– Завтра я должен буду скоординироваться, как они там выражаются, с Казначейством. На следующей неделе заседание Кабинета. Э, постойте, вы же не собираетесь закурить?

«Иисусе! – подумал „Беннетт, Тоуви и Опил“. – На следующих выборах буду голосовать за лейбористов».

Тим Андерсон с великим тщанием обдумал вопрос.

– Я не уверен, что сравнение с «Оливером Твистом", каким бы соблазнительным и привлекательным – а я последний, кто станет это отрицать, – оно ни представлялось, настолько точно, насколько это представляется с первого взгляда.

– Но простите, доктор Андерсон, сходство очень велико. У нас имеется тайный работный дом, шайка мальчиков, служащих персонажу по имени Полтернек, имеется Питер Флауэрбак, прослеживающий связи своей семьи с близнецами Коттон, совсем как мистер Браунлоу в «Оливере Твисте», имеется Флинтер, обращающийся, подобно Нэнси, в орудие отмщения. Разве эти параллели не поразительны?

Гэри подлил немного «Мерсо» прилипшим к экрану телевизора Дженни и Адриану.

– Я не хочу показаться человеком, отрицающим перед вами наличие таких повествовательных перекличек, – ответил Тим Андерсон, – однако я определенно обнаружил бы, что сталкиваюсь с личными затруднениями, попроси меня кто-либо отказать этому произведению в принадлежности Диккенсу зрелому, автору «Крошки Доррит» и «Холодного дома». Я ощущаю здесь более полную картину связного мира, нежели та, которую предъявляет нам «Оливер Твист». Я ощущаю более глубокий гнев, я нахожу себя откликающимся на более полное симфоническое видение. Глава, в которой описывается наводнение, сцена, когда вода подмывает берега Темзы и уносит Притон, являют нам примеры событий, предваряющих дальнейшее, и органичных в большей мере, нежели те, с которыми читатель сталкивается в «Оливере Твисте». Я мог бы навлечь на себя обвинения в ошибочности суждений, попытайся я оспорить тот довод, что характер Флинтера представляет собой развитие и Нэнси, и Артфула Доджера, что – и мы не боимся признать это – приводит нас к Диккенсу, испытывающему ужас, к более, если угодно, кафкианскому Диккенсу. Интервьюер кивнул.

– Насколько я понимаю, университет уже продал права на кино – и телевизионную экранизацию «Питера Флауэрбака»?

– Это утверждение не является сущностно некорректным.

– Не тревожит ли вас то обстоятельство, что, сделав это еще до официального удостоверения подлинности рукописи, вы можете в будущем попасть в неудобное положение, если таковую сочтут подделкой?

– Как вы знаете, мы приняли в штат Святого Матфея немалое число новых исследователей, которые проводят сейчас обширную работу по определению степени аутентичности текста. Они прогоняют его лингвистические частицы и кластеры образов через компьютерную программу, которая столь же надежна, как любой химический тест.

– Снятие отпечатков авторских пальцев?

– «Авторские» – привычный термин, а «снятие отпечатков пальцев» – также недалеко от истины.

– И насколько же вы уверены в том, что это подлинный Диккенс?

– Позвольте мне перефразировать ваш вопрос и сказать так: я не уверен в том, что это не Диккенс.

– Позвольте мне перефразировать ваш ответ и сказать «херня», – произнес Адриан.

– Тсс! – зашипела Дженни.

– Нет, ну что, в самом деле. Симфонические видения.

– Я не нахожу малозначительным то обстоятельство, – продолжал Андерсон, – что во времена, когда английским отделениям моего и сотен других университетов грозит сокращение финансирования, чисто научное открытие наподобие этого привлекает столько внимания и в такой полноте подкрепляет то, что совершенно справедливо воспринимается как подвергающаяся постоянным нападкам научная дисциплина.

– Открытие определенно очень прибыльное. Как, собственно, оно было совершено?

– О существовании текста меня уведомила моя студентка из Ньюнем-колледжа. Она принимала участие в моих семинарах, посвященных теме «Деррида и несходство полов», и вела по нескольким не зависящим одна от другой линиям исследования девиаций в нормах викторианской морали. Она и обнаружила в библиотеке колледжа Святого Матфея рукопись, затерявшуюся среди старых номеров журнала «Корнхилл».

– А она поняла, на что натолкнулась?

– У нее имелись определенные представления о потенциальном отсутствии маловажности данной рукописи.

– Насколько мне известно, один из филологов вашего отделения – да, собственно, и всего колледжа, – Дональд Трефузис, выразил сомнения в подлинности находки?

– Я считаю себя человеком, который сознает огромную ценность открыто выраженных сомнений. Именно вопросы, которые не устает задавать профессор, и подтолкнули нас к поискам средств, необходимых для изучения манускрипта.

– Доктор Андерсон, многих людей, прочитавших рукопись, и меня в том числе, поразили смелость и детальность, с которыми в ней описываются сексуальная активность и природа детской проституции в Викторианскую эпоху. Как вы считаете, намеревался ли Диккенс когда-либо опубликовать это произведение?

– В настоящее время мы отслеживаем все биографические источники в поисках каких-либо ключей к ответу на этот в высшей степени закономерный вопрос. Возможно, однако, я вправе перефразировать его и спросить: «Стал бы он не уничтожать рукопись, если бы не хотел, чтобы ее прочитали?» А?

– Понимаю.

– Я не могу отказать себе в праве верить, что Диккенс сохранил ее для того, чтобы она была найдена. Поэтому мы ныне в долгу перед ним и обязаны ее опубликовать.

– Разумеется, это незавершенное произведение. В вашем распоряжении имеется всего лишь фрагмент.

– В этом замечании присутствует истина.

– Как вы полагаете, существует ли шанс обнаружить остальную часть рукописи?

– Если он существует, мы несомненно отыщем этот остаток.

– Большое вам спасибо, доктор Андерсон. Три дошедших до нашего времени главы «Питера Фла-уэрбака» будут в октябре опубликованы под редакцией и с аннотациями доктора Андерсона издательством «Кембридж юниверсити пресс», цена книги составит пятнадцать фунтов девяносто пять. Снимаемый сейчас на Би-би-си сериал с окончанием, дописанным Малкольмом Брэдбери[57], выйдет на экран весной восемьдесят первого года.

Дженни встала и выключила телевизор.

– Ну ладно, – сказал Гэри, – тележку с яблоками мы перевернули, да еще и посреди стаи голубей, это точно. Что будем делать теперь?

– Теперь, – ответил Адриан, – будем ждать.

Адриан отложил трость и ослабил шейный платок. Гэри присел на ступеньку и промокнул лоб нелепейшим из когда-либо существовавших пунцового шелка носовым платком. С пожарной лестницы к ним обратилась Дженни:

– У меня есть несколько замечаний. Существует старое театральное присловье: «Плохие костюмы, хорошая игра». С сожалением должна вам сказать, что костюмы ваши были великолепны. Вся механика спектакля у нас проработана. Чего мы никак не можем предсказать, это времени, которое потребуется публике, чтобы перебраться вслед за Адрианом в этот двор. Сегодня нам предстоит это узнать. Все очень просто – идти вперед и смириться с последствиями. Теперь мы просто ждем нашего главного продюсера – публику. Если вы согласны постоять здесь немного под солнцем, я сообщу каждому касающиеся его замечания.

Дженни обратилась к Тиму Андерсону за разрешением на постановку «Питера Флауэрбака», и благодарность, которую тот испытывал к ней за обнаружение рукописи, не позволила ему ответить отказом.

– Дженни, вправе ли я на данном этапе поинтересоваться, как вы собираетесь перенести на сцену то, что в конечном итоге не является пьесой?

– Разве не вы, доктор Андерсон, сказали однажды, что вся театральная энергия викторианской Британии ушла не в драму, но в роман?

– Да, что-то подобное я говорил.