озера Куньмин, а на нем восседает одинокий кормчий, ведущий его сквозь мировой туман, единственный твердый правитель, единственный знающий путь, и над ним — таинственные огни с магическими письменами.

Ресторан «Fangshan» находился на северной оконечности Нефритового острова, на озере Бэйхай, давшем название парку. И до него оказалось не так уж близко.

В огромном зале с красными колоннами и стенами, увешанными пейзажами в традиционном китайском стиле, стояли многочисленные круглые столы. Я не сразу отыскал друзей в этом лабиринте, но Варфоломей первым заметил меня и помахал рукой.

Апостолы сидели за столом, покрытым белоснежной скатертью с вышитыми птицами и цветами. В центре стола стояли разнообразные кушанья, разложенные в изящнейшие приборы из тонкого фарфора, украшенные лепеcтками лотоса и пиона, так что стол больше напоминал клумбу или, скорее, утолок китайского садика. Варфоломей вёл себя как радушный хозяин.

— Здесь мы можем видеть знаменитейшие деликатесы императорской кухни, — начал он тоном экскурсовода. — Шедевры кулинарного искусства из различных провинций Китая от утки по-пекински до известного на весь мир блюда гуандунской кухни «Битва дракона с тигром», которое делают из ядовитых змей трех видов, дикой кошки и более двадцати видов пряностей.

Гм… Мне сразу расхотелось его пробовать. Но Варфоломей не унимался:

— Вот она, прославленная «Битва», занимает достойное место в центре нашего стола, украшенная листьями лимонного дерева и лепестками хризантемы. Но, хотя суп здесь принято подавать в конце обеда, вовсе не обязательно менять привычки, так что начать я рекомендую с этого замечательного супа из ласточкиных гнезд, что изготавливают из слюны, которой ласточки скрепляют свои жилища.

Я вздохнул и посмотрел на Марка. Тот с аппетитом уплетал молочного поросенка, преспокойно пропуская мимо ушей синологическую лекцию Варфоломея. Я счел его пример разумным и принялся за утку по-пекински.

— Не так, Пьетрос! — возмутился наш синолог моим вопиющим невежеством. — Нужно завернуть ломтики вон в те тонкие блинчики и есть, обмакивая в соевый соус.

— Какая разница!

— Так ты не почувствуешь истинного вкуса.

Я покорился и, в общем, не пожалел, мне понравилось. Сам Варфоломей с удовольствием поглощал жуткий отвар из слюны ласточек, а потом принялся за «Битву», ловко орудуя деревянными палочками, инкрустированными серебром. Нам же, грубым европейцам, подали вилки и ложки, что было очень кстати.

— Только грубые европейцы, великие лишь ограниченностью ума, могли вообразить себя носителями культуры, — разглагольствовал Варфоломей. — Нести культуру? Сюда? В страну с древнейшей философией и литературными традициями, насчитывающими тысячелетия? Что за досадная близорукость, что за глупое высокомерие! Даже в некоторых современных европейских исследованиях Китая свысока и презрительно говорится, что какой-либо древний китайский ученый «догадывался» о том, что стало известно только в наше время. Да не догадывался он, а именно он все это и придумал! Еще в трактате «Баопу-цзы» знаменитого алхимика Гэ Хуна содержится описание летательного аппарата тяжелее воздуха. И это более чем за тысячелетие до Леонардо да Винчи!..

Да, Варфоломей явно мог заговорить зубы кому угодно, даже мне. Хотя у меня тоже иногда получается молоть языком, когда я в ударе. «Язык — это бич воздуха», — пришло мне на ум средневековое образное выражение. И я искренне пожалел несчастный воздух, к которому Варфоломей был столь безжалостен.

Подали вино. Оно было теплым и желтоватым.

— Это шаосинское рисовое, — объяснил Варфоломей. — А это крепкое вино из проса — маотай. А это — несомненно жемчужина нашего ужина: вино из змеиного желчного пузыря. Здесь говорят, что змеиный желчный пузырь размером с палец дает столько энергии, что ее хватает на пару бессонных ночей.

Но мы не вняли. Марк принялся за маотай, а я за шаосинское, так что Варфоломей, к его великому удовольствию, остался единоличным обладателем желчного пузыря.

Даже мягкое шаосинское здорово обжигало горло, так что я скоро захмелел. Все-таки я предпочитаю, что послаще и до двадцати градусов или уж приличный коньяк. Водка, конечно, тоже приемлема, но не доставляет мне удовольствия. Марку же, по-моему, вообще все равно, что пить, лишь бы спиртосодержащее, так что это вскоре сказалось на количестве маотая и настроении моего приятеля.

— Смотрите, — еще довольно твердо сказал он. — За соседним столиком.

За соседним столиком сидело юное существо женского пола, столь нежное и прелестное, что мы с Варфоломеем разом уставились на него, причем совершенно бесцеремонно. Между прочим, существо сидело в полном одиночестве.

— Она что, здесь подрабатывает? — очень тихо поинтересовался Варфоломей.

— Почему ты так решил? — недоуменно спросил я. Девушке было никак не больше семнадцати, и вид она имела совершенно незатасканный. — Непохоже.

— В таком случае она сумасшедшая. Здесь женщин воруют и продают в жены бедным крестьянам.

— Но не в центре же Пекина!

— Что им центр Пекина? Недавно украли аспирантку Шанхайского университета.

— «Великая китайская культура»! — передразнил я.

— Это же совсем другое! Не путай культуру и цивилизацию.

Тем временем неподалеку от наших столиков появился официант с плакатиком с надписью по-китайски. Я все еще с некоторым удивлением обнаружил, что могу ее прочитать, но она мне ничего не сказала. Что-то типа «Хэ Сяньгу» или что-то в этом роде. Зато Варфоломей впился взглядом в эти несчастные иероглифы.

— Бред какой-то, — прошептал он. — Или розыгрыш…

Девушка встала и пошла к телефону, почти не касаясь пола. Мы разом повернули головы ей вслед, как подсолнухи за солнцем.

Ждали молча, как удавы кролика. Кролик вернулся, и наши головы приняли прежнее положение. Самым смелым, конечно, оказался Марк. Пока мы с Варфоломеем трепались, он, не мудрствуя лукаво, выдернул из центральной композиции утки по-пекински большой красный пион, подозвал официанта, молча сунул ему цветок и кивнул в сторону существа.

Варфоломей рассмеялся:

— Ты даже не представляешь, насколько галантно поступил! В Китае пион считается царем цветов, который достоен произрастать только в императорской столице. И его дарят в знак любви. Интересно, возьмет?

Мы, затаив дыхание, стали ждать результата. Пион был благосклонно принят, девушка поклонилась и зарделась, а Марк расплылся в такой дурацкой улыбке, которой я у него никогда больше не видел — ни до, ни после.

Тут за дело взялся Варфоломей. Он тоже подозвал официанта и заговорил с ним по-китайски:

— Скажи, что мы будем рады видеть ее за нашим столом и разделить с ней трапезу. И передай ей, что мы ее не обидим, мы — слуги императора.

Наш парламентер пошел исполнять поручение.

— Госпожа говорит, что не смеет ослушаться блистательных приближенных величайшего из императоров, — доложил он, вернувшись. — Однако она хотела бы убедиться, что господа — действительно слуги императора.

Варфоломей сжал руку в кулак и протянул ее в сторону официанта, вверх тыльной стороной. Тот уставился на черный Знак Спасения.

— Тебе известно, что это означает? — тоном разгневанного феодала спросил Варфоломей.