– По-моему, он называется «Франц-Иосиф», – сказал Адриан. «И не говори мне, чтобы я помер», – добавил он про себя.

– По-твоему? Так «Франц» или не «Франц»? – И дядя Дэвид потряс Адриана за плечи.

– Да! – рявкнул Адриан. – «Франц-Иосиф»!

– Вы поняли, Листер? Полная дипкрыша для всей вонючей неразберихи. Плюс машина для меня и этого веселого юноши, чтобы мы к шести ноль-ноль попали в «Золотого оленя». Вам тоже лучше прийти.

– Вооруженным?

– Нет, – ответил Адриан.

Правая рука дяди Дэвида лениво плюхнула Адриана по физиономии.

– Не отдавай приказы моим людям, Адриан, сделай одолжение.

– Хорошо, – сказал Адриан, опять опускаясь на край софы. – Извините.

Печатка на перстне дяди Дэвида рассекла ему кожу над левым глазом, и Адриан заморгал, стараясь смахнуть затекшую в глаз каплю крови. Но от этого кровь лишь защипала сильнее, и из глаз Адриана хлынули, чтобы смыть ее, слезы.

Дядя Дэвид кивнул Листеру:

– Вооруженным и хотя бы немного опасным.

В одном из концов банкетного зала «Шуберт», что в «Золотом олене», был сооружен небольшой помост, на котором стояли кресло и стол. На столе размещались: председательский молоток, аптечный пузырек с лиловой жидкостью, металлическая мусорная корзина, коробок спичек, два маленьких радиоприемника и пара наушников. Кресло стояло несколько сбоку от стола, лицом к залу. Стену за помостом закрывал аккуратно плиссированный, точно юбка школьницы, серый занавес. Все это походило на сельский клуб в каком-нибудь Кенте, подготовленный к выступлению лекторши из Женского института. Только круглый портрет Франца Шуберта, через круглые же очки взиравшего на зал с приветливо-ученым, пиквикским выражением, да развешанные по стенам рога и выдавали австрийское происхождение всей обстановки.

Небольшая группа людей стояла у высокого бокового окна, негромко беседуя, точно стесняющиеся гости, слишком рано собравшиеся на провинциальную оргию. Хэмфри Биффен, беловолосый, нескладно высокий, согнувшись, точно внимательный аист, слушал своего зятя Саймона Хескета-Харви, излагавшего подробности удивительного крикетного матча, состоявшегося в этот день в Йоркшире. Леди Элен Биффен, сочувственно похмыкивая, говорила что-то бледному молодому человеку с покрасневшими глазами. Присутствовал в этой компании и Трефузис, суетливый, с бутылкой «Айсвайна» в руке.

Как только позолоченные фарфоровые часы, стоявшие на оштукатуренной консоли у окна, принялись с грациозным австрийским упорством отбивать шесть часов, в залу вошел сэр Дэвид Пирси, сопровождаемый улыбающимся Диконом Листером и робеющим Адрианом.

Пирси оглядел залу, даже не пытаясь скрыть свое удовлетворение тем, что при его появлении в ней наступило молчание. Деланно сердитый взгляд его прошелся по Биффену с зятем и вернулся к Трефузису, уже поспешавшему к вошедшим с тремя бокалами и бутылкой.

– Дональд, старая вы бочка с мочой! – рявкнул сэр Дэвид. – Что здесь делает мой человек, Хескет-Харви?

Трефузис протянул Листеру бокал и заморгал, вглядываясь:

– Мы, по-моему…

– Листер, профессор. Как поживаете?

– Если ты подержишь эти два бокала, Адриан, я, пожалуй, сумею разлить вино.

Трефузис вопросительно глянул на припухлость над глазом Адриана. Тот чуть приметно наклонил голову в сторону Пирси и покрутил на пальце свой собственный перстень с печаткой, объясняя причину пореза. Трефузис понимающе кивнул и принялся осторожно разливать вино.

– Думаю, вам это понравится, мистер Листер… о боже мой, «мистер Листер»! Какая безвкусица с моей стороны. Это еще хуже, чем «лорд Клод», не правда ли? Или «профессор Лессер», уж если на то пошло. Кстати, это называется «Айсвайном». Вы с ним знакомы?

– Ледяное вино?

– «Айсвайн», да.

Адриан с изумлением увидел, как в глазах Тре-фузиса полыхнуло лекторское пламя, а тот уже загнал Листера в угол и принялся наставлять:

– Они, знаете ли, позволяют pourriture noble[154], или Edelfaule, как ее здесь называют, целиком овладеть виноградом, так что плоды его начинают просто блестеть от гнили и сахара. А затем идут на самый отчаянный риск Оставляют виноград на лозе и ждут первых заморозков. Разумеется, иногда заморозки наступают слишком поздно и плоды винограда подсыхают; иногда же слишком рано – еще до того, как botrytis[155] полностью поразит виноград. Но когда, как при урожае этого года, условия соединяются идеально, результатом становится – полагаю, вы со мной согласитесь, – вино живое и притягательное. К старости, знаете ли, человека снова тянет на сладкое.

Листер прихлебывал вино, всем своим видом выказывая одобрение. Трефузис налил бокал сэру Дэвиду и еще один – Адриану. Ошеломительный букет, густой и медовый, едва не сбил Адриана с ног, – голова его все еще гудела после полученного от дяди Дэвида удара, мысли путались и замирали в опасливых предвкушениях. Когда он, промор-гавшись, выпрямился, взгляд его, снова обретший резкость, встретился с печальным, серьезным взором Хэмфри Биффена, тот ласково улыбался ему из угла и отводил глаза в сторону.

– Э-гм, – произнес Трефузис. – Полагаю, нам лучше приступить к делу. Адриан, ты не против того, чтобы составить мне компанию на помосте?

Адриан осушил свой бокал, эффектным, как он надеялся, жестом вручил его Дикону Листеру и последовал за Трефузисом к возвышению. Никак он не мог избавиться от подозрения, что вся эта шарада устроена, чтобы изобличить его. Но изобличить в чем, перед кем и с какой целью – этого Адриан не смог бы постичь даже под угрозой смерти.

– Если ты присядешь вот здесь, – сказал, указывая на одинокое кресло, Трефузис, – мы, думаю, сможем начать наш матч.

Замерший, точно ассистент фокусника, лицом к публике, с Трефузисом, стоявшим позади у стола с реквизитом, Адриан смотрел на свои туфли, не желая встречаться с обращенными к нему полными ожидания взглядами. Сквозь окно в залу вплывали снизу, из бара, расположенного в закрытом дворе отеля, искусительные звуки – болтовня посетителей, смех, позвякиванье кубиков льда и бокалов; концерт для рожка, сочиненный все тем же Моцартом, родившимся через три с половиной столетия после постройки этого отеля и почти ровно за два столетия до того, как Адриан впервые глотнул, заполнив им легкие, воздух. Похоронный марш Зигфрида больше отвечал бы его настроению, чем этот дурацкий, жизнерадостный галоп. За спиной Адриана откашлялся Трефузис:

– Могу ли я попросить о всеобщем внимании?..

Совершенно ненужная просьба, подумал Адриан. Взгляды всех, находившихся в зале, и так не отрывались от сцены.

– Садитесь, все, умоляю. Кресел хватит. Ну вот! Так гораздо лучше.

Листер проигнорировал приглашение Трефузи-са и остался торчать, расставив ноги, у дверного проема. Намеревался ли он преградить вход или выход, Адриан решить не мог.

– Возможно, мне следует попросить вас запереть дверь, мистер Листер… а, вижу, вы это уже сделали. Великолепно! Ну-с, полагаю, Адриан Хили всем нам знаком. Он приходится племянником – по женской линии – сэру Дэвиду Пирси, хорошо известному государственному служащему, под чем я разумею, что он не известен никому вообще, так как учреждение его засекречено. Его помощник, мистер Листер, как видите, охраняет, подобно Церберу, дверь. Оба они, от имени своего правительства, чрезвычайно интересуются системой, разработанной моим другом Белой Сабо. Сэр Дэвид, как старый мой университетский однокашник, давно уже осведомлен о нашей совместной работе с Сабо, прославленный внук которого, гроссмейстер Штефан Сабо, также сегодня с нами.

Адриан взглянул на сидевшего между Биффе-ном и леди Элен молодого человека с заплаканными глазами. Ничто в форме его головы или чертах лица не указывало на присутствие в нем гения отвлеченной либо логической мысли, отличающего шахматных чемпионов. Довольно заурядный, безобидный паренек. Правда, печальный. Очень, очень печальный.