– А если… – задумчиво произнесла Марикита, – если хозяин неожиданно вернется?

– Не думаю, чтобы он оказался жестоким и выгнал прочь раненого. Главное, чтобы пещеру не обнаружили люди Гонзага; впрочем, сама природа надежно защитила вход в нее.

Теперь предстояло придумать, как доставить сюда Лагардера. Самое простое было бы прорубить дорогу в зарослях кустарника, однако по вполне понятным соображениям этого никак нельзя было делать.

И снова на помощь пришел юный Бенази. Решительно, если бы все цыгане походили на этого ловкого малого, то я уверен, что народ этот скоро отвоевал бы себе место под солнцем. Он быстро сообразил, в чем состоит главная трудность. Его живой ум мгновенно заработал, и проворные руки соорудили из двух палок и куска холста узкие носилки. Поверх холста набросали тряпье, чтобы смягчить удары и толчки. Затем носилки поставили на маленькие колеса, хотя и грубые, но вполне пригодные для передвижения.

Несколько веток над тропинкой было отогнуто, и, когда настала ночь, двое мужчин переправили Лагардера в его новое жилище.

Мабель и Марикита уложили шевалье, тщательно перевязали его рану и устроились возле его изголовья. В случае тревоги они через бойницу могли сообщить своим соплеменникам о грозящей опасности, так как табор раскинул свои шатры вдоль большой дороги, в сотне шагов от грота.

Всю ночь Лагардер бредил; утром, когда жар спал, старая колдунья стала собираться в лагерь, чтобы отдать последние распоряжения. Внезапно раздался резкий свист – сигнал тревоги.

Старуха и девушка припали к бойнице и увидели, как по дороге скачут четверо всадников; Всадники были еще далеко, поэтому лица их оставались пока неразличимыми.

Сердце Марикиты тревожно забилось. Кто эти четверо: Шаверни, Кокардас, Паспуаль и баск – или же люди Гонзага?

Ей так не терпелось все разведать, что она едва не выскочила на дорогу, чтобы поскорее разглядеть их. Однако девушка вовремя опомнилась и сообразила, что если ее увидят люди принца, то они сразу поймут, что где-то неподалеку находится и сам Лагардер, и таким образом, она выдаст убежище шевалье.

В окружении своих соплеменников девушка, разумеется, не боялась приятелей Гонзага. У нее даже мелькнула мысль о том, чтобы разделаться, наконец, с этой гнусной четверкой. Но благоразумие снова одержало верх: сейчас предпочтительнее было не трогать их.

В дверь постучал Бенази: он принес затворникам еду.

– Бенази, – приказала ему Мабель, – пойди и скажи нашим, чтобы все спрятались в повозки и шатры, хорошенько закрыли все дыры и не высовывались. Мужчины же пусть будут наготове и ждут моего сигнала. Если я прокричу совой, стреляйте в них из всех мушкетов сразу; если же я крикну «Лагардер!», то ты выйдешь к ним навстречу и приведешь сюда того, кого зовут маркизом де Шаверни.

– Понятно, – ответил мальчишка и бросился исполнять приказ.

Когда всадники были уже близко, из горла Марикиты вырвался сдавленный вопль:

– Это люди Гонзага! Пусть они катятся ко веем чертям!

Действительно это были Монтобер, Носе, Тарани и Ориоль.

Подъехав поближе, французы принялись внимательно разглядывать цыганские кибитки, пытаясь понять, не те ли это самые цыгане, которые похитили у них из-под носа тело Лагардера в ущелье Панкорбо. Но табор словно вымер, нигде не было ни души. Впрочем, при тщательном осмотре клевреты Гонзага заметили, что под натянутой тканью шатров проступают очертания ружейных дул.

– Осторожно, друзья! – воскликнул Монтобер, обнажая шпагу. – Тишина – плохой признак. Я уверен, что эти язычники не спят и готовы в любую минуту напасть на нас.

– Эй, Ориоль, – предложил Таранн, – пошевели-ка шпагой в этой черной колымаге. Похоже, что их вожак сидит именно здесь; легкий укол напомнит ему о правилах вежливости, и он выйдет поприветствовать нас…

– Залпом из мушкетов! Нет уж, благодарю! – ответил Ориоль. – Я не суеверен, но эта черная телега внушает мне ужас. По-моему, нам не стоит с ними связываться.

На этот раз приятели оказались настолько благоразумны, что послушались Ориоля и тем самым спасли себе жизнь. Если бы они осмелились коснуться похоронной повозки, именуемой, как вы помните, рубидой, они мгновенно поплатились бы жизнью за подобное святотатство.

– Сомнений больше нет, мы пошли по ложному следу, – произнесла Мабель. – Но как случилось, что сначала они ехали вшестером?

Объяснение было очень простым. Двое других были кастильцы, посланные Гонзага на поиски своих приятелей. После долгих странствий идальго, наконец, встретили французов и передали им приказ принца обыскать всю приграничную область от Фонтарабии до Ронсеваля и, во что бы то ни стало, найти мадемуазель де Невер. Исполнив поручение, кастильцы отбыли обратно в Мадрид.

Почувствовав, что в настроениях двора назревают перемены, Филипп Мантуанский решил отыскать своих приятелей, а заодно и забрать Пейроля, ибо последний прислал ему письмо с просьбой приехать за ним в Бургос. Фактотум также сообщил, что Авроре де Невер удалось бежать. Желая смягчить удар, интендант написал, что девушки вдвоем направились к границе, поэтому захватить их не составит труда.

Гонзага пришел в ярость, однако важные дела удерживали его в Мадриде, и он не мог сам отправиться на поиски беглянок. Ему пришлось ограничиться тем, что он направил Пейролю обстоятельное послание, где сообщал о своем намерении задержать Аврору и донью Крус и не дать им пересечь границу Франции.

В столице же Испании Гонзага с нетерпением ожидал решения участи своего приятеля и покровителя кардинала Альберони.

Гонзага и Альберони – оба итальянцы и оба отъявленные мошенники – давно нашли общий язык. У них не было секретов друг от друга, и принц не без основания надеялся, что в Мадриде он в один прекрасный день станет куда более могущественным, чем был когда-то в Париже.

Однако внезапно выяснилось, что жирный кусок проносят мимо его рта: Франция готова была заключить мир только при условии отставки Альберони и изгнания его за пределы Испанского королевства.

Над головой кардинала стали сгущаться тучи, и он еще больше возлюбил Гонзага. Это был верный признак, по которому искушенные придворные узнают о предстоящей опале сильных мира сего: как только звезда всемогущего вельможи начинает закатываться, он немедленно проявляет повышенный интерес к своим приближенным.

Однажды, беседуя у себя в кабинете со своим другом Гонзага, Альберони неожиданно заявил:

– Вот уже два дня, как королева дуется на меня. Меня это беспокоит, ибо никогда не знаешь, что взбредет в голову этой чертовке. Хорошо еще, что нашего короля можно не принимать в расчет: ему достаточно молитвенной скамеечки да хорошенькой мордашки…

– Если ваши слова дойдут до их величеств, – перебил его Гонзага, – они вряд ли придутся им по вкусу.

– Здесь нас никто не слышит, – произнес кардинал, пронзая собеседника серыми и острыми, как буравчики, глазками. – А вы не станете доносить на меня.

Филипп Мантуанский улыбнулся и не ответил.

– Если меня вынудят уйти в отставку, – продолжил Альберони, – я уйду не с пустыми руками.

– Было бы благоразумно поместить ваше состояние в надежное место…

– Речь идет не о золоте; у меня есть кое-что получше…

Принц не осмелился спросить вслух, но взгляд его был красноречивей любых вопросов. Кардинал склонился к уху Гонзага.

– Филипп V, – прошептал он, – стал королем только на основании завещания Карла II, а это завещание лежит у меня в кармане.

Знаменитым ворам и великим преступникам, то есть тем, кому приходится втихомолку обделывать свои темные делишки, хочется иногда излить душу и похвастаться своими подвигами, и только инстинкт самосохранения не позволяет им бросаться на шею первому встречному. В таких случаях они предпочитают выговориться перед своим лучшим другом, который обычно с радостью доносит обо всем в полицию, и та, в свою очередь, отправляет преступника на виселицу. Что ж, таков наш несовершенный мир.

Альберони, кардинал, ухитрившийся сколотить на королевской службе состояние едва ли не вдвое больше, чем кардинал Мазарини, разболтался, словно горничная, и выдал секрет, хранимый им на протяжении всего своего пребывания в должности первого министра.