Да, да, так было на первых порах, вспомнил Курт рассказы отца. Вначале кое-кто примкнул к ним, но вскоре начались вероломные нападения. О боях с бандитами в лесах отец рассказывал, когда бывал пьян. Трезвый он никогда не говорил о Югославии. Часто во время рассказа он так стучал кулаком по столу, будто бандиты были здесь, перед ним, а лицо его принимало такое выражение, что Курт невольно отворачивался. Тогда мать сразу прогоняла его в другую комнату или во двор, хотя Грот требовал, чтоб он остался и послушал, как его отец боролся с бандитами, по милости которых он теперь скитается по Западной Германии. А ведь в Арнсфельде у него остался дом и большой магазин.

Операция вооруженных солдат в горах. Группа мужчин с завязанными руками, в какой-то странной форме. Значит, это и есть бандиты, про которых отец говорит с такой враждебностью и презрением. А кто на этой фотографии? Те же люди. Только теперь они привязаны к столбам, а солдаты целятся в них из винтовок. Неужели их расстреляют?

Курт в страхе осмотрелся по сторонам.

В окно светило солнце, и всё здесь было знакомо и привычно.

Он уже хотел перевернуть страницу, но какая-то неодолимая сила заставила его вглядеться в лица привязанных к столбам людей.

Первый, совсем ещё мальчик, смело смотрит вперёд. Его сосед, мужчина постарше, загляделся куда-то вбок, может быть в сторону своего дома. Следующий открыл рот — кричит. Но кто рядом с ним?

Уж не тот ли пахарь?

Да, пахарь из его воспоминаний! Такой же высокий, сильный и гордый. С насмешливой улыбкой смотрит он на солдат. Не боится их. Никого не боится. Значит, он оставил плуг и ушёл в лес? Храбро сражался, пока его не взяли в плен. И теперь расстреляют вместе с товарищами.

Дрожащими руками перевернул он страницу, и тут же из груди его вырвался болезненный стон.

Юноша у первого столба уже на земле, широко открытые глаза его обращены к небу. У человека постарше только свесилась на грудь голова. Его сосед упал на колени. Но пахарь всё ещё стоит, гордо и насмешливо глядя перед собой.

И отец, сообразил вдруг Курт, всё это время стоял в сторонке, прислонив к щеке «лейку», и фотографировал! Как он только мог?

В ужасе перелистнул он страницу.

Какой-то высший чин прикрепляет отцу орден.

Разве отец не хвастался, как он взял в плен группу бандитов и как был представлен за это к награде? — вспомнил вдруг Курт. Значит, это были те самые бандиты? Но какие же они бандиты? Они просто боролись за свободу. Учительница Доротея однажды на уроке рассказывала, как гестаповцы и эсэсовцы мучили её брата, а потом расстреляли. Его убили за то, что он боролся против Гитлера, против нацистов, за свободу. Её тоже бросили в тюрьму и били. Сама учительница сказала, что нацисты были хуже зверей, все честные люди восстали против них. Значит, и югославские «бандиты» были честные люди, партизаны. Партизаны не были бандитами, они…

На следующей странице внимание его привлёк крестьянский дом посреди сада. Из окон вырывался огонь, а перед домом, окружённые солдатами, стояли две женщины. Молодая держала на руках ребёнка, крепко обвившего руками её шею, пожилая в отчаянии заламывала поднятые над головой руки.

«Не она ли помогала тогда пахарю? — мелькнуло в голове у Курта. — А вторая принесла кувшин с водой?» И дом он уже видел…

Вдруг он услышал душераздирающие вопли, крики. Мать и… бабушка метались по огромной и необычайно светлой комнате, а он бегал то за матерью, то за бабушкой. Наконец мать взяла его на руки, а бабушка всё кричала и отчаянно размахивала своими длинными сухими руками. В комнату вломились солдаты в зелёной форме и касках, с чёрными лицами. Они направили винтовки прямо на них.

И тут раздался оглушительный взрыв. Мать прижала его к себе и бросилась вон из комнаты. Новый взрыв. И ещё один. Когда он оглянулся на дом, из окон вырывался огонь.

Курт тряхнул головой. Как сейчас видел он перед собой эту картину.

Уж не мать ли это, это — бабушка, а это — он сам?

Он внимательно рассматривал обеих женщин на фотографии. Молодая и впрямь походила на мать, лица бабушки он не помнил, сам он был повернут лицом к дому.

Что же случилось потом?

Курт ещё глубже погрузился в воспоминания.

Он судорожно сжимал шею матери. Вот крепкие руки схватили его, оторвали от матери. Он кричал, но ничего не помогало. Озверевший солдат понёс его в сад, мать с бабушкой по-прежнему стояли у дома и со слезами протягивали к нему руки…

Курт быстро перевернул несколько страниц.

Наконец он нашёл то, что искал. Фотография была форматом с открытку и занимала отдельную страницу.

Немигающими глазами глядел Курт на себя самого.

Босой, в коротких штанишках и белой рубашке, он судорожно держался за стул и испуганно смотрел перед собой. Курт вынул фотографию, чтоб получше рассмотреть её. Вынимая, он заметил, что на обороте что-то написано. Он повернул фотографию и стал читать:

Фотография выпала из его дрожащих рук. Но он тут же поднял её и вновь перечёл фразы, написанные хорошо знакомым ему почерком.

Вот она, разгадка тайны.

Крик ужаса застыл в горле. В несколько прыжков вымахнул он из квартиры и стремглав помчался вниз. На лестничных площадках открывались двери, в окна высовывались жильцы.

— Где ты, моя мама? — вырывалось у Курта. — Где ты, папа? Где мои родители? О, о!

Кто-то подбежал к нему:

— Что случилось, Курт?

Он снова метнулся к подъезду, вихрем влетел в квартиру, захлопнул дверь, вбежал в комнату, повалился на диван и безутешно заплакал.

Примерно через час пришла его мать, то есть приёмная мать. Он спал, всхлипывая во сне. Уже из рассказов соседей госпожа Грот поняла, что случилось нечто ужасное. Ведь Курт не плакса и не трусишка. Увидев открытый шкаф и разбросанные по полу альбомы, она поняла всё и бессильно опустилась на стул.

Сколько раз просила она мужа уничтожить эти ужасные альбомы! Но он их упорно хранил.

— Пригодятся, когда вернёмся в Арнсфельд, — упрямо твердил он.

И вот что из этого вышло. Курт ещё не скоро узнал бы о своём происхождении. А может, и вообще никогда бы не узнал. Правда, в последние дни его замучили воспоминания, но со временем они бы стёрлись и забылись. Теперь невозможно скрывать правду. Фриц слишком груб, поэтому лучше ей самой ему всё рассказать.

Она встала, подошла к дивану и, смахнув слёзы, нежно и ласково позвала:

— Курт, проснись!

Курт повернул голову и посмотрел на неё широко открытыми глазами.

— Ты мне не мать?

— Я тебе не родная мать, но люблю тебя, как родного сына, — ответила госпожа-Грот сквозь слёзы и крепко прижала его к себе.

Курт вырвался из её объятий.

— Где мой родной отец и родная мать?

— У тебя нет ни родного отца, ни родной матери, поэтому мы с Гротом усыновили тебя.

— Они умерли?

— Отец погиб…

— Где погиб? — спросил Курт, словно в горячке.

— Не знаю. Знаю только, что погиб во время войны и что твоей доброй матери тоже больше нет в живых. У тебя нет никого, кроме меня и Грота, мы твои родители, а ты наш сын.

— Значит, тот пахарь был моим отцом, моим настоящим отцом.

— Какой пахарь?

— И та женщина, которая помогала пахарю, была моей матерью, моей настоящей матерью. Отца убили, а мать… Что сделали с матерью? — спросил он, заливаясь слезами.

— Курт, успокойся, Курт! — ласково утешала его госпожа Грот. — Я не знаю, что случилось с твоим отцом и с твоей матерью. Знаю только, что отец, Грот, спас тебя от беды. И в войну, и потом, в самые худые времена, я заботилась о тебе, как о родном. И всегда буду заботиться. Впрочем, ты мой сын. Скажи, разве не так?

Он поднял к ней заплаканное лицо.

Сколько любви и тепла было в её глазах! Ни у кого из его друзей нет лучшей матери.