– О да, сэр. Очень хорошо умею, сэр.

– Вы разве не видели, там ясно написано: «По траве не ходить»?

– Я не хожу, сэр. Я прыгаю.

– Нечего тут ум свой показывать, мальчишка.

– Хорошо, сэр. Вам какую глупость лучше показать, сэр? Полную или вполне достаточную?

Он взлетел по лестнице и стукнул по дубовой двери Трефузиса. Двери в квартирах колледжа были двойные, и если дубовая, внешняя, оказывалась закрытой, стучать в нее, требуя, чтобы тебя впустили, означало проявлять невоспитанность. Но Адриан решил, что нынешние обстоятельства оправдывают нарушение приличий.

Из-за двери донеслась приглушенная ругань.

– Дональд, это я, Адриан. Не впустишь меня? Послышался вздох, скрип половиц, дверь отворилась.

– Ну ей-богу, ты что, дуба признать не способен?

– Прости, я подумал…

– Я знаю. Знаю, что ты подумал. Входи, входи. Я записываюсь.

– О, извини.

Нерегулярные выступления Дональда по радио, «беспроводные эссе», как он их называл, в последнее время принесли ему скромную славу, лишь распалявшую обиду людей, подобных Гарту Мензису. Адриану трудно было поверить, что после всего случившегося прошлой ночью и этим утром Трефузис способен хотя бы помыслить о продолжении своих выступлений. Однако тот уже перематывал магнитофонную ленту.

– Присядь, – сказал Трефузис. – Там на столике есть довольно занятное «Батар-Монтраше», можешь налить пару стаканов.

Разлив по стаканам вино, Адриан тронулся по либраринту к кабинету, вмещавшему Дональда, его письменный стол, компьютер и магнитофон. Кабинет этот находился в середке комнаты и представлял собой внутреннее святилище площадью не более чем в шесть квадратных футов и футов восьми в высоту, построенное исключительно из книг, большинство которых было, судя по всему, на румынском языке. Имелась даже дверь. Когда-то она составляла часть декорации в студенческой постановке «Травести»[84], очень понравившейся Трефузису. Режиссер-постановщик, Бриджит Арден, ученица Трефузиса, преподнесла ему дверь в подарок Поначалу ее удерживали в стоячем положении – как и на сцене – особые противовесы, но потом выросшие вокруг штабеля книг придавили дверь, и теперь она стояла на месте так прочно, что лучше и не придумаешь.

Одно из преимуществ этого странного внутреннего помещения, как уверял Трефузис, состояло в том, что оно образовывало великолепную звуконепроницаемую камеру, в которой очень удобно записывать выступления по радио. Адриан же считал, что оно потворствует присущей Трефузису агорафобии или, по меньшей мере, клаустрофи-лии, в наличии коих у себя Дональд никогда бы не признался.

Когда Адриан на цыпочках вошел с двумя стаканами вина в кабинет, Трефузис говорил в микрофон:

– …а поскольку это затруднение, во всех его благородных, монументальных пропорциях, теперь уже известно вам благодаря достойным усилиям прессы, я до поры до времени избавлю вас от описания его безвкусных подробностей, хоть и надеюсь поделиться с вами оными – непредвзято, прямо и мужественно – еще до того, как закончится год. А пока я, если позволите, прерву эти беспроводные эссе и отправлюсь посмотреть мир. Когда же мне станет ясно, что он собой представляет, я, будьте уверены, дам вам об этом знать – тем, кому сие интересно, разумеется; прочим останется лишь строить догадки. Тем временем если вы были с нами, то продолжайте быть и даже не думайте с этим покончить.

Трефузис вздохнул и положил микрофон.

– Да, все это очень печально, – сказал он.

– Куда пристроить вино? – спросил Адриан, оглядываясь в поисках свободного места.

– Я бы попробовал в горло, милый юноша, – ответил Трефузис, забирая стакан и отхлебывая из него. – Ну-с, полагаю, ты пришел рассказать мне о заседании?

– Это было возмутительно, – сказал Адриан. – Мензис жаждал твоей крови.

– Миляга. Как глупо с его стороны, ее там и не было вовсе, все время оставалась здесь, струясь в моем теле. Пришел бы и попросил. Он сильно страдал?

– Во всяком случае, моя тактика ему удовольствия не доставила.

Трефузис в тревоге взглянул на него:

– Ты ведь не сказал ничего лишнего? Адриан описал ход заседания. Трефузис покачал головой.

– Ты вел себя как очень глупый мальчишка. Полагаю, письмо мое Клинтон-Лейси зачитал?

– Да, оно, пожалуй, выбило почву из-под ног Мензиса. Однако в нем не было необходимости, Дональд, никто не хотел твоей отставки. Зачем ты его написал?

– У сердца свои резоны.

– И будь поосторожнее с Мензисом. Готов поспорить, на следующий год он постарается помешать твоему возвращению.

– Глупости, нас с Гартом просто-таки переполняет любовь друг к другу.

– Он твой враг, Дональд.

– Ничуть не бывало, – сказал Трефузис. – И не будет им, пока я его так не назову. Он может страстно желать этого, может встать предо мной на одно колено и молить об открытой враждебности в самых насильственных ее проявлениях, однако для стычки, как и для случки, необходимы двое. Я сам выбираю себе врагов.

– Ну, если ты так говоришь…

– Я так говорю. Адриан отпил вина.

– Маслянистое, верно? И ваниль, как запоздалый сюрприз.

– Да, да, великолепно… м-м…

– Ты хочешь что-то спросить? Момент был довольно трудный.

– Дональд?

– Да?

– Насчет прошлой ночи…

Трефузис смерил Адриана печальным взглядом.

– О боже, ты же не собираешься задавать мне неудобные вопросы, правда?

– Нет, – ответил Адриан. – Если тебе они кажутся неудобными, то нет.

– Я подразумевал тебя, — сказал Трефузис. – Ты ведь не хочешь попасть в неудобное положение?

Адриан безнадежно махнул рукой:

– Просто это выглядит так… так…

– Так гадко?

– Да нет же! – воскликнул Адриан. – Я не это имел в виду, я хотел сказать, это выглядит так…

– Так не похоже на меня?

– Ну…

Трефузис потрепал его по плечу.

– Давай отправимся в «Лопатку», – сказал он. – Уверен, у Боба найдется для нас симпатичный и тихий столик.

В «Бараньей лопатке» яблоку было негде упасть. В одном углу хоровики из колледжа Св. Иоанна, уже успевшие набраться «Пимза» на каком-то устроенном по случаю начала мая садовом приеме, исполняли a capella версию «Послания в бутылке», в другом яростно пихали друг друга в грудь двое компьютерных разработчиков, обладателей миллионных состояний. Адриан вспомнил, как два года назад один из них стрелял у него сигареты в «Орле». Ныне его компания стоила шестьдесят миллионов фунтов.

Хозяин заведения живо приблизился к ним и подмигнул.

– Профессор Трефузис, сэр, и юный мистер Хили! – сказал он и откинул голову назад, точно получивший солнечный удар старшина на плацу. – У нас нынче немного шумно, сэр.

– Вижу, Боб, – ответил Дональд. – Можем мы где-нибудь?..

– Я размещу вас наверху, сэр.

Боб повел их через бар. Один-два посетителя, увидев Трефузиса, прервали разговоры. Адриана поразило блаженное спокойствие, с которым Дональд приветствовал их.

– Добрый вечер, Майкл! Мне страшно понравился ваш сержант Мазгрейв[85]. Один в один. А сапоги какие! Саймон! Видел в почте ваши результаты. Третье место! Вы, должно быть, вне себя от восторга.

Вместе с Бобом они поднялись наверх.

– Мы все очень гордились, читая в газете о ваших подвигах, сэр.

– Да ну? Спасибо, Боб.

– Это напомнило мне моего давнего начальника личного состава, когда тот попадал в дворцовый караул. Тогда мы, разумеется, называли это место Ебукингемским дворцом.

– Не сомневаюсь.

– Боже, боже, в те дни Сент-Джеймский парк был просто клоакой, сэр. Ни единого куста, в котором нельзя было бы обнаружить по меньшей мере одного караульного с клиентом. Вы, конечно, помните полковника Брамолла, сэр?

– Благодарю вас, Боб, эта комната нас более чем устроит. Вы не попросите Наиджела принести нам пару бутылок «Грюо-Лароз»?