Лиз налила себе и ему бренди. Потом, вспоминая термины доктора, рассказала ему о своей болезни. Некоторое время он молчал, и только напряженное лицо и три складки между бровями говорили о его внутреннем состоянии. Обычно такое выражение свидетельствовало о крайней степени раздражения.

Если бы он обращал внимание на что-нибудь, кроме самого себя, то ему давно бросились бы в глаза происшедшие с ней в последнее время перемены. У нее слишком потускнел взгляд. Самым прекрасным в Лиз всегда было то, что она как бы светилась изнутри, и ее необыкновенная жизнерадостность отражалась на лице. Сейчас, как он заметил, она уже некоторое время ходила «выключенной». Она немного похудела. Алое шелковое платье фирмы «Джин Мьюир» не сидело на ней так хорошо, как раньше. Честно говоря, она выглядела осунувшейся и изможденной, казалось, смерть уже ждет ее, чтобы назначить свидание на небесах.

Филиппа душили злость и бессилие. В то время как весь мир буквально переполнен придурками, выродками и просто людьми без чувств и эмоций, Элизабет оказалась той, на кого пал несправедливый выбор... О, как он ненавидел эту несправедливость, которая называлась Жизнью. Проклятой жизнью. Его светлые, серебристого цвета глаза пылали испепеляющим взором медузы Горгоны, но он взял себя в руки и сдержался. Гнев – это было не то, в чем сейчас нуждался его самый близкий, самый дорогой и, наверное, единственный настоящий друг. Его мучили угрызения совести. Насколько лучше она держалась, чем он!

Элизабет опустила глаза. Она казалась какой-то высохшей, хотя это скорее дорисовывала фантазия Филиппа, как будто все жизненные соки, которые так долго питали ее красивое и сильное тело, вдруг иссякли. Он всю жизнь старался не подвергать себя ни душевным, ни физическим мукам, но сейчас боль помимо его воли пронзила тело и мозг, заставив почувствовать то, что чувствовала Элизабет. Однако, когда он обратился к ней, его голос был спокойным и рассудительным:

– Как говорится, все там будем, но мне бы очень хотелось, чтобы с тобой это случилось как можно позже. Намного позже, чем это отпущено...

– Я бы тоже хотела...

Они задумчиво посмотрели друг на друга. Филипп протянул ей руку. Она с радостью пожала ее. Так они и стояли, крепко сжимая руки и смотря друг другу в глаза. Нетвердый голос Лиз прервал тишину:

– Мне надо решить, что делать, Филипп. Как лучше использовать оставшееся у меня время и, самое главное, как сделать, чтобы спокойно перенести все это... ты понимаешь...

– Да, теперь тебе не купить тот зонтик, помнишь?..

– Перестань шутить, ты же видишь, что мне еще надо помочь отцу и в то же время скрыть от него свои проблемы.

Филипп скривил губы и допил бренди.

– Думаю, необходимо произвести общий подсчет твоих расходов и доходов. Ты должна четко знать, на сколько тебя в будущем хватит и сколько ты за этот период сможешь зарабатывать. Дай мне ручку, бумагу, пожалуйста, и твои книги расходов. Только настоящие, а не те фальшивые, которые ты суешь под нос очарованным тобой инспекторам-ревизорам.

– Но я же плачу все налоги!

– Я тоже, детка, – бесстрастно заметил Филипп, но он знал, что говорит, тем более что разбирался в делах Элизабет не хуже ее самой. Поэтому она всегда ценила его мнение. К тому же сейчас она не могла сдержать свои разбушевавшиеся эмоции.

Она принесла ему свои книги, наполнила его бокал и села рядом. Пока он складывал, вычитал, умножал и делил, она, тупо уставившись на цифры, думала об обеде, о своем брате, о своей жизни... Постепенно успокоившись, она расправила плечи, и на лице появилась прежняя лучезарная улыбка.

Подождав, когда Филипп опустошил бокал, она подлила ему еще и села рядом.

– Все это, – кивнул Филипп на ее книги, – тебе не поможет. Серьезных долгов у тебя нет. Но также у тебя нет и никаких основательных капитальных вложений, от которых ты бы могла получить прибыль. Разве что этот дом и твои драгоценности. Однако тебе надо на что-то жить. На твои нынешние доходы это просто невозможно, тем более что тебе нужен будет уход в последние месяцы, если ты, конечно, не считаешь, что за тобой будет ухаживать сиделка из этой богадельни, Национальной медицинской службы. У тебя нет другого выхода, как заработать денег за оставшееся время.

– Нет, есть, – ответила Лиз. – Я возьму ученицу, – заявила она.

Секунд десять в воздухе висело немое молчание.

– Кого?!

– Я возьму ученицу. Эту идею сегодня вечером случайно, сам того не зная, подкинул мне Бой. Он рассказал об обучении молодых адвокатов. Они смотрят, наблюдают и помогают своим старшим коллегам, ведущим дела и знающим процедуру как свои пять пальцев.

– Ты сама решила взять себе... э-э... подмастерье?

– Да, а почему бы и нет? – спокойно ответила Лиз, игнорируя насмешку.

Возникла еще одна пауза.

– Ну и кому ты передашь свое искусство? Где найдешь себе эту ученицу? Не думаю, что то, чему ты собираешься ее научить, сможет сделать обыкновенная женщина. Техникой владеют все, а вот... – он пожал плечами. – Я уверен, что во всем Лондоне не найдешь и двух таких кандидатур.

– Моя идея тебя озадачила? – с многозначительной улыбкой спросила Элизабет.

– Не только меня, – улыбнулся в ответ Филипп. – Ты должна согласиться, что твое отношение к проституции – это особое свойство души.

– Да.

– Нужна очень не похожая на других ученица. Филипп некоторое время молча смотрел на Элизабет.

– Ты, насколько я понимаю, собираешься установить ей заработную плату или что-то типа жалованья?

– Пока она будет под моим покровительством, я буду брать с нее пятьдесят процентов того, что она заработает. А когда она подрастет настолько, что в состоянии будет выпорхнуть из гнездышка, все деньги будут принадлежать только ей.

– Э-э... Да, понятно... – Филипп просветлел. – Это чтобы ты смогла спокойно перейти к... ну, назовем это, к приостановке производства. Чтобы нормально прожить последние месяцы бездеятельности...

– Да.

Филипп хотел улыбнуться, но не смог, все это казалось чудовищным.

– Ты обеспокоен?

– Моя дорогая девочка, никого из нас нельзя обвинить в том, что он хоть когда-то не называл вещи своими именами, а также никого из нас нельзя заподозрить в том, что он последние месяцы своей жизни посвятит честному труду и замаливанию старых грехов. Мы сначала должны убедиться, что твоя «ученица» достаточно умна, чтобы не просто перенять, но и понимать, что она делает. Она должна уметь учиться.

– И время играет здесь немаловажную роль, – добавила Лиз.

– Если бы у меня было лишнее время, – вздохнул Филипп, – и целый блокнот подходящих кандидатур, я бы обязательно поделился с тобой и тем и другим. – Он взял ее за руку. – Ты мой единственный друг, и довериться я могу только тебе.

Элизабет была тронута. Обычно Филипп расщедривался только на советы и упреки.

Филипп взял бокалы и наполнил их бренди.

– Итак, – начал он спокойным голосом, – с чего начнем? Чем должен обладать этот редкий экземплярчик?

– Я бы не хотела брать уже работающих. Мне нужна девушка с чистой, неиспорченной натурой, из которой я создала бы настоящую Куртизанку с большой буквы. Думаю, она должна все-таки иметь хоть какой-то опыт в этой сфере, но небольшой. Она должна быть молодой, не более двадцати пяти, и представлять собой настоящую личность. Однако тело в данном случае не менее важно, потому что ей придется работать именно им, а не головой. – Элизабет отпила бренди. – Моим клиентам не нужна простушка. Она должна уметь поддержать беседу на любую тему, причем толково, со знанием дела, или, наоборот, если им захочется, молчать и просто слушать. Она должна уметь воплощаться в тот образ, которого потребует от нее ситуация, в сущности, за это ей и будут платить деньги. Она должна вести себя так, чтобы ей хотели платить много, а в ее отсутствие хотелось заплатить еще больше, лишь бы только увидеть ее.

Филипп облизал губы и покачал головой.

– Надеюсь, ты прекрасно понимаешь: может так случиться, что к тому времени, как ты найдешь этот бриллиант – а на меньшее ты просто не согласна, – у тебя просто не останется времени для обучения?