— Маменькин сынок! — презрительно окрестил его Деревянный Нож.

Когда мы возвращались в лагерь, Сильный Голос шел рядом со мной. Я шепотом спросил у него, задетый за живое:

— Как ты думаешь, может, он и вправду маменькин сынок, этот Фред? Почему он так плохо стреляет?

— Не знаю… — ответил браг, тоже чем-то недовольный. — Очень уж он странный, этот белый мальчик…

Теперь я еще чаще вертелся вблизи ворот укрепления. Через два дня я снова встретил Фреда на том же самом месте. На этот раз со мной никого не было.

— Фред, уандерфул! — приветствовал я его, гордый тем, что запомнил это слово.

В кожаной сумке, которую мать нарочно сшила мне для книг, лежал букварь, подаренный Фредом. Мы отправились к реке и сели неподалеку, над песчаным обрывом. Отсюда открывался широкий вид на Миссури и ее долину. Мы углубились в книгу. Фред был старше меня года на два, умел читать и произносил вслух английские названия предметов на рисунках. В свою очередь, я показал на два рисунка — на мальчика с собачкой возле яблони и на собаку, привязанную к будке. Знаками я дал Фреду понять, что в лагере у меня есть верный друг Пононка и что Фред должен обязательно познакомиться с моей собакой. Хочет ли он этого?

И тут мы услышали чьи-то шаги. Возле нас стояла мать Фреда. Как и все другие матери, она встревожилась, видя нас сидящими так далеко от укрепления. Заметив, однако, что мы перелистываем букварь, она дружески кивнула головой, сказала несколько слов Фреду и ушла.

— Мать, уандерфул! — крикнул я ей вслед.

Женщина обернулась, лицо ее просветлело, и она произнесла еще несколько ласковых слов. Я понял, что «уандерфул»— это какое-то сильное, магическое слово.

Наше внимание особенно привлекла картинка, изображавшая человека, удившего рыбу.

— У меня есть точно такая же удочка! — похвастался Фред, помогая себе выразительными жестами. — Есть много крючков. Я принесу тебе. Знаешь эти крючки для рыбы?

— Знаю! — ответил я. — В нашем лагере тоже есть крючки, мы покупаем их у торговцев…

В это время пришла черная женщина, которую я видел тогда вместе с Фредом в поселке. Ее, видимо, прислала мать белого мальчика. Было уже поздно. Черная женщина велела Фреду возвращаться в форт. Мы расстались.

На следующий день я снова встретил друга. Он принес мне несколько маленьких крючков, а я показал ему Пононку.

Большой пес, почти такого же роста, как я, очень привязанный ко мне, сразу понравился Фреду. Сначала Пононка, не выносивший запаха белого человека, заворчал и ощетинился, но я убедил его, что Фред — надежный друг и что с ним надо быть вежливым. Пононка был умным и понятливым псом, и все обошлось хорошо.

Потом пришли несколько наших ребят. Верховодил ими все тот же завистливый подстрекатель Деревянный Нож. Ребята были не слишком дружелюбно настроены по отношению к Фреду и сразу начали подсмеиваться над ним.

У всех нас, как обычно у индейцев, были длинные, закрывающие уши волосы, Фред же носил коротко остриженные волосы, и уши у него непривычно для нас оттопыривались. Это удивило меня еще во время нашей первой встречи в поселке. Видимо, это было отличительной чертой белых мальчиков. Теперь Деревянный Нож и его товарищи в насмешку над Фредом говорили, что у него злой отец и что он, наверно, долго таскал его за уши, пока не вытянул их.

— Здорово больно было? — спрашивал с притворным сочувствием Деревянный Нож.

Фред, очевидно, как-то понял, о чем его спрашивают, и отрицательно замотал головой.

— А правда, что вас, белых мальчишек, наказывают отцы? — настойчиво допытывался Деревянный Нож.

— Да, вот так… — И Фред показал рукой, как бьют по ягодицам.

Все, за исключением меня, разразились хохотом. Ребята язвили по поводу жестокости белых отцов, но я чувствовал, что мои товарищи ведут себя грубо по отношению к Фреду. Правда, нас, индейских ребят, отцы никогда не били. Они сочли бы безумцем того, кто бьет детей.

На этот раз среди нас не было Сильного Голоса, и ребята собирались вдоволь поиздеваться над Фредом. Видя это, я взял его за руку, позвал Пононку и отвел белого мальчика к воротам укрепления. Там я с ним распрощался.

На следующий день происходили описанные выше скачки. Весь день я со своими родителями смотрел на состязания наездников и потому не встретил Фреда. Но на следующее утро мы снова были на старом месте. И тут случилось печальное происшествие, грубо нарушившее очарование тех чудесных дней. Еще немного — и наша дружба могла кончиться трагически.

Как это получилось, я и сам не знаю. Мы были, как всегда, втроем: Фред, я и Пононка. Мы с Фредом стояли на самом берегу Миссури и швыряли в воду камешки и куски дерева, а Пононка прыгал в воду и приносил их нам обратно. Вдруг Фред поскользнулся и свалился в воду. В этом месте было глубоко, а мой друг упал так неудачно, что сразу оказался метрах в пяти от берега. Быстрое течение стало относить его все дальше.

Когда Фред нырнул, я засмеялся. Такое случайное падение в воду для нас, индейских мальчишек, было всегда предлогом для веселых шуток. Фред, как и мы в таких случаях, что-то громко кричал. Но тут я вдруг окаменел на месте: белый мальчик кричал от страха, он отчаянно, беспомощно махал руками. Он не умел плавать!.. У меня волосы стали дыбом, и, ни о чем не думая больше, я бросился в реку. К счастью, на мне, кроме набедренной повязки, ничего не было.

Я быстро подплыл к тому месту, где барахтался Фред, но тут он исчез под водой. Только спустя минуту, немного ниже по течению, показалась его рука. Она высунулась из воды на одно лишь мгновение и снова исчезла. Я в отчаянии глубоко нырнул. Фреда нигде не было видно. Внезапно в темно-зеленой мути мелькнуло светлое пятно: Фред был в белой рубашке. Я снова нырнул и, схватив его за плечо, стал тащить вверх, но он был очень тяжелым.

Наконец мне удалось выбраться вместе с ним на поверхность. Фред был почти без сознания, я тоже близок к этому…

Вдруг Фред охватил руками мою шею и сразу потянул вниз. Снова нас поглотила зеленая бездна. Я захлебывался, изо всех сил пытался высвободиться из сжимающих меня, как клещами, рук, но не мог… Я понял, что сейчас мы утонем оба.

И тут откуда-то издали донеслось повизгиванье собаки. Потом что-то попалось мне под руки. Это была длинная шерсть Пононки. Ухватившись за собаку, я снова всплыл на поверхность. Теперь, держа на себе вцепившегося в меня Фреда, я сам вцепился в Пононку. Сильный пес преодолевал двойную тяжесть. Яростно перебирая лапами, он рассекал воду и плыл по течению, а мы — за ним.

— Фред, пусти шею! — хрипло стонал я, судорожно хватая воздух, но белый мальчик не понимал меня.

Мы были уже далеко, почти на середине реки. Умный пес повернул к берегу, и расстояние между нами и берегом начало медленно сокращаться. Продолжалось это очень долго — как мне казалось, целую вечность. Я замирал от страха при мысли, что у меня не хватит сил и шерсть Пононки выскользнет из моих онемевших пальцев, — тогда для нас уже не будет спасения. Добрый пес словно чувствовал это и плыл осторожно, избегая резких рывков. Все это происходило ниже форта — между укреплениями и нашим лагерем. Течение относило нас все ближе к последнему.

Индейцы очень быстро улавливают малейшее изменение в окружающей местности, и в лагере еще издалека заметили барахтающуюся в реке необычную тройку. Несколько пловцов бросились в воду. Вскоре нас вытащили на берег.

Насколько были исчерпаны мои силы, я понял лишь на берегу. Даже Пононка не мог шевельнуть лапой и лег тут же около воды. Меня начало рвать, Фред был без сознания. Шаман Кинасы тут же принял меры, и вскоре белый мальчик пришел в себя. Нас отнесли в вигвам и уложили на мягкие шкуры. Ах, как приятно было лежать на сухих, теплых бизоньих шкурах!

Немного погодя мать дала нам поесть, потом напоила. Фреду не терпелось поскорее вернуться к своей матери, которая, наверно, очень беспокоилась, не зная, куда исчез ее сын. Но, к нашему удивлению, моя мать не позволила Фреду выйти из вигвама. Она ласково, но решительно остановила его.