— Господи! Мы потеряли почти три недели! Почему вы не сказали об этом сразу?

— Потому что тогда ты не применил бы тех методов, на которые решился только сегодня, ты бы не вел следствие с таким азартом, ты бы отпустил всех монахов, задержанных в аэропортах, ты бы не проверял всех влиятельных граждан. И тогда бы мы проиграли, потому что изменить может и обладатель подлинного Знака. Это очень тяжело психологически, но возможно. Я не отнимаю у вас свободу.

Я молчал.

— А теперь я знаю, что ты не остановишься, — сказал Господь. — Поручи тотальные проверки полиции и всем, кого вы уже проверили. Разошли инструкции. Пусть арестовывают всех неприсягнувших и тем более обладателей поддельных Знаков. А сам продолжай следствие. Подождем еще недельку. Потом объявим всех неприсягнувших вне закона.

Я вздрогнул.

— Успокойся, Пьетрос. Занимайся делом.

Утром мне позвонил Цуда.

— Хасэгава сознался. Бумага была подписана Ансельмо Гоцци, бывшим провинциалом ордена. [69]

— Арестовали?

— Нет. Ансельмо Гоцци был отозван в Рим.

— Когда?

— Три недели назад.

— Почему его сняли?

— Официальное объяснение: хотели поставить местного.

— Поставили?

— Да. Новый провинциал — Ямагути Итиро с Кюсю.

— С вами приятно работать, господин Цуда.

— Спасибо. Хасэгаву выпускаем?

— Нет. Обойдется. Пусть еще посидит.

Я поручил моему секретарю связаться со всеми отделениями Святейшей Инквизиции, управлениями полиции всех провинций Империи и всеми органами контрразведки и объявить всеимперский розыск. Ответ пришел через пять часов. Ансельмо Гоцци был арестован в Мадриде. Только теперь я начал понимать, какая махина мне подвластна.

Я заканчивал рекомендации по допросам иезуитов, когда зазвонил телефон. Сии рекомендации надо было разослать по всем отделениям инквизиции, особенно в Европу. Здесь, в Японии, мы лишь случайно поймали самый кончик хвоста этой змеи. Я был в этом уверен. Тайные приказы, уводящие часть иезуитов в другое подчинение. Какое? Кому? Вот оно — разделение ордена! Я поднял трубку. Всего лишь секретарь.

— К вам Юкио Мисима, сэнсэй.

Гм… Все никак не привыкну к обращению. Чего это от меня потребовалось этому «национальному сокровищу»?

— Чем обязан? — я с любопытством смотрел на Нобелевского лауреата. Маленький японец с горящим взглядом бессмертного.

— Я хочу предложить вам свою помощь.

— С чего бы это? Извините, странно для бывшего заговорщика.

— Вы когда-нибудь умирали, Болотов-сан?

— У меня еще все впереди, — усмехнулся я.

— Это переворачивает многие представления.

Не люблю связываться с боевиками любой масти и расцветки. Довольно с меня «Детей Господа» (а также его «Псов») и господ юйвейбинов!

Впрочем, Мисима все-таки образованный человек… Хм, образованный! Умник отличается от профана вовсе не большим милосердием. Только другим характером преступлений. Там, где простец убьет спьяну соседа, умник вырежет десятую часть населения страны, и все ради высокой идеи. Образованные люди редко попадают в криминальную хронику не потому, что не совершают преступлений. Просто их преступления называют политикой или бизнесом.

Но и пренебрегать этой армией не стоит. Пригодится воды напиться. Если только воды!..

— Господин Мисима, через неделю все, не принесшие присягу Господу, будут объявлены вне закона. У ваших ребят появится много соблазнов. Держите их в узде. Пусть просто сдадут виновных инквизиции. — Интересно, куда я их дену, тюрьмы уже под завязку! — Мне бы не хотелось погромов.

— У меня очень дисциплинированные подчиненные.

— Надеюсь, — без особой надежды протянул я.

Утром пришло сообщение, ужасное и неожиданное. Ансельмо Гоцци покончил с собой в мадридской тюрьме не дождавшись экстрадиции в Японию, Невозможно! Я бы еще поверил, если бы это был японский иезуит — ладно, национальные традиции. Но Ансельмо Гоцци — итальянец. Да, в жизни человека могут быть патовые ситуации когда лучший выход — смерть, но у христианина нет этого выхода.

Помогли?

Может быть, и нет. Иезуиты — мастера казуистики. Придумали другую трактовку. В конце концов, что им Августин! Он проповедовал против массовых самоубийств христиан, стремившихся побыстрее встретиться с Богом. Он не имел в виду случаи альтруистических самоубийств. Ансельмо Гоцци хотел обезопасить орден от разоблачения.

На улице шел мелкий дождь, оставляя тонкие короткие следы на стеклах. Как ссадины. Я раздвинул сёдзи. Внутренний дворик. Видно, как деревья растут из земли. Дождь стучит по листьям. Холодный влажный воздух. Я вздохнул полной грудью.

Нет, это не охладит мою голову. Я не умею вовремя встать из-за зеленого стола. Хотя моя игра в последнее время слишком напоминает охоту за призраками.

Я вернулся в кабинет, к телефону.

— Подготовьте приказ об амнистии. Да, я выпускаю всех мелких преступников. Да, кроме убийц.

Мне очень не хотелось этого делать, особенно перед объявлением вне закона неприсягнувших. Но заговорщики сейчас важнее. Я их найду, даже если придется арестовать все христианские ордена!

— Не забудьте заставить их принести присягу, перед тем как выпустить. Не принесут — не выпускайте.

Я положил трубку, и почти сразу раздался звонок.

— Господь требует к себе? Иду!

На Эммануиле была белая хламида с золотой оторочкой и золотым поясом. Волосы распущены. Он чертовски напоминал Христа с церковной фрески, где тот выходит навстречу верующим, неся на длинном и тонком, как осиное жало, древке белое знамя с крестом.

Господь сделал мне знак.

— Пойдем!

Я промолчал. Я потерял дар речи. Я просто последовал за ним.

Мы не пошли по лунному лучу прямой дорогой в рай. Мы сели в «Линкольн», и это несколько развеяло очарование.

— Я объявил амнистию, — тихо сказал я.

— Я знаю.

— Мне кажется, что это грех.

— Я уже взял на себя все ваши грехи.

— Куда мы едем?

Он отвернулся к окну, к дождевым следам-ссадинам. Мы приближались к городской тюрьме.

Дождь кончился. Мы поднялись по влажным ступеням. Начальнику тюрьмы позвонили с пропускного пункта, и он подобострастно встретил нас у входа.

— У вас есть большой зал? — поинтересовался Господь. — Соберите там всех арестованных иезуитов.

Зал был современным и каким-то зловещим. Мертвенно-бледный свет прямоугольных плоских ламп. Голубоватый пластик на стенах. Небольшая сцена. Хотелось назвать ее помостом…

Мы поднялись на «помост». Господу услужливо принесли кресло. Я встал за его спиной. Зал уже был полон, однообразная публика — все в синих тюремных робах, даже священники.

— Дети мои, многих из вас уже допросили по делу о тайном ордене иезуитов, — начал Господь. — К сожалению, я не удовлетворен результатами. У нас осталось слишком мало времени для спасения. И я не могу позволить им погибнуть. Вы должны мне помочь. Вот здесь, — он поднял руку со сложенным вдвое листком бумаги, — список из пятнадцати человек. Их выбирал компьютер при помощи генератора случайных чисел. Я даю вам еще час. Если за это время я не узнаю ничего нового — эти люди умрут.

Мы честно ждали час в просторной комнате рядом с залом. Каждый из заключенных мог сделать заявление, и его бы к нам пропустили, но никто не пришел.

— Их уже опросили, Господи. И многих при помощи наркотиков. Они просто ничего не знают.

— Они просто не поверили. Что ж, придется доказывать. — Эммануил достал список, передал охраннику. — Приведите этих людей.

Пятнадцать человек. Бледные лица. В свете ненастного дня, проникающем через зарешеченные окна, они уже кажутся мертвыми. Среди них Эндо Хасэгава. Мне кажется, что выбор был неслучаен. Компьютер здесь ни при чем.

Пятнадцать человек? Нет, шестнадцать.