— Что-то я не помню, чтобы мы венчались!

У Дауда глаза стали по железному рублю каждый.

— А об этом вообще лучше не упоминать, — заметил Марк. — Правда, принц? Как это у вас воспримут?

— Плохо, — сказал Дауд и закурил.

— Ну вы мне еще мораль почитайте! — фыркнула Мария и тоже затянулась.

У меня начинала болеть голова. Что за мука находиться в одной комнате с тремя курильщиками!

— Знаешь, Маш, ты же не только женщина, ты апостол. Ты служишь ему так же, как и все мы. И не имеешь права предавать, — жестко сказал Марк.

И тут Мария заколебалась. Даже сигарета замерла между пальцев. Так и дымилась. Я уже думал, что она скажет: «Марк ты прав, я забылась, я возвращаюсь».

И тут земля заходила у нас под ногами.

За последний год я попривык к землетрясениям и даже не испугался. Мигом оценил опасность палатки. Никакой опасности. Даже не рванулся к выходу. Спокойно опустился на ковры, пережидая толчок.

Варфоломей присылал мне по электронной почте свои многочисленные графики. Зависимость числа землетрясений от времени — по регионам, по месяцам. Частота техногенных катастроф, авиакатастроф. Частота наводнений и пожаров. Все кривые упорно ползли вверх.

Он просил у меня совета, как у математика, экспертной оценки. Говорил, что дилетант в статистике.

Да, конечно. Я ответил, что такие зависимости объясняются скорее всего неравномерностью информации. Чем ближе к нам по времени, тем больше фактов. Старая информация теряется, что создает иллюзию увеличения числа событий. Любых. Я посоветовал ему исследовать что-нибудь индифферентное и тоже построить график. Например число концертов известных музыкальных групп в зависимости от времени.

Пару дней назад он прислал мне новые графики. Концертная кривая тоже ползла вверх, но далеко не так круто, как остальные. Тогда я не придал этому должного значения. Зато теперь задумался.

Пока гром не грянет…

Пока земля не затрясется…

Земля перестала трястись, и мы вышли из покосившейся палатки.

Прямо перед нами уползал под землю танк. То есть я сначала увидел танк, а потом уже гигантскую трещину, в которую он погружался.

И тут опять замотало. В тридцати шагах впереди дрогнули вертолеты и тоже стали погружаться в землю. Я вспомнил о пилоте и своей охране и бросился было к ним, но услышал крик.

Обернулся. Ко мне стремительно приближалась еще одна трещина, раскрываясь, как пасть. А на краю трещины висел Дауд. Я схватил его за руку. Принц был тяжеловат, зато не собирался умирать и помогал мне изо всех сил.

— Теперь мы братья, — сказал он, оказавшись на твердой земле. — Что бы ни случилось, я твой младший брат.

И он обнял меня.

Рядом стоял Марк и растерянно оглядывался.

— Мария!

Я не успел понять, что с ней случилось. Впереди раздался треск. Это ломались, погружаясь в землю, лопасти винтов вертолетов.

Наконец все стихло.

Мы ехали по пыльной дороге по направлению к Газни. Джип Дауда, в котором находились и я с Марком, сопровождали еще два джипа и бронетранспортер с «родственниками».

Марию мы так и не нашли. Ни живой, ни мертвой. Впрочем, я сомневался, может ли умереть принявший причастие смерти.

Двое суток мы занимались последствиями землетрясения. Улететь мы все равно не могли, так как вертолеты накрылись в буквальном смысле слова — весьма толстым слоем земли. Я не брезговал никакой работой, в том числе помощью врачу, единственному на все племя. А так как я не медик, помощь моя в основном заключалась в подсобной работе. Сначала врач смотрел на меня с удивлением, но потом смирился. Зато не смирился Дауд.

— Ты же уважаемый человек! Как ты можешь этим заниматься!

Я обратил внимание на отношение остальных членов племени. Брезгливое удивление. Ничего себе! Я надеялся достичь противоположного результата. Ладно, будем знать. Надеюсь, я еще не окончательно уронил свое достоинство в их глазах.

— Найми слугу, — уговаривал Дауд. — Я тебе хорошего порекомендую. И недорого.

— Подумаю.

Эммануил на нас пока не вышел, хотя вычислить наше местопребывание не составляло труда. Значит, не до того.

Связь не работала: ни сотовые телефоны, ни обычные. Можно было постараться связаться с Господом самим, но как сказать ему об исчезновении Марии?

Выход предложил Дауд. Скорее суррогат выхода.

— Я хотел бы посоветоваться со своим пиром [100], — заявил он.

— Ты что, суфий? [101] — удивился я.

— Да, мурид.

— О, Господи!

— Не всякий мурид — член движения Муридан.

Газни оказался пыльным восточным городишком, хуже Иерусалима. Зелени почти нет, вокруг те же безрадостные рыжие горы, что и возле Кабула. Окраины бедные. Множество развалин. Город несколько раз переходил из рук в руки и только два дня назад был отвоеван Даудовым племенем, по коему поводу и был пир.

Мы проехали несколько приличных домов — современных, но с местным колоритом, белых с многочисленными арками — и оказались в историческом центре, производившем впечатление термитника: высокий холм, глинобитные дома с кривыми стенами по склонам и цитадель на вершине.

Даудов пир обретался в мечети недалеко от «термитника». Мечеть была много лучше исторического центра: голубые расписанные ворота и такие же минареты. Она напоминала шлем, окруженный четырьмя копьями, врытыми в землю остриями вверх.

Пир жил не совсем в мечети, а в помещении при мечети, называемой ханака, по-нашему монастырь. Впрочем, учителя Дауда мы увидели гораздо раньше. Точнее, сначала мы увидели облако пыли и услышали отдаленный гул.

Дауд приказал шоферу остановить джип и вышел из машины. Все последовали его примеру. К нам приближалась процессия…

Дервиши. Все в темно-синих шерстяных плащах, сшитых из кусочков. Лоскутные одеяла. Растянулись по дороге метров на двести. Я прикинул. Не менее четырехсот человек.

— Ху! Ху! Ху! — громко, с каждым шагом.

— Что они имеют в виду? — спросил я у Дауда.

— Творят зикр. Поминание Бога. «Ху» означает «Он», то есть Аллах.

Ах да! У меня это вызывало совершенно другие ассоциации.

— Ха! — выкрикнула процессия и остановилась.

— «Ха» — это последняя буква слова «Аллах», — прокомментировал Дауд.

Перед нами оказался хвост процессии. Четверо дервишей несли открытый паланкин, в котором восседал старец с белой бородой и белыми волосами, напоминавший ветхозаветного пророка. Носилки почтительно опустили на землю.

— Ишк! — сказал старец по-арабски.

«Любовь».

— Барака, я Шахим! — ответил Дауд.

«Будь благословен, о, мой царь!»

И припал к ногам старца.

— Я выехал к тебе навстречу, — пояснил пир.

Интересно, откуда он знал, учитывая сложности со связью. Но Дауд не удивился.

— Это мой муршид [102] Санаи, Абу-л-Маджд Мадждуд ибн Адам.

Имя мне ничего не говорило, но, судя по выражению, с которым его произнес Дауд, это был очень крутой пир. На меня в упор смотрели глаза бессмертного.

— Ханака — гнездо для птицы чистоты, это — розовый сад удовольствия и цветник верности, — проговорил пир. — Добро пожаловать!

Мы вошли. Ханака живо напомнила мне римские храмы константиновского стиля с неизменным внутренним двором, окруженным колоннадой. Здесь тоже был внутренний двор и тонкие колонны, поддерживающие арки — как разрезанные пополам маковки церквей. За арками находились кельи дервишей. Дверей не имелось, только занавески на входе.

Нам выделили по келье. Пока мы с Марком осваивались на новом месте, Дауд пошел беседовать со своим наставником. Потом и нас позвали в общую комнату.

Санаи и Дауд сидели на полу. Перед ними на полу же была расстелена скатерть. Один из молодых муридов подавал чай.

Я не знал, как надо правильным образом приветствовать пира человеку, не являющемуся его учеником, и сдержанно поклонился. Санаи пригласил нас к столу.