Итоговая цифра привела ее в задумчивость: все же много-то потратила. Что же делать? Чуть поколебавшись, нашла мудрое решение: купить и Федору что-нибудь роскошное. Например… часы. Носит он обычные на серебряной цепочке, покоящиеся в кармане. Когда переодевается в рабочую одежду, направляясь в цех, часы остаются при мундире, это неудобно. Сам ей говорил. Вряд ли Федор обратил внимание, что в Европе появилась мода – часы носят на запястье. Они меньше, чем карманные, оттого недешевы[1]. Князю показать не стыдно.

Прогулявшись в центр Гельсингфорса и не без удовольствия обнаружив на себе заинтересованные взгляды мужчин – обновки себя вполне оправдали, Варвара нашла роскошный часовой магазин. Там приобрела расхваливаемый продавцом ручной хронометр марки Wilsdorf Davis на коричневом кожаном ремешке. Федору понравятся – без золота, бриллиантов и прочей мишуры. Бывший мастеровой блестящую пестроту на дух не переносит. А вот это – и не броско, но богато и солидно. А еще удобно.

Похвалив себя, барышня воротилась в гостиницу. Предстоящие дорожные тяготы не казались более удручающими. В Петербурге она попрощалась с унтерами и отправилась на Николаевский вокзал. Ночь в поезде – и Москва. Осталось переехать на Курский вокзал, а там Тула уже недалеко. Однако дорога дьявольски утомила. Что, если… Вспомнив рассказ Федора о разговоре с родителями, Варвара решила рискнуть.

Новый лакей в отчем княжеском доме не признал ее и проводил только до приемной, где велел ждать. Скоро вышел князь Оболенский. Увидав дочку, распахнул объятия.

– Варя!

– Да, батюшка!

– Какими судьбами?

– Из Парижа проездом в Тулу. Решила навестить.

– Умница! Ты спешишь?

– Нет, отец.

– Ну, так задержись! Отобедаем вместе. Маменька твоя извела меня упреками: слишком круто обошелся с дочерью. А уж как она обрадуется… Ты с Юсуповым?

– Нет, папА, – это слово она произнесла на французский манер, с ударением в конце, – он отдельно путешествует, а меня отправил в Тулу отвезти парижские покупки. Я ведь у него служу.

– Только служишь?

Вопрос был задан совершенно прямо. Спишь ли ты с Юсуповым?

– Только лишь служу, папА. Ну, пока…

Отец понимающе кивнул. Тут в приемную вбежала мать. Начались объятья, поцелуи, и Варваре стало хорошо. Сколько раз она с тяжелым сердцем вспоминала о родителях, лишивших ее наследства и фактически изгнавших… А теперь стыдилась, что пеняла им. Оба постарели. Оба ее любят, хоть когда-то поступили с ней жестоко. Ну, так родовая честь у Осененных… Но сегодня все забылось.

– Хорошо ли живется у Юсупова? – поинтересовалась мать, разглядев дорогое дорожное платье дочери.

– Как у бога за пазухой, – улыбнулась дочь. – Даже на приданное откладываю.

– А нужно ли оное, если сам Федор Иванович…

– Я уже сказала папеньке, чтоб не слишком торопился. Мне у князя хорошо.

Она принялась рассказывать про житье-бытье в Туле. После – про поездку в Париж, Елисейские поля, Нотр-Дам, Монмартр, богатый отель «Ритц». Как покупала с Федором картины… Но не вспомнила про похищение – незачем родителей волновать.

– И правда, хорошо! – расцвел старый князь.

Он сидел такой родной, такой домашний в набивном халате с драконами…

Когда маман вышла, чтоб распорядиться об обеде, Варя, ровно как в детстве, вскарабкалась ему на коленки, обвила руками за шею и шепнула:

– У меня для тебя подарок. Наручные часы! Из Парижа привезла!

Про Гельсингфорс она решила умолчать – из Парижа-то престижнее. Как он был растроган! Матери Варвара подарила пеньюар. Для себя везла, но для матери не жалко. Та расчувствовалась, аж всплакнула, омочив слезами щеки дочери. Потом они душевно пообедали. Мир в семье восстановился. А у Варвары образовалась солидная недостача в кассе и проблема – как ей объясниться с Федором. Он потребует отчет? Надо лишь надеяться, что нет.

Товарищ генерала-фельдцейхмейстера[2] Дмитрий Дмитриевич Кузьмин-Караваев весьма нелюбезно принял Федора в Главном артиллерийском управлении. Вроде бы ничто не предвещало опалу. В Киеве авиатору даже не позволили толком пообщаться с местными энтузиастами аэропланов, офицер из штаба округа настаивал: срочно в Петербург. Ты, мол, в дороге задержался, так что будь любезен.

…Они все же долетели. После Милана дель Кампо был вынужден произвести внеплановый спуск. В Сербии мотор начал давать пропуски. Пилот нашел ложбинку между холмами и притерся без повреждений. Федору для устранения неисправности пришлось поменять две свечи зажигания – пусть всего-то, но потребовалось время. По расчетам выходило, что засветло в Белград не успевают. Ночевали там же – свернувшись калачиком в кабинах и уткнувшись носом в шарф, слегка присыпанные снегом. Ни дать, ни взять – снегири на ветке. Молились только, чтоб не замерзла вода в охлаждении. Ночью запускали мотор. В город на Дунае прилетели к обеду следующего дня – промерзшие, голодные, невыспавшиеся. Нужен был отдых.

Приключения продолжились. Над Малороссией заел клапан подачи топлива, как выяснилось позже, засорился. Как ни фильтровали бензин перед заправкой, но какой-то мусор все же проскользнул… Снизились на пашню. Пока чистил топливную систему на морозе, пальцы прихватило – жуть. Затем колесное шасси едва-едва оторвалось от заснеженного поля, впору одевать лыжи.

Потому в Киев прилетели с задержкой. Федор получил предписание – немедленно в Петербург, поездом. И уже к ночи попивал чай в купе первого класса, прикидывая – если обслужить «Авиатик» быстро и наутро подняться в воздух, он поспел бы раньше. Но в Генштабе еще не научились мыслить авиационными мерками. Несколько часов в Киеве позволили обзавестись мундиром и форменной шинелью – не в кожаной же куртке представать перед начальством? Хорошо, что у портных нашлись почти готовые – только подогнать по росту и фигуре. Офицеров в Киеве хватало, и портные наловчились выполнять их желания.

На вокзале в Петербурге Федор взял лихача. Почему-то после Европы захотелось чего-то очень русского, а не таксомотор. После всей этой спешки проторчал в генеральской приемной битый час. К Кузьмину-Караваеву забегали офицеры с какими-то бумажками, потом случались паузы, в кабинете не было посетителей, но генерал о нем не вспоминал… Наконец адъютант пригласил зайти.

Генерал-артиллерист словно вышел из глубин XIX века. Пышные седые усы свисали вниз и, перемешавшись с обильной порослью бороды, разбегались вправо и влево, образуя фигуру вроде ласточкина хвоста. Над клапаном верхнего кармана красовался знак Осененного, сочетающего воздушный кулак и кинетику. Верно, воззрения генерала сформировались во времена турецких войн, когда бравый вояка стоял в первом ряду среди пушек дивизиона и сам стрелял булыжниками, тем самым увеличивая численность орудий на одно.

Не размениваясь на политесы, старый служака рявкнул:

– На какую сумму вы подписали контрактов, князь?

Услышанная более чем скромная цифра, видимо, подтвердила худшие ожидания генерала. Никаких доводов, что с началом войны и пулеметов, и револьверов понадобится куда больше, соответственно – отчисления возрастут, артиллерист слушать не пожелал.

– Да будет вам известно, милостивый государь, что министр финансов выделил прискорбно малые средства для закупки гаубиц и боеприпасов. Рассчитывали на вас… Двадцать пять тысяч! Молю бога, чтобы император не спросил о парижских делах. Докладывать ему о провале – врагу не пожелаю. Молчите? – Федор как раз открыл рот, но Кузьмин-Караваев не позволил ввернуть и слова. – Правильно, что молчите. Нет оправданий. И я еще поставлю вопрос: так ли хорош пулемет вашей конструкции? Если французы, а они признанные мастера, выбрали Шоша, стало быть, нам самим престало просить лицензию на его оружие, а не бредить доморощенными выдумками! Можете идти… Стойте! Ваша служба на Тульском заводе завершена. Переходите в распоряжение разведуправления. Зайдите к полковнику Авдееву. Не смею более задерживать.

– Честь имею, – отчеканил князь и, повернувшись через левое плечо, вышел из негостеприимного кабинета.