Похоронив своего отца, горячо любимого и бесконечно уважаемого, рядом с его второй женой, умершей двумя годами раньше от пневмонии, Чанс пожил еще год в округе Плейсер, а затем покинул те места.

В день, похожий на сегодняшний, он погрузил в лодку провизию на несколько недель и отправился вверх по реке, подыскивая подходящее место для стоянки лесорубов. Через неделю нашел хорошее местечко и отправился за своими работниками.

В начале 1800-х лесорубы, подобно скотоводам, мало придавали значения тому обстоятельству, что земля может кому-то принадлежать. Тем более земля, на которой росли огромные ели и сосны. В те суровые времена считалось, что земля принадлежит тому, кто первым занял ее, не говоря уже о лесе.

До зимы оставалось совсем недолго, когда Чанс прибыл в облюбованные места с четырьмя работниками. Они сразу принялись за постройку надежного укрытия для всех остальных работяг, которые должны были прибыть сюда попозже: рубильщиков, обдирщиков, пильщиков, возниц. Потребовалась неделя, чтобы возвести длинный барак. И хотя это здание выглядело довольно неказистым, но зато отличалось прочностью, так как бревна были плотно подогнаны друг к другу, и крыша не протекала.

В центре барака рабочие соорудили огромную печь, чтобы помещение обогревалось равномерно но всех направлениях. Над печью в крыше сделали грубу для выхода дыма. Вдоль стен располагались нары. В конце длинной комнаты были установлены три грубо сколоченных стола, соединенные вместе, и возле них стояли скамейки. В другом углу комнаты положили точильный камень, где пильщики и рубилыцики могли поточить свои топоры и пилы. Напротив точильного колеса поставили бочку с водой, из которой лесорубы черпали воду для умывания.

В тот день, когда было закончено строительство первого жилища, по реке Пьюджет-Саунд прибыла шхуна, которая доставила тяжелое оборудование для лесопилки, а также вместе с гигантской пилой на берег выгрузились мулы, быки и любимый жеребец Чанса. Кто-то благоразумный привез также и корову. Большинство работников были женаты и имели детей, так что матери могли порадоваться молоку для своих детишек.

Топоры застучали с удвоенной энергией, а упряжки быков подтаскивали к лесопилке огромные деревья. Бревна быстро распиливали на доски. Благо, что ели и сосны были такими огромными, что из одного дерева можно было построить небольшой четырехкомнатный дом.

Затем возвели столовую, которая по размерам не уступала спальному бараку. Там находилась кухня с огромной печью-плитой и комната для повара. На кухне, кроме печи, располагался большой кухонный стол и полки для тарелок, чашек, ложек и вилок. Вся кухонная посуда висела на стене над печью.

Следующим построили дом для Чанса. Это был самый большой дом среди всех остальных домов, возведенных для семейных лесорубов. В этом здании также располагалась и контора, куда лесорубы приходили с разными спорными вопросами и жалобами, которых всегда было предостаточно, и здесь же получали зарплату в конце каждого месяца.

Но прежде чем приступить к строительству отдельных домов для семейных людей, было возведено еще одно большое здание – владение Большой Мирты, давнишнего друга Чанса. В этом доме были комнаты, предназначенные для самой Мирты, а также ряд небольших комнатушек для девушек, работавших у нее. Остальную часть здания занимал большой танцевальный зал, где лесорубы могли за плату встречаться с молодыми женщинами.

И вот теперь, по прошествии года, Чанс Доусен окидывал взглядом свой поселок, наблюдая за дымом, поднимавшимся из труб всех домов, и горестно вздыхал, думая о своем собственном холодном жилище, где ему даже печь топить не хотелось. Он приходил туда только спать.

И ведь если вдуматься, то у него не было близких друзей, за исключением старого Зеба, его повара, и Большой Мирты. Доусен хорошо ладил с лесорубами во время работы, но в остальное время он мало общался с ними. Пустота и однообразие его жизни удручали Чанса: он только ел, спал и работал.

Но ничего такого нельзя было сказать о его лесорубах. Казалось, они жили полной, насыщенной жизнью. В поселке все были очень дружны между собой. Помимо работы они находили время по вечерам, чтобы ходить друг к другу в гости, и по воскресеньям, когда лесопилка не работала, собирались вместе. Летом частенько устраивали пикники, а зимой, когда дул холодный северный ветер и глубокий снег покрывал землю, лесорубы любили собираться небольшими компаниями у кого-нибудь дома.

И хотя Чанса никогда не приглашали на эти посиделки, он все же гордился, что в его поселке царит такая дружба. Жены лесорубов в большинстве своем были порядочными женщинами, хозяйственными и очень работящими. Они находили себе множество занятий и не упускали возможностей заработать для семьи дополнительные деньги. Одни стирали для холостяков – и Чанс пользовался их услугами, – другие штопали лесорубам рубашки и штаны, которые часто рвались о сучья и ветки деревьев во время работБыла в поселке и пара молодоженов. Молоденькая жена обдирщика, прежде чем выйти замуж, была учительницей. Когда лесорубы уходили рано утром на работу, она занимала барак под учебный класс, где давала уроки детям, достигшим школьного возраста, которых уже насчитывалось восемь человек.

С минуты на минуту ученики должны были появиться на улице. У спешащих на урок девочек лица будут сиять энтузиазмом, в то время как мальчишки с хмурым видом будут нехотя волочить ноги.

Представив эту картину, Чанс подавил улыбку и широко зевнул.

Всю прошлую ночь он играл в крибедж[2] с тремя лесорубами, у которых кончились деньги, и поэтому они не могли позволить себе танцевать с девушками Мирты. Другие лесорубы, которые имели возможность купить билеты, спали до полуночи, а потом, когда открывался танцзал, спешили туда. Но сначала им нужно было обязательно отдохнуть, так как после закрытия танцевального зала их ждала тяжелая работа. Чанc поступал так же, когда знал, что отправится танцевать с девушками Мирты и остаток ночи проведет с одной из них.

Однако в последнее время он стал редко туда наведываться, потому что решил держаться подальше от этого места, так как сомневался, что сумеет сдержать себя и не подойдет к Фэнси Крэнсон, рискуя получить еще одну пощечину. И все же мысли об этой девушке не покидали его. Ночами он мечтал о ней, и мечты эти были слишком эротичны.

И еще ему не давала покоя одна мысль: Фэнси напоминала ему кого-то. Но кого? Женщину, которую он встречал когда-то прежде, или еще какую-нибудь знакомую? Может, девушку из его юности?

– Эй, Чанc, сколько ты будешь стоять там и смотреть на эти бревна? – раздался трескучий голос из дверей столовой. – Я не могу постоянно разогревать твой завтрак!

Доусен обернулся и увидел старого повара Зеба с добродушным морщинистым лицом и ясными голубыми глазами, в которых светилась трогательная привязанность. Этот человек был для Чанса больше, чем повар. Он заменял ему врача, няньку и первого советчика в решении всех возникающих проблем. Сколько помнил себя Доусен, столько же он помнил Зеба – бывший пильщик был в его жизни всегда.

Десять лет назад, когда раздался взволнованный крик: «Бросай пилу!», все лесорубы, находившиеся в тот момент поблизости, поняли, что ствол дерева раскололся. Все бросили топоры и побежали в разные стороны. Дерево могло упасть совсем не в том направлении, куда планировалось поначалу. Так и случилось. Падая, огромный ствол зацепил соседнее дерево, которое тоже рухнуло как подкошенное. Земля задрожала, когда деревья обрушились на нее. Зеб лежал навзничь, а ноги его были придавлены огромными ветками. Лесорубы, бросившиеся к нему, втроем подняли с его ног ветви, а двое других вытащили пострадавшего из-под дерева. Его левая нога оказалась сломанной в двух местах. До ближайшего врача было не меньше пятидесяти миль, и отец Чанса, как мог, вправил переломы. Нога срослась, но Зеб теперь сильно хромал. Его карьера лесоруба на этом закончилась. Доусен-старший убедил своего старого друга остаться в поселке поваром.