И было страшно, что Агат сейчас не понимает причину его отстраненности и толкует ее самым страшным образом.

Спустилась ночь, во дворе зажгли факелы. Большая часть гостей вышла на улицу, под звездное небо, а вскоре кончился бал.

Паша стоял на возвышении долго, много дольше других членов королевской семьи: все надеялся увидеть ее в толпе, которая мерно текла мимо.

Потом он шел к своей комнате в покоях Лазурит и думал о том, как хорошо было бы выйти с Агат в сад, пройти по дорожке, ощущая, как она опирается на его руку. Он даже хотел зайти к ней прямо сейчас, но побоялся возможного скандала.

В приемной перед покоями Лазурит кто-то был. Возле камина клубилась непонятная, бесформенная тень. Паша чуть было не испугался, как вдруг понял, что это просто целующаяся пара.

Вадим?

И в следующую секунду они почувствовали его присутствие, девушка обернулась, и в лунном свете блеснули испуганные глаза Лазурит.

Паша сбежал. Он бежал по крытой галерее, опоясывающей дворец и ругал себя последними словами. «Идиот, — говорил он себе, — едва не сделал предложение девушке друга, а потом удивился, почему они так разозлились! Придурок!»

И вдруг внизу, во дворе он увидел Агат.

Там еще догорали факелы, многие светили уже совсем тускло, и в этом неверном, изменчивом свете она казалась прекрасной выдумкой. Ее темное коричневое платье мерцало золотыми бликами, словно пробивалась на поверхность из земли золотая жила. Широкий и длинный шарф, наброшенный на спину и плечи мерцал сотнями огненных искр. Ее волос будто коснулось солнце…

— Агат! — крикнул Паша. Испугавшись, что она сейчас исчезнет, он не подумал, каким громким будет этот крик. Протяжное ааа повисло над двором, раскатистое ттт запрыгало от стены к стене.

Агат остановилась. Не соображая, что делает, думая только о том, чтобы поскорее оказаться возле нее, Паша едва не прыгнул прямо вниз, но она замахала руками; жестами пообещала, что останется на месте и будет ждать. Он побежал по коридорам к выходу. Свернул не туда, заметался, едва не заблудился, но выскочил наконец в сад.

Агат снова смотрела на него серьезно и немного насмешливо, и он не решился подойти к ней совсем близко. «Я все-таки ее обидел», — подумал Паша.

— Прогуляемся? — спросил он, и она согласно кивнула.

Они пошли в сад, постепенно удаляясь от догорающих факелов. Белели в темноте парковые скульптуры. Где-то за кустами с тихим плеском разбивались о воду струи фонтана. Едва потемневшее июньское небо уже опять становилось белесым.

Паша, отставший на полшага от своей молчаливой спутницы, вдруг заметил, что подол ее длинного бального платья волочится по земле и по траве, мокрой от росы.

— Вы запачкаете платье, — сказал он. Агат не ответила, а Паша вдруг с ужасом обнаружил, что опять перешел на вы. Как будто не было той трогательной сцены в мастерской… И получалось, что надо все начинать сначала.

— Что вы делали так поздно в саду? — спросил он.

— Гуляла.

— Таким стремительным шагом?

— Да, мне хотелось пройтись. Я люблю ходить быстро.

— Вы злитесь на меня?

— Я? Нет.

— Да.

— Нет, Ваше Высочество… — Агат слегка наклонила голову, изображая вежливый поклон.

— Будьте моей женой! — выкрикнул Паша в отчаянии.

— Как вам будет угодно, — вежливо и жестоко ответила она.

От бессилия, страха и неконтролируемой злобы Паша едва не заплакал.

— Черт тебя подери, — сказал он Агат, потому что не знал, что еще сказать. — Перестань надо мной издеваться.

А она повернулась к нему и тихо спросила:

— Почему ты никому ничего не сказал?

И большая луна отразилась в ее глазах, а маленькая луна скатилась по щеке, пойманная слезой, как сачком.

— Я?.. Я… — Никогда еще слова не приходилось подбирать с таким трудом. — Я… не знаю. Мне было неловко… Я не хотел говорить сразу.

— Сразу?

— Я просто хотел побыть с тобой один на один. Хотя бы недолго. Чтобы никто не знал, чтобы не обсуждали нас за спиной, чтобы не спорили, подходящая ты кандидатура, или нет. Я хотел взять тебя за руку так, чтобы это осталось самой сокровенной тайной на земле. Я хотел бы поцеловать тебя, и спросить, хочешь ли ты, чтобы я целовал тебя до конца твоих дней…

— Я боялась, что ты передумал, — сказала она, и задрожала, и снова стала маленькой девочкой, обиженной — им и ждущей утешения — от него. Ее ладонь утонула в его руке — доверчиво нырнула туда и уютно свернулась там, как сворачивается калачиком в своей норке маленький зверек. И Паша держал эту ладонь сильно и нежно, как держал бы маленького зверька или птичку. Нежно — чтобы не раздавить, сильно — чтобы не упустить.

Агат плакала от облегчения. Ее лицо было опущено, и слезы падали ей на платье, разбиваясь о ткань на десятки крохотных бриллиантов.

Паша осторожно взял ее за подбородок и поднял лицо кверху. Она сопротивлялась недолго, какую-то долю секунды, а потом он увидел ее губы и поцеловал их нежно и ласково, едва тронул, слегка прижался, а Агат, испуганная, стояла, не зная, как ответить на поцелуй, и губы ее были плотно сжаты.

Так взорванная стена один миг после взрыва кажется неподвижной.

Агат проснулась на рассвете совершенно счастливой. С радостной улыбкой взглянула она на грязный и истрепанный подол бального платья, которое небрежно было переброшено через ширму.

Сестер не было в покоях, и Агат пошла к ним в мастерские.

Стоило ей выйти в коридоры замка, как с ней начало происходить что-то непонятное. Сначала три почти незнакомых девушки из нижней гостиной присели в почтительном реверансе. Потом поклонился совсем незнакомый дворянин. И всю дорогу до мастерских Агат с изумлением встречала непонятные ей знаки внимания и к концу пути почти бежала.

Она открыла дверь мастерской и не поняла, куда попала. Сначала ей показалось, что комната залита ослепительным светом, а столы ожили и медленно двигаются в этом ярком сиянии.

Но потом она начала понимать, что движется не мебель, что мебель вообще исчезла: движутся люди, и людей гораздо больше, чем бывает здесь обычно. И движутся эти незнакомые, непонятные люди меж белых полотен ткани, растянутых от стены до стены.

Ткачихи…

Сестры пригласили мастериц из Ткацкой слободы!

Он объявил о свадьбе!

Волшебство белых тканей, атлас и крепдешин, шелк и кружева, жемчуга и алмазы — все это сделало Агат едва ли не более счастливой, чем поцелуй вчера ночью в саду. Она хотела бежать к Паше, она хотела сказать ему спасибо за сказку и умопомрачительное счастье, за все, что он сделал для нее.

Но бежать не получилось. Оказалось, что вечером — официальное оглашение свадьбы, и надо готовиться.

И вот снова малахитовый зал, заполненный нарядной публикой, и снова надо всеми — он, Павел, будущий король. Только теперь ей не надо стоять в толпе, не надо жадно и жалко заглядывать ему в глаза, не зная, как выразить взглядом свой вопрос: подойдет ли он, возьмет ли за руку, пригласит ли на танец. Или все, что было — только показалось, было его минутной слабостью, а на самом деле избранница не она?

Нет, теперь она гордо идет по проходу в роскошном дымчато-сером платье, с дымчатыми агатами, вплетенными в высокую прическу. Она поднимается к нему на возвышение.

Между ними — расстояние. Они еще не должны стоять вместе. Между ними — Бирюза. Она делает вид, что читает по малахитовой табличке, хотя на самом деле знает свой текст наизусть.

— Сегодня утром Павел Малахит, наследный принц свободного государства Камней, объявил о своем желании вступить в брак с девицей Агат, благороднорожденной во втором поколении. Все ли согласны с выбором наследника?

Бирюза сделала короткую паузу и несколько секунд с довольным видом прислушивалась к тишине.

— Теперь я прошу Малахита и Агат выразить свое согласие поцелуем.