И тут Максим вдруг услышал — воет собака.

Максим схватил камушек и с силой бросил его в трубу. Голоса в землянке мгновенно стихли, и вдруг Семен Ильиных высоким голосом затянул:

Хор голосов подхватил:

Из землянки вышел отец. Он пошатывался и тихонько напевал. Остановился у угла землянки, широко расставив ноги и все так же напевая. Вдруг он кого-то окликнул:

— Эй, братки, можно вас на минутку?

Максим увидел прячущихся в тени навозной кучи двух мужчин. Зачем они в этом глухом месте?

А отец неверными шагами двинулся к ним.

— Слышь-ка, братки, покурить не найдется?

— Проваливай, дядя, — раздалось от кучи.

— Да чево ж вы серчаете? Я к вам с добром, а вы… Айдате в нашу компанию.

Отец совсем близко подошел к ним, и Максиму стало страшно за него: вдруг они его схватят да изобьют. Он бросил сразу два камешка в трубу и быстро пополз к тому месту, где у землянки была дверь.

Вышел Семен Ильиных и еще двое.

— Дядя Семен, — зашептал Максим, — там какие-то двое. Папа с ними разговаривает.

— Эй, Иван, — крикнул Семен, — куда ты запропастился?

— Тута я! — откликнулся отец. — Вот зову господ хороших к нам, а они не идут.

— Тащи их сюда. Сейчас я тебе помогу.

Максим увидел, как те двое что-то сказали отцу и быстро пошли в сторону города.

Потом гости Абдула Валеевича стали расходиться. Почему-то в одиночку или по двое. Наконец отец позвал Максима. Как только они отошли от землянки, Максим спросил:

— За что арестовали Екатерину Ивановну?

— Ты как узнал?

Отец от неожиданности даже остановился.

— Так я ж ваш разговор слышал через трубу!

Отец хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся:

— Вот ведь все предусмотрели, а про трубу-то и забыли. Ну вот что, сын, о том, что слышал, — молчок. Чтоб ни одна душа не знала.

— Хорошо, папа, никому… Пап, в тюрьму ведь сажают воров, разбойников. Ну, а Екатерина Ивановна разве похожа на разбойницу?

— Таких, как Екатерина Ивановна, царские власти боятся больше, чем разбойников.

— Почему? Она ведь такая…

— Екатерина Ивановна объясняет рабочему люду, почему ему тяжко живется, говорит, кто в такой жизни виноват. А властям это не нравится. Подрастешь — сам узнаешь, что к чему.

— Пап, как же это у тебя получается: только что был пьяный, а сейчас — хоть бы что?

— В нашем деле и не таким артистом будешь, — рассмеялся отец. — Ну ладно, пошли-ка спать.

Проснулся Максим поздно, когда в главных мастерских уже прогудел третий гудок и солнышко начинало пригревать. Открыл глаза и удивился: перед ним сидел, сложив ноги калачиком, Володька. Бледный, глаза заплаканные.

— Маму в тюрьму посадили. Я ее всю ночь ждал, ждал, а она не пришла. А утром дядя Вася мне сказал.

По щекам Володьки побежали, догоняя одна другую, крупными горошинами слезы. Максим растерялся.

— Володь, ты не плачь. Отец сказал, чтобы ты у нас пока побыл. Знаешь, как мы с тобой жить будем. Пошли умываться!

Пришел Газис. Он уже знал об аресте Екатерины Ивановны и о том, что закрыта «Заря». «Об этом вся Нахаловка говорит», — сказал Газис.

— Давайте сделаем налет на тюрьму, — предложил Максим. — Мы с Газисом ночью уводим с выгрузки лошадей и налетаем на тюрьму. Стража разбегается, мы открываем ворота и выпускаем всех на волю.

— А что лошади? Кто будет делать налет? — возразил Газис.

— Как кто? Мы.

— Да что мы втроем сделаем? Там знаешь сколько стражи! И все с ружьями.

— А мы не втроем. Позовем Мустафу, Антона. Пойдут они с нами, а, Газис?

— Мустафа пойдет, а вот Антон…

— Ха, ты не знаешь. Антон за мной пойдет хоть в огонь, хоть в воду. Я ж ему жизнь спас!

Максим спохватился, но поздно. Теперь ребята скажут, что он хвастун. Но Газис серьезно спросил:

— Это когда ты опоздал после обеда?

— Ага.

— А почему не рассказал?

— Я обещал Антону никому не говорить. Ну вам можно.

И Максим рассказал, как спасал Антона. А Газис выслушал и опять за свое:

— Все равно ничего не выйдет.

Долго тянулось в этот день время для ребят. Пытались читать книгу, бросили. Склеили змея, но запускать его не хотелось. И даже с облегчением был встречен тот час, когда Газису и Максиму надо было возвращаться на выгрузку.

Приехав на Сакмару, Максим отыскал Мустафу и изложил ему план освобождения заключенных.

— Ишь вы какие ловкие до чужих лошадей, — возмутился Мустафа.

— Так мы же их вернем, — горячо ответил Максим.

— А если лошадь убьют или отнимут, кто отвечать будет?

— Тебе жалко лошадь, а люди пускай в тюрьме сидят, да?

— Это твои друзья, я их не знаю. А лошади отцу деньги зарабатывают.

— Отцу, отцу! Ты ж его зарезать хотел.

— Хе, хотел, мало ли что сгоряча сказал. Он меня любит, сегодня он мне лаковые сапоги купил — закачаешься.

— За сапоги продался.

— Я продался?

— Ты!

— За такие слова знаешь что с тобой сделаю?

— Ты?

— Я.

— Попробуй.

Максим и Мустафа стояли нос к носу, подталкивая один другого плечами, и каждый ждал, кто первый ударит. Подскочил Газис, втиснулся между ними и растолкал в разные стороны.

— Миритесь, — спокойно сказал Газис.

— Не буду я мириться с продажным человеком, — гордо заявил Максим.

— А я с вором не хочу знаться, — ответил Мустафа.

— Я вор?!

Максим бросился на Мустафу. Но тут неизвестно откуда появился Абдул Валеевич.

— Эй, эй, как можна драца, а ну-ка разойдись. Почему драка, такой друзья и драка? Ай-ай, бульно плохо.

— Он вор. Хотел лошадей украсть, — закричал Мустафа.

— Ай, что ты говоришь, Максимка не может быть вор.

— Он хочет на тюрьму налет сделать.

— Зачем кричишь? Нельзя кричать. Садись все. Расскажи, какой налет, зачем налет?

— И твой Газис с ним. Их дружки попали в тюрьму, вот они и хотят их освободить.

— Ай, брехня какой. Давай купаться, голова не будет горячий.

Максиму не хотелось купаться, но раз уж настаивает дядя Абдул, он разделся и поплыл. Его догнал Абдул Валеевич.

— Айда на тай сторона, — сказал он.

Переплыли на противоположный берег и сели на песок. Абдул Валеевич начал допытываться, в чем причина скандала с Мустафой. И Максим все откровенно рассказал.

— Уй, какой дурной твой башка, уй дурной. Как мужна. Вас с Газиской поймают, нагайкой, а меня и Василь Василич — тюрьма. Уй, как плохо.

— А вы-то при чем?

— Мы ваш отца, ответ даем за вас. Зашем Мустафке сказал? Он будет отца болтать, отца будет полицию звать. Ай, дурной башка. Ну ладна, мал-мал ошибку давал. Будем смотреть, что будет.

Когда они вернулись, Абдул Валеевич долго о чем-то говорил с Мустафой по-татарски. И в заключение заставил обоих драчунов помириться. Мустафа как ни в чем не бывало широко улыбнулся и протянул Максиму руку.

— Не серчай, — сказал он, — я сгоряча это. Ты же ведь парень что надо.

А Максим и вовсе не умел долго сердиться.

Быстро промелькнуло в работе воскресенье. А в понедельник утром из города приехал хозяин. Он обошел ярусы, прошелся по берегу, поговорил со старшим, потом зачем-то позвал Мустафу. У Максима получился простой, и он чуть ли не впервые получил возможность спокойно рассмотреть, что он и его товарищи по работе сделали. Прошла всего неделя, а на пустынном берегу выросли длинные ярусы бревен. К ним шли и шли лошади, таща за собой очередную партию бревен. Легкие облачка пыли, взбиваемые копытами, громкие выкрики и посвисты ребят-погонщиков, сдержанные голоса взрослых рабочих — все это наполняло утро бодрящей деловитостью и пробуждало в душе веселую гордость участника коллективного труда.