Мэт понял, что перед ним бывшая горничная и мать семейства.

— Это верно, милая дама, однако что бы все мы делали, не заботься о нас наши матери?

— Значит, вас должно быть меньше, — ответила милая дама. — Чтобы женщинам по столько лет не ишачить. Нет уж, если мужьям так нужны дети, пусть сами с ними и нянчатся! Пусть тетешкаются с малявками, которых они зовут своими сокровищами. Придут домой затемно — посмотрю, как они с ними тетешкаться будут. Пинков надают — вот это точно. А женщинам — свободу!

Мэт знал, что не всем женщинам по душе материнство, но чем чаще он выслушивал подобные гневные, обличительные речи, тем сильнее убеждался, что таких женщин становилось все больше.

То есть так было в его родном мире. Для этого же мира подобная идея была в принципе нова.

— Значит, вы так и сделали, а? — спросил он у женщины с вымученной ухмылкой. — Бросили мужа и оставили ему детей?

— Да, так я и сделала, — ответила женщина и горделиво вздернула подбородок. — Раз они ему так нужны, что он меня то и дело брюхатит, вот пусть сам о них и заботится. А я поищу веселья да приключений, попирую да повеселюсь!

— И вы тоже? — спросил Мэт у мужчины.

В конце концов вывод напрашивался сам собой.

Крестьянин пожал плечами:

— А моя жена только и делала, что орала на меня день и ночь. Все распоряжалась мной и детишками. А под конец гаркнула, что ей бы лучше было одной — вот так за все хорошее, что я для нее сделал.

Женщина нахмурила брови и немного отстранилась от мужчины.

— Ты не говорил, что она хотела, чтобы ты ушел!

— Словами не говорила. Но она так глядела на меня, у нее был такой голос и такая ненависть в глазах — нет, она хотела, чтобы я ушел.

— Так, значит, ты думаешь, что ты должен был командовать женой?

— Женой — это верно, — ухмыльнулся крестьянин и крепко обнял свою подружку за талию. — Женой, но не женщиной, которая идет со мною вместе веселиться и развлекаться. Мы же с тобой можем порадовать друг дружку, а? Нет, командовать не будем ни ты, ни я. Мы же просто попутчики, пока не надоедим друг дружке.

Мужчина притянул женщину к себе, и они поцеловались, однако чувствовалось, что женщина целуется не так страстно, как раньше. Мэт подумал, что, видимо, этого вопроса они коснулись впервые.

Мэта нагнал Паскаль. Глаза его сияли, рот разъехался от уха до уха.

— Они все ушли от родителей, — сообщил он. — Бросили пахоту и кухонную работу, чтобы разбогатеть и повеселиться в королевской столице Венарре, друг Мэтью!

— Послушать тебя — так они правильно поступают! — искоса глянув на Паскаля, проворчал Мэт.

— Ну, разбогатеть-то они, может, не разбогатеют, зато повеселятся — это уж точно! Ты уж прости меня, друг Мэтью, но мне очень нравится их компания!

И Паскаль вернулся к весело распевающей толпе. Мэт оглянулся и увидел, что его спутник уже вовсю флиртует с молоденькой девицей. Нет, конечно, это отвлекало его от мрачных мыслей о кузине Панегире, но зато мало говорило в пользу его верности. Да, она обошлась с ним не слишком-то любезно — только что откровенно не отшила. Однако такой способ отшить влюбленного куда более жесток, потому что молодой человек остается привязанным к девушке. А можно не сомневаться: Панегира из тех девиц, которые ценят себя по количеству парней, которых держат, как собачек, на поводках. И конечно, все эти парни ужасно жалели ее за то, что она должна связать свою жизнь с пожилым мужчиной. Так что Паскаль в какой-то мере отыгрывался, а Мэт искренне надеялся, что хуже ему от этого не станет.

С другой стороны, толпа молодежи представляла собой вполне надежное прикрытие для Паскаля, да и Мэт не слишком-то бросался в глаза, шагая рядом с искателями приключений среднего возраста. Да, конечно, он был помоложе, ему не исполнилось и тридцати, а остальным тут явно было или ближе к сорока, или чуток за сорок. Хотя если учесть, что на дворе стояли средние века, то шагающим рядом с Мэтом мужчинам и женщинам могло быть и тридцать или чуть больше. Порой крестьяне тут выглядели настоящими стариками в тридцать пять. Вот и выходило, что Мэт попадал как раз посерединке между двумя группами и несколько выделялся, но ведь он был менестрелем в конце концов, и для него было вполне естественно присоединиться к веселой толпе.

Однако Мэта эта миграция на юг здорово смущала. Деревенская молодежь просто не знала законов большого города, а ни у кого из старших не было обручальных колец. Мэт подозревал, что все они скорее всего просто сбиты с толку, как та пара, с которой он поговорил.

Все, потому что впереди на дороге виднелось еще несколько молодежных компаний, весело хохотавших и передававших друг другу бурдюки с вином, и несколько групп поменьше, состоявших из людей постарше, болтавших, размахивавших руками и флиртовавших так же откровенно, как и их юные соотечественники.

Неужели половина деревенского населения тронулась в Венарру? А чем занималась остальная половина, брошенная дома? Ну, кроме того, что эти люди нянчились с детьми — если нянчились?

Чем эти люди занимались, вскоре выяснилось: когда компания, к которой присоединились наши друзья, остановилась перекусить в придорожном трактире.

— У нас там битком! — извинялся перепуганный хозяин, стоя в дверном проеме и отмахиваясь от новых клиентов. — Ежели купите чего, это мы вам с радостью продадим: мяса там, сыра, хлеба, пива, — а сесть негде, уж вы мне поверьте!

Прошло несколько минут, и хозяину со служанкой пришлось изрядно попотеть, принимая заказы «на вынос», но когда кто-то из тех, что были постарше, сунулись было помочь, в дверях трактира показалась пожилая женщина и гневно обвинила их:

— Мразь! Подонки! У вас, видать, сердца из камня! Вы побросали ваших жен и детей на съедение волкам, да? Пожертвовали ими ради собственной похоти? Стыд вам и позор!

Взрослые путники удивленно таращили глаза. Потом вперед вышла одна дородная матрона и расхохоталась:

— Я жену не бросила, уж ты мне поверь!

И вся толпа облегченно рассмеялась за ней следом.

Женщина в дверях покраснела:

— Зато ты бросила детей! Хорошеньких малышек, что сосали твою грудь, ты бросила их, чтобы они получали тычки и пинки от их папаши! Ты бросила мужа, чтобы он один заботился об их пропитании, и ему теперь надо и за землей ухаживать, и пытаться как-то нянчиться с детьми! Что теперь ждет их всех, как не несчастья?

— Для мужа-то моего несчастье было бы, коли бы я с ним осталась, — отрубила неверная жена. — Не сомневаюсь, он уже нашел себе бабу — вот пусть она и нянчится с детьми!

— Не лезь в чужие дела! — выкрикнула другая женщина, и вся толпа огласилась выкриками и оскорблениями.

Вся красная, дрожа от гнева, женщина ретировалась в трактир.

Мэт вложил монетку в руку Паскаля.

— Купи два маленьких мясных пирога и кувшин пива, ладно? Хочу пробраться внутрь и дослушать до конца.

— Нет, я тогда пойду с тобой! — заупрямился Паскаль.

— Уймись.

— Не уймусь.

Мэт с сомнением поглядел на Паскаля.

— Ну ладно, может, сумеешь мне подыграть. Ладно, давай рискнем.

Хозяин встал и загородил им дорогу.

— Там полно народу, я же сказал! Не пущу!

— Что, даже менестреля не пустишь? — прищурился Мэт, выхватил из-за спины лютню и извлек из нее благозвучный аккорд.

Глаза у трактирщика загорелись, но он пробурчал:

— Сидеть негде.

— А я и так всегда стоя пою.

— Я тебе платить не стану.

— Да ладно! Мой напарник пустит шляпу по кругу, — сказал Мэт и кивнул в сторону Паскаля, который тут же стащил с головы шляпу.

Трактирщик смерил их обоих взглядом с ног до головы, видимо, счел неопасными и кивнул:

— Ладно, проходите.

Мэт вошел. Паскаль следом за ним. Заметив это, несколько путников тоже рванулись было к двери, но хозяин тут же загородил проем.

— Я только менестреля пустил, чтобы он развлек посетителей!

Толпа поворчала, повозмущалась, однако рисковать и пробиваться внутрь больше никто не стал.