Двенадцатого мая в четыре часа дня Берковский вошел в ворота Речного столба. За воротами его уже ждала походная палатка класса люкс и праздничный стол. Переправка армии в Камни началась.

Малышей не было. Было одеяло, была пустая баночка из-под йогурта, желтая шапка Крохи и вышедший из строя ботинок.

Детей оставляли на склоне невысокого холма, вокруг расстилались поля, и Паша, выбежав на самую вершину, успел разглядеть крохотные черные точки, которые двигались по светлому полотну дороги. Ему показалось, что движутся точки медленно, а значит, был шанс их догнать. Впрочем, Паша не был уверен, что это малыши — это мог быть, кто угодно.

Бежали долго. Местность была безлюдной, лишь раз на горизонте слева от них мелькнули домики небольшой деревеньки, да рядом с ней — барская усадьба. Потом начали попадаться обработанные поля.

Паша искренне завидовал Вадиму. Тот бежал не быстро, но равномерно, и казалось, что он не устает вовсе. Сам же Паша едва осилил пару километров. Потом в груди появилось чувство, будто кто-то точит друг об друга два и без того острых ножа. Лицо пылало, пот стекал по лбу, и на носу все время висела соленая капля. Паша остановился и согнулся в три погибели, потом пошел, держась за бок и с тоской глядя на удаляющуюся спину друга.

Точки то маячили на горизонте, то скрывались из вида, но уже было понятно, что для детей они двигались слишком долго и слишком быстро.

Дорога подошла к основательному каменному мосту через широкую реку, похожую на Волгу. За рекой начинался лес. Дорога шла по берегу, в лес же от нее отходила неширокая, но утоптанная тропа. На перекрестке Пашу встретил Вадим.

— Я их видел, — сказал ему Вадим шепотом. — Двое на лошадях. Едут, не торопясь. Один высокий, толстый. Второй обычный, среднего роста. Мальчишки с ними. Через лес пешком пошли почему-то.

Потом он критически оглядел своего друга:

— Эх ты! Я же говорил, надо было со мной бегать по утрам.

И Вадим зашагал по лесной тропе. Похитителей нагнали быстро. Паша уже слышал их негромкий и неторопливый разговор, видел сквозь ветки то тяжелый круп лошади, то лысый затылок высокого мужчины, то курточку одного из малышей. Паша так переживал за детей, что готов был броситься прямо на этих незнакомых мужиков. Он бы и бросился, невзирая на протесты осторожного Вадима, но вдруг где-то сбоку хрустнула ветка, мелькнула тоненькая фигурка, и прямо Пашке под ноги свалился давешний, спасенный от удара палкой в живот, мальчишка.

Алмазник шел за Пашей и Вадимом, но даже не подозревал об этом. Ему просто нужно было в ту же сторону — пройти через Столб Живой Жизни и доложить Берковскому, что проход выводит к речке Каменка неподалеку от села Кузнецово.

Он был очень зол: Бронза, жирная старуха, испортила все. Доставь он девочку Берковскому, тот, быть может, отстал бы от него. Хотя нет. Теперь, когда проход известен, он не отстанет. А так хотелось отмыть кровавые руки, достроить усадьбу, и там, в тишине, прикинуть, как без лишней суеты решить поставленные перед собой задачи.

Золотко. Три года назад Берковский проезжал через Выселки. Возле одного из самых опрятных домиков деревни (а дома здесь из-за вечной сырости выглядели очень неважно) он увидел маленькую девочку лет пяти-шести. Она сидела на скамеечке под окном и с самым серьезным выражением лица вертела в руках какую-то блестящую вещицу. Он подошел и понял — в руках у девочки золотая пластинка. Она парила между двумя ладошками, подрагивая, чуть изгибаясь и светясь каким-то теплым и очень домашним светом, каким на страницу книги светит старый, привыкший к людям торшер. Девочка должна была быть метисом, но управлялась с металлом не хуже уроженки Златограда. Через пять минут необременительных переговоров кусочек золота был выменян на пластмассовую рыбу с торчащим из хвоста леденцом.

Пластинка пролежала в кармане халата очень долго, тем более что само по себе золото не слишком интересовало торговца. Но однажды он выпутал ее из подкладки и, собираясь кинуть в коробочку с ломом, бросил на пластинку прощальный взгляд. Это был прямоугольник с неровными краями и закругленными углами. С одной стороны к нему крепилось небольшое ушко для цепочки. Поверхность пластинки была покрыта рябью, какой покрывается речная гладь при сильном ветре. Подумав, что ее можно продать как кулон, Алмазник продел в ушко тонкую цепочку и примерил на оклеенный черным бархатом манекен. Отойдя, он вдруг понял, что покрывшие пластинку тонкие штрихи складываются в рисунок. На ней, вытянув вперед длинный хобот, бежал куда-то совершенно нескладный, но очень симпатичный слон, а у себя на рукаве Алмазник обнаружил солнечный зайчик в виде розового бутона. Он подошел, снял подвеску с манекена — слон и роза исчезли. Несколько часов подряд он разглядывал игрушку. Это было приятное, вызывающее улыбку занятие.

Берковский забрал подвеску, едва узнал о ней. Через месяц она ушла с аукциона за пятьдесят тысяч долларов. О том, что такого эффекта добиться невозможно, в один голос говорили даже лучшие ювелиры Златограда. После аукциона Берковский вызвал к себе Алмазника и заявил, что хотел бы видеть автора работы у себя в кабинете.

— Найти для меня способ пробраться в Камни ты не можешь. Но девочку-то можешь привести, — сказано это было походя, но тоном, не терпящим возражений. В переводе же означало: «Сделай так, чтобы ты не был мне нужен.» Берковский чувствовал себя спокойнее, когда зависел только от себя.

Алмазник уже дважды упустил Золотко на болотах, теперь прошляпил ее третий раз.

Крысеныш быстро пришел в себя после пивного потопа. Он видел, как Алмазник преследует Золотко, но не вмешался, опасаясь еще раз попасть под удар. Он понял, что оставаться в трактире уже нельзя: Солод отдал бы его Алмазнику по первому требованию. Он боялся остаться один, а потому последовал за теми, кто помог ему спастись.

Паша и Вадим бежали, не оглядываясь, Крысеныш трусил следом, скрываясь за кустами там, где росли кусты. В лесу, перед тем, как показаться, он еще раз присмотрелся к своим спасителям.

Они были чистыми и очень хорошо одетыми. Первый из них был высок, но во всех его движениях сквозила слабость. Он не мог долго бежать, руки его безвольно висели вдоль тела, под толстым свитером угадывался пухлый, дрожащий, как кисель, животик. Впрочем, ясные и смелые голубые его глаза внушали Крысенышу доверие.

Второй был совсем не таким. Темноволосый и темноглазый, худенький, ниже среднего роста, он отличался выносливостью и физической силой. Если первый был одет более строго, то этот предпочитал одежду бесформенную, широкую. Под курткой у него была плотная футболка, штаны топорщились обилием карманов. Такой мог оказать сопротивление кому угодно. Крысеныш решил, что их защита ему не повредит, тем более что они уже спасли его однажды. Мальчик сделал шаг вперед, но нога попала в ямку, и он буквально выкатился на дорогу. Паша пригнулся, словно спасаясь от пули.

— Ты кто? — спросил Вадим.

— Я тебя узнал, — тут же отозвался Паша, — это тебя тот тип хотел прибить в трактире.

Паша говорил шепотом и не разгибался — боялся, что похитители, бывшие совсем рядом, их услышат.

— Тебя как зовут? — спросил Вадим еще раз.

— Ё-ы, — пробубнил Крысеныш себе под нос — он стеснялся неблагозвучного имени.

— Как?

— Крысеныш.

— Крысеныш?

— Угу.

— И что ты тут делаешь?

— Я за вами бежал.

— Зачем?

— Меня теперь трактирщик прибьет.

— Ну ладно, пошли с нами, только тихо.

Паша зашагал было по тропе, но Крысеныш сказал, махнув рукой вправо, где полого поднимался вверх склон заросшего лесом холма:

— Так быстрее. Я тут уже был.

Взобрались на холм, который, как оказалось, огибала тропа. Прямо под ними было открытое место — нечто среднее между полем и лесной поляной. Выглядело это место странно. Трава здесь была невысокой. На другой стороне поля ровным строем росли вековые дубы. Их было около двадцати. Одно из деревьев поднимало к небу голые сучья — дуб был мертв. От двух других гигантов остались лишь огромные трухлявые пни, полусгнившие стволы валялись тут же, в траве. За строем дубов виднелся частокол из плотно пригнанных друг к другу бревен. Тропинка, выходящая из леса, вела к огромным воротам. Одна из створок ворот была приоткрыта — ровно настолько, чтобы пропустить навьюченную лошадь. Судя по отсутствию следов на траве, ее не закрывали уже давно.