В обеденный перерыв в соседнем ресторанчике (в столовку мы не ходим) Тео вдруг захохотал как помешанный:

– Ты знаешь что?

– Что?

– Леман пустил телегу, что я специалист по старикам. Ну, как бывают специалисты по мальчикам.

(Светлая личность наш Леман!)

– Кстати, по поводу мальчиков: вот, передай Малышу для его альбома.

Это новая фотография – в бордовом велюровом костюме с веточкой мимозы в петлице. На обороте – надпись, которую Малыш перепишет своим самым красивым почерком:

"Это когда Тео играет в кораблики».

Понимай как знаешь. Сам Тео, впрочем, понимает, равно как и его бесчисленные друзья, которым он оставляет на дверях, уходя из дома, такие вот фотографические послания. А Малыш? Может, надо запретить эту его коллекцию? Я знаю, что Тео и в самом деле не ходок по мальчикам, но все-таки…

Сразу после обеда поступают две или три жалобы, в том числе одна серьезная заморочка по секции мебели. Леман зовет меня. Иду, прохожу мимо отдела игрушек. Ни малейшего следа взрыва. Прилавок не починили, а за ночь просто заменили точно таким же. Странное впечатление – как будто взрыва и вовсе не было, как будто я оказался жертвой коллективной галлюцинации, как будто кто-то постарался вырезать у меня целый кусок памяти. С такими вот невеселыми мыслями поднимаюсь по эскалатору, а отдел игрушек погружается в клокочущие недра Магазина.

У мужика, который качает права в бюро претензий, спина такая, что через стеклянную дверь не видно практически ничего. С такой спиной только солнечные затмения вызывать. Поэтому я не вижу морды Лемана. Но если судить по тому, как ходят мускулы под блейзером клиента и пульсирует жила на его багровой шее, начальнику бюро претензий приходится туго. Несмотря на свои габариты, клиент не принадлежит к категории добродушных великанов. Он из тех, кто не повышает голоса. Это самые опасные. Он закрыл за собой дверь, остановился и теперь негромко излагает свои претензии, уставив указательный палец в Лемана. Я робко стучусь три раза – тук, тук, тук.

– Войдите!

Смотри-ка, судя по голосу, Леман и в самом деле струсил.

Амбал, не оборачиваясь, сам открывает дверь. Я проскальзываю между его рукой и косяком с боязливой ловкостью нашкодившей собаки.

– …три дня в клинике и еще дней пятнадцать на больничном – ваш техконтроль без штанов останется.

Это говорит клиент. Говорит, как я и ожидал, без всякого выражения, с пугающей уверенностью. Он пришел не жаловаться, не спорить и даже не требовать. Он пришел добиться того, что ему положено, силой. Стоит только посмотреть на него, чтобы понять: он никогда не действовал иначе. Но стоит только посмотреть на него еще раз, и становится ясно: большого успеха в жизни он этим не добился. Есть у него, должно быть, на сердце какая-то чувствительная точка. Но Леман таких вещей не понимает. Он привык бить в челюсть и боится только одного: как бы ему самому не врезали. А по этой части наш сегодняшний клиент явно мастак.

Я вполне убедительно изображаю ужас во взгляде, и Леман набирается наконец храбрости объяснить мне, что к чему. Коротко говоря, суть в следующем. Присутствующий здесь господин такой-то, водолаз-аквалангист по профессии (профессия-то зачем? чтобы объяснить, почему он такой амбал?), приобрел в прошлый четверг в отделе мебели из натурального дерева двуспальную кровать шириной сто сорок сантиметров.

– Натуральное дерево – это ведь по вашей части, Малоссен?

Я робко киваю.

– Приобрел, значит, кровать на сто сорок из точеного ореха, артикул Т. П. 885 – вот техпаспорт, господин Малоссен. И передние ножки этой кровати сломались при первом же использовании по назначению.

Пауза. Смотрю на водолаза, челюсти которого методично перекатывают жвачку. Смотрю на Лемана – он явно рад возможности отпасовать мне мяч.

– Что ж, гарантия… – говорю я.

– Гарантия гарантией, но вам придется ответить не только за поломку изделия, иначе бы я вас не стал вызывать.

Крупным планом – носки моих ботинок.

– Дело в том, что наш уважаемый клиент на кровати был не один.

Даже помирая от страха, Леман не может обойтись без таких вот шуточек.

– Не один, а с молодой особой… Вы понимаете, что…

Но под испепеляющим взглядом амбала он замолкает, и клиент сам заканчивает рассказ:

– Перелом ключицы и двух ребер. Моя невеста. До сих пор в больнице.

– О-о-о-о-о!

Я заорал как от боли, заорал так, что они оба вздрогнули.

– О-о-о-о-о!

Как будто меня ударили под дых. Незаметно прижимаю локтем грудную клетку чуть пониже соска и демонстрирую публике лицо цвета простынь той самой злополучной кровати. Тут амбал наконец трогается с места и даже руки протягивает, чтобы подхватить меня, если я, не дай Бог, свалюсь с катушек.

– И это все из-за меня?

Теперь я говорю еле слышным голосом, прерывающимся как бы от удушья. И, чтобы не упасть, рукой опираюсь на стол, за которым сидит Леман.

– Все из-за меня?

На секунду представляю, как эта туша обрушивается с высоты своей тумбы для ныряния на хрупкое тело Лауны или Клары, как хрустят их косточки, – и этого достаточно, чтобы вышибить у меня более или менее натуральную слезу. Я смотрю на него мокрыми глазами и спрашиваю:

– Скажите, а как ее звали?

Дальше все пошло как по маслу. Расчувствовавшись от моей чувствительности, мсье Амбал тут же сменил гнев на милость и на глазах превратился чуть ли не в икону сердца Иисусова. Леман воспользовался этим и навалился на меня. Всхлипывая, я прошу освободить меня от работы. Он отвечает, что так просто я не отделаюсь. Я умоляю отпустить меня – все равно Магазину одни убытки от такой бездарности.

– За бездарность надо платить, Малоссен! Как за все остальное. Дороже, чем за все остальное!

И он так расписывает цену, которую мне придется заплатить за свою никчемность, что клиент не выдерживает: он решительно подходит к столу и кладет на него свои кулачищи.

– Кончайте доводить этого парня!

«Этот парень», очевидно, я. Все, я уже под защитой его величества Мускула. Леману явно хочется, чтобы его кресло было чуть поглубже. А тот ему объясняет, что еще в школе, понимаешь, его с души воротило, когда здоровые лбы обижали маленьких.

– Короче, секи, старый козел!

«Старый козел» – это Леман. Он сейчас цвета стеариновой свечки – такие ставят в церкви, когда ничего другого сделать уже нельзя. А усечь он должен следующее: Амбал забирает на фиг свою жалобу – это раз. Два: он тут на недельке заскочит проверить, на месте ли я. И три: если он меня не найдет, если Леман меня выпрет к такой-то матери…

– Я тебя, козла, перешибу, вот как эту фиговину!

Мой спаситель имеет в виду красивую линейку из черного дерева, колониальный сувенир Лемана, которая звонко хрустнула под его пальцами.

Леман более или менее приходит в себя лишь после того, как эскалатор заглатывает последний кубический сантиметр Амбала. Только тогда он хлопает себя по ляжке и начинает хохотать, как кашалот. Но я не спешу разделить его веселье. На этот раз – нет. Я проводил Амбала до двери. На прощание он мне сказал: «Выше нос, кореш! Не тушуйся ты перед этим дерьмом, атакуй!» – и в очередной раз я заговорил сам с собой как с другим. Амбал-водолаз пришел разнести Магазин – империю зла. Ну, если не весь Магазин, то хотя бы его ОТК – абстрактную могущественную организацию. Пришел, настроенный именно на такой расклад сил. Рыцарь Баярд, готовый в одиночку поставить на колени целый гарнизон. А вместо гарнизона перед ним оказался несчастливый задохлик без возраста, готовый тут же отдать концы, – я имею в виду вас, господин Малоссен. И он раскис, бедняга, как всегда раскисал от избытка человечности. Когда бравый аквалангист повернулся, чтобы уйти, я посмотрел на его ботинки и подумал: «Надеюсь, твои ласты не так изношены».