Отец сидел, сжавшись, в самом уголке собственного дивана, обморочно бледный и подавленный. Мать, сквознув бесплотной тенью через гостиную, присела рядом с ним. И их жуткий, жалкий вид заставил меня забыть свой страх и разозлиться.

- Авэнэ изволил вернуться, - произнесла я самым ядовитым тоном, на который только была способна.

- Человек, которому выпадает несравнимая честь обратиться ко мне "авэнэ", - произнес он голосом настолько холодным, что казалось сам воздух превращается в лед при его звуках, - может сделать это только стоя на коленях, и уперев лоб в землю.

- Поклоны вампирам отменили сто лет тому назад, - вернула ему его же слова.

- Для людей, - все так же холодно ответил вампир. - Не для рабов.

- А я - тебе - не раб, - старательно выговорила каждое слово. Как и стращал генеральный, "чувство юмора" Великому отказало. Что ж. Будем помирать с музыкой. Уже не страшно. Когда я смотрю на него и ненавижу - уже не страшно.

- Думаешь? - в застывшем посмертной маской лице не дрогнуло ничего. - Я был глубоко не прав, когда позволил тебе это возомнить. Если ты, с твоей испорченной кровью, еще живешь в нашей стране, то только лишь потому, что я имел глупость тебе это позволить.

- Это не ваша страна!

- Наша. - все то же холодное спокойствие. - Она создана нами, для наших целей, и живут тут те, кто угоден лично нам. И так, как угодно лично нам. Ты же мою благосклонность расценила как вседозволенность. А твои родители за восемнадцать лет не нашли времени, чтобы объяснить тебе основные правила поведения, принятые в человеческом обществе. За что и были наказаны.

- Что? - я аж захлебнулась от ужаса. - Что ты с ними сделал, вампир, возомнивший себя богом?

- Я просто вампир. И я требую уважения. К себе и любому другому вампиру, который попадется на твоем пути. Как твой Создатель. Как твой Учитель. Как твой Повелитель, в конце концов. Потому, что у тебя нет шансов мне не повиноваться!

- Да? И что ты сделаешь? Поставишь на колени и снесешь мне мозг? Или просто убьешь, как советовал твой генеральный приятель? Вы же только на это и способны! У вас же руки опускаются, когда человек действительно свободен, и вы не в состоянии на него давить! Вы не знаете, что вам делать, когда понимаете, что не можете раздавить и унизить взглядом! Что, мучить моих беспомощных родителей, не способных выдержать твой взгляд, было приятно? Ощущал себя богом? Светозарным, несомненно, богом. Самим Светочем, не меньше, верно? А меня тебе остается только убить! Как трусливому мальчишке, который боится, что мама узнает, что он не справился, и напустил в штаны!

- Ну что ты, девочка, - а он по-прежнему абсолютно спокоен, и все мои крики для него - комариный писк, - способы есть всегда. Мы бы просто не выжили, если бы у нас опускались руки из-за любой сиюминутной мелочи. Тебе вскружило голову, что в праздник я дал тебе возможность одуматься, а Гоэрэдитэс не ответил тебе ни слова на твои оскорбления? Открою тебе секрет: он не имел права наказывать тебя. Ты - моя рабыня. И карать, и миловать буду я. Вот только миловать тебя не за что.

- Я тебе не рабыня. Никогда не была и не буду!

- Тот, кто не в состоянии вести себя, как надлежит достойному человеку, переходит в категорию рабов. Довольно! - он встал.

И словно воздух в комнате сгустился, и свет начал меркнуть. Я вновь почувствовала, что мне стало трудно дышать. Взглянула на родителей - их обоих колотило крупной дрожью. Хотела крикнуть ему, чтоб прекратил, но не смогла, настолько подавляюще страшен он был сейчас. Почувствовала, как сами подгибаются ноги. Напряглась из последних сил и устояла. Я человек. И эта моя страна. Не его. Даже если он возомнил себя ее хозяином. Я упрямо смотрела ему прямо в глаза, и во взгляде моем была сейчас только ненависть.

И тогда он заговорил:

- Именем Пресветлого Бога я поклялся защищать тебя. Моя клятва упала на Перекрестье миров, и Незакатное Солнце и Безликая Бездна были мне свидетели. Такую клятву я нарушить не вправе, даже если давал ее не в серьез, примеряя на себя, шутки ради, чужую личину. И потому я не могу осудить тебя на смерть, как требует того Гоэрэдитэс Варионэстэзэ ир го тэ Дэриус, за оскорбления, нанесенные ему лично и, в его лице, всем Создателям рода человеческого. Хотя и признаю правомочность подобного требования.

Взгляд вампира был тяжел и черен, будто сама Бездна плескалась в нем. Он не отдавал ментальных приказов. Он просто смотрел - и выносил приговор. И во взгляде его была смерть - как и в голосе. Да, он сказал, что не убьет. И признал, что я не вправе жить. Все, чего между нами никогда не было, умирало в этом взгляде вместе с тем, чего не будет уже никогда. Он пришел в мой дом не как знакомый, доктор или куратор. Он избрал себе роль Высшего Судии, он пришел карать за непокорность и инакомыслие. Игры кончились, диссертации обо мне он уже не напишет.

А мне, после сегодняшнего спектакля, вряд ли еще приснятся его поцелуи.

- Но, поклявшись тебя защищать, я обязан защищать тебя даже от тебя самой, - продолжал между тем Великий, и ничто в лице его не дрогнуло и в голосе не изменилось. - Ибо поведение твое порочно и ведет тебя к гибели.

И тут морок схлынул. В мгновение ока исчезли тяжесть и тьма, витавшие в воздухе. Вновь стало возможно нормально дышать. И стоял сейчас передо мной не Высший Судия, не принц Дракос, вылезший из Бездны. Но светлейший Анхенаридит ир го тэ Ставэ. Хоть и в самой темной, из виденных мной, одежде. И в самом мрачном, из тех, что я могу себе представить, настроении.

А он продолжил голосом настолько обычным, настолько уже родным, что я расслабилась и не сразу уловила суть:

- А посему мне придется заняться тем, чем поленились, и совершенно напрасно, заниматься твои родители. Твоим непосредственным воспитанием. Слова до тебя не доходят. Ни в какой форме. Придется объяснять действиями.

Он подошел к отцу, и тот вздрогнул при его приближении. Да что ж он делал тут с ними, светоч всемогущий?

- Дайте мне свой ремень, Сергей. Моя сегодняшняя одежда такого аксессуара не предусматривает.

Отец безропотно расстегнул ремень, выдернул его из пояса брюк и протянул вампиру. Тот взял, спокойно сложил его вдвое, и повернулся ко мне.

- А вот теперь ты побледнела, верно? - проницательно заметил Великий. - Пойдем, покажешь мне, где твоя комната.

- Нет! - я отступила на шаг, с ужасом глядя на отцовский ремень в руках вампира. Он же это не в серьез. Просто напугать, верно? Людей бить нельзя, это противозаконно, это негуманно...

Но уже в следующий миг его рука схватила меня за предплечье.

- Пойдем, Лариса. Время отвечать за свои поступки. Не мешайте нам, - обернулся он к моим родителям. Судя по их лицам, они и не собирались.

Меж тем вампир буквально втолкнул меня в мою комнату и плотно прикрыл за нами дверь. Отпущенная им, я отлетела на пару шагов, с трудом восстановила равновесие, и стала пятиться дальше, пока не уселась на кровать.

- Нет, Анхен, пожалуйста, не надо, Анхен! - в ужасе бормотала я, глядя как он решительно приближается. Не может быть. Он просто пугает. Не может быть. Даже странно, вот только что он пугал меня своей вампирской властью, и мне было не страшно. Ну, почти не страшно. Хоть гордость сохранила. Но вид этого приближающегося ремня из не самого лучшего кожзаменителя вызвал во мне настоящую панику. Нет, он пугает. Сейчас попугает, и уйдет. Так не бывает! Не может такого быть!

Тем временем вампир уверенно подошел к окну и развязал толстый витой шнур, которым была подвязана штора.

"Он что, шторы хочет закрыть? Зачем?" - не сразу поняла я, что он задумал. Но штору Анхен не тронул. Он выдернул из петли шнур и решительно обернулся ко мне.

- Нет! - слабо пискнула я, пытаясь отползти, избежать, скрыться. Но тягаться с вампиром в быстроте реакции... И вот я уже придавлена к кровати, а он стягивает мне шнуром сведенные вместе запястья.

- Нет, пожалуйста, нет, мне больно, так больно, Анхен! - я в ужасе вою, давясь слезами, а он, стянув мне запястья столь сильно, что шнур просто впился в кожу, за концы этого шнура привязал меня к дальней боковине кровати. А затем очень резко дернул, распластывая поперек кровати, так, что коленки мои со стуком грохнулись на пол. Нет, это не со мной, этого не может произойти со мной!