Остается выяснить, отчего союз этот пребывал под покровам тайны, хотя оглашение его пресекло бы все пересуды, оскорбительные для репутации королевы. Ибо никаких формальных препятствий не существовало: Мазарини был светским кардиналом и не давал обета безбрачия. Граф де Сен-Олер вкладывает в уста сторонников брака аргумент, не лишенный оснований: «Сохранение тайны преследовало политические цели: избежать в сто раз худшего скандала, ибо к любовной связи парод отнесся бы гораздо снисходительней, нежели к замужеству королевы; избежать толков, которые привели бы публику в еще большую ярость, что нерушимость брачных уз означает несменяемость министра…»

Итак?

Видимо, можно почти навертка утверждать, что королева, обращаясь к Мазарини, имела полное право называть его Жюль, супруг мой или же монсеньер…»

Ги Бретон «От Великого Конде до «короля-солнце»

Во время Фронды распространялись памфлеты, из которых следовало, что отцом малолетнего Людовика XIV является вовсе не король, а кардинал Мазарини. Распространяли памфлеты, разумеется, сторонники Конде.

Но кто бы ни был отцом будущего короля Франции — Мазарини здесь в любом случае ни при чем.

С 1636 по 1639 год он не покидал Рим.

А «король-солнце» с появился на свет в сентябре 1638 года.

С раннего детства и Людовик и Филипп были очень привязаны к матери. Это было вообще очень нетипично и странно для королевской семьи в то время, — чтобы мать уделяла так много внимания детям и сама занималась их воспитанием, а не сдавала их на руки кормилицам, гувернанткам и учителям.

В книге «Людовик XIV» Франсуа Блюш пишет: «Еще при жизни Людовика XIII любовь Анны Австрийской к своим сыновьям удивляла двор. Когда маленькие принцы останутся без отца, она не лишит их своей любви. «Она их воспитывала, не отпуская от себя, — пишет мадам де Лафайет, — обращаясь с ними с нежностью, которая порой переходила прямо-таки в ревность по отношению к людям, с которыми дети хотели поиграть». А Лапорт в своих мемуарах обвинит королеву-мать в том, что она очень балует своего старшего сына. Факт недостоверный, он говорит лишь о том, что часто взрослые напускают холодность, в то время как для испанской принцессы были естественными и та полнота чувств, и такое их проявление, которые охотно приписывают средиземноморцам. Впрочем, XVII век менее чопорный и напыщенный, нежели об этом думают: материнскую любовь выдумал вовсе не романтизм.

Но кто любит сильно, тот и наказывает строго. Дети контрреформистского века, даже из королевского дома, — не сахарные ангелы и не шоколадные христосики; и хорошие родители, даже королевской крови, считают своим долгом исправить собственное чадо. Когда маленький девятилетний король однажды в присутствии своей матери от каприза перешел к дерзости, Анна Австрийская, как рассказывает камердинер Дюбуа, покраснела от гнева и сказала Людовику XIV: «Я вам покажу, что у вас нисколько нет власти, а у меня она есть. Уже давно вас не секли, я хочу вам показать, что порки устраивают в Амьене так же, как и в Париже». Через несколько минут Людовик бросился перед матерью на колени и объявил ей: «Мама, я у вас прошу прощения; я вам обещаю никогда не идти против вашей воли». Королева тогда простила, нежно его поцеловала. Эта история, которая очень похожа на правду и которую добрый Дюбуа (он не был таким озлобленным, как его коллега Лапорт) так живописал, как будто видишь и слышишь участников этой сценки, имеет еще одно достоинство: здесь король не говорит «мадам», он говорит «мама», как маленький буржуа или крестьянин».

С рождением детей Анна Австрийская очень переменилась. Ни кардинал Ришелье, ни Людовик XIII не успели этого понять. Ветреной интриганки, предающей интересы Франции ради своей настоящей родины Испании, больше не было. Анна стала мудрой и острожной, и очень ответственной. Теперь ее главной задачей стало сохранить Францию неприкосновенной для своего сына, будущего короля. Так что ее покойный супруг напрасно опасался, не доверяя ей всю полноту власти.

Как уже упоминалось ранее, в своем завещании Людовик XIII повелел, чтобы его супруга «стала регентшей во Франции» и «чтоб она занималась воспитанием и образованием Людовика и Филиппа», а также «администрированием и управлением королевством» до момента исполнения 13 лет старшему сыну, ограничив ее права советом.

Король Людовик XIII умер 14 мая, а уже 18 мая произошел государственный переворот, — на своем первом заседании в парламенте его величество король Людовик XIV отменил завещание своего отца.

Маленькому Людовику еще не было и пяти лет, и, конечно, он совершенно не понимал, что происходит, когда его, одетого согласно церемониалу в фиолетовую робу, принесли в зал заседания и посадили в королевское кресло.

Как только воцарилась тишина, и мать вместе с мадам де Лансак подняли его с трона, он произнес заученную фразу: «Господа, я пришел, чтобы засвидетельствовать вам свою добрую волю. Господин канцлер скажет остальное».

И канцлер Сегье объявил, что Его Величество король Франции доверяет своей матери единолично управлять государством.

Вот так запросто регентша взяла власть в свои руки, отстранив от нее Гастона Орлеанского и принца Конде. Она удивила всех еще раз, когда назначила своим первым министром ставленника ненавистного Ришелье — кардинала Мазарини. В ту нору «итальянского выскочку» никто еще не воспринимал всерьез и не расценивал как сильную политическую фигуру. Более того, — и Гастон и Конде даже ему покровительствовали…

Этим шагом Анна доказала серьезность своих намерений. Она не выбирала человека. Она выбирала будущий стиль политики государства, намереваясь продолжать дело, начатое ее мужем и его первым министром. Личная симпатия к Мазарини, конечно, тоже имела значение. Но это вовсе не значило, что «любовь затмила взор». Анна отдавала должное талантам своего первого министра, его уму и хитрости. И его лояльности лично к ней самой. Если у ее супруга отношения с первым министром были не всегда наполнены симпатией, то у нее был шанс работать с человеком, на которого она могла положиться всегда и во всем, в идеальном тандеме.

Воля короля — закон. Никто не посмел бы противиться ей. Никто не посмел бы так просто оспорить заявление маленького Людовика XIV. Гастон Орлеанский и принц Конде вынуждены были смириться с его решением и проглотить обиду и возмущение. Впрочем, Генрих де Бурбон, принц Конде, был уже слишком стар и вряд ли стал бы устраивать заговоры. В отличие от герцога Орлеанского, который после смерти Ришелье успел уже заскучать. Пройдет несколько лет, и Гастон попытается вернуть свои права, приняв участие в Фронде вместе с неугомонными детьми к тому времени почившего Генриха Конде.

Первой ласточкой грядущего противостояния стал так называемый заговор Важных, во главе которого встали высокомерный и легкомысленный красавчик Франсуа де Вандом герцог де Бофор, внук Генриха IV и прекрасной Габриэль д'Эстре, и вечная интриганка герцогиня де Шеврез.

Сразу же после смерти Людовика XIII Анна Австрийская призвала ко двору всех, кого выслал покойный король: свою подругу госпожу де Шеврез, своего камердинера Ла Порта, а также фрейлин — госпожу д’Отфор, госпожу де Сенеси. Но, вернувшись, они не узнали прежнюю прекрасную и беспечную Анну в этой нервной, исхудалой, преждевременно состарившейся женщине, одержимой любовью к двум людям: к старшему сыну, малолетнему королю Людовику XIV, и к кардиналу Мазарини.

Мазарини имел абсолютную власть над королевой, над ее мыслями и чувствами.

Вес при дворе — и в народе — знали, что новый кардинал не чета умершему, что соблюдать целомудрие он и не думает, что между ним и королевой уже много лет существует любовная связь. Анна Австрийская изо всех сил старалась разубедить окружающих в том, что было совершенно очевидно. Она один раз даже разыграла приступ откровенности с герцогиней де Шеврез, заявив ей: «Хочу тебе признаться в том, что я люблю его, и люблю нежно; но мое отношение к нему не из области чувств; один лишь мой разум преклоняется перед мощью его интеллекта».