Итак, Кокардас и Паспуаль радовались жизни, пили вино и влюблялись. Вот почему они были так недовольны, когда в трактире прекрасной басконки появились шестеро подозрительных типов. Двое из них казались вожаками и, судя по всему, разбойничать принялись еще тогда, когда их сверстники играли с деревянными сабельками. Нынче они охотно передавали свой опыт молодому поколению, и их ученики обещали в скором времени превзойти своих учителей в искусстве душегубства.

Взглянув украдкой в сторону Амабля, эти шестеро присели поодаль и принялись тихонько переговариваться. Если бы Кокардас был менее пьян, а Паспуаль менее занят прелестями служанки, они, быть может, смогли бы составить некоторое мнение о прибывших.

Первый из главарей по имени Готье Жандри служил когда-то капралом в гвардии; второй – на удивление высокий – шести с половиной футов росту – звался Грюэль по прозвищу Кит и был в той же гвардии простым солдатом. Этих людей связывала старая, хотя не то чтобы добрая дружба. У них под началом было двое юношей: первый – сынок того самого Пинто, которому отрезали ухо во рвах замка Кейлюс и который потом пал от руки Лагардера в Италии, второй же – отпрыск Жоэля де Жюгана, также поплатившегося жизнью за то, что как-то вечером оказался возле известных нам рвов. Четверку сопровождали два отвратительного вида оруженосца: англичанин по имени Палафокс и каталанец, отзывавшийся на имя Морд – при том, что перечня родовых имен этого молодца хватило бы на полдня работы писаря.

Ревнивым взглядом человека, одержимого любовной страстью, Амабль Паспуаль, наконец, заметил, что прибывшие пристают к предмету его поклонения. Подумав, он пришел к выводу, что это ему вовсе не по душе.

– Тихо! – сказал он, положив руку на локоть Кокардаса, который живописал яркими красками будущую свадьбу Лагардера.

– В чем дело, дружок? – захохотал гасконец. – Кокардас-младший будет говорить, когда и где ему заблагорассудится, будь то с регентом Франции, или с господином маршалом де Бервиком, или же с распоследним из прислужников Пейроля… Черт возьми! Тот, кто попробует заткнуть ему рот, вряд ли увидит утро следующего дня… разве только в аду тоже бывают рассветы!

– Хорошо сказано! – послышалось в ответ из глубины зала. – А, да это бравый господин Кокардас, шут его дери, обладатель самой острой шпаги из всех, какие я когда-либо встречал на пути от Байонны до Лилля!

– Кто это говорит? Не могу разглядеть тебя в твоем углу! Где это ты имел честь повстречаться с мэтром Кокардасом-младшим?

– Если не ошибаюсь, это было на балу у регента в садах Пале-Рояля: там-то я вас в первый раз и встретил, – ответил Жандри. – Я тогда стоял в карауле у одних ворот, а вы с вашими приятелями тащили куда-то этого старого пьянчугу господина барона де Барбаншуа…

– Тысяча чертей! – изрек Кокардас. – Люди высшего света совершенно не умеют пить.

Вставая, он, правда, сам слегка покачнулся.

– Прихвати свою шпагу! – шепнул ему Паспуаль.

Гасконец снял свою Петронилью с гвоздя, где она висела, и пристегнул ее к поясу. Говоря по совести, там она смотрелась куда лучше, чем где-либо еще.

– Разрешите осведомиться, откуда вы? – спросил подозрительный нормандец.

Жандри не ответил, предоставив болтать подвыпившему гасконцу, который, казалось, был в хорошем настроении и мог молоть языком без умолку. Однако Кокардас поддержал вопрос своего друга.

– Черт подери, милостивые государи, а и впрямь – откуда вы все сюда свалились? Чему мы обязаны радостью видеть вас тут нынче вечером?

– Мы прямиком из Арраса, – сказал Жандри. – Нам сказали, что в Испании найдется работенка для смельчаков, – и вот мы здесь.

Кокардас затрясся от неудержимого смеха:

– Поздновато, мои ангелочки, – сообщил он, держась за бока. – Менуэт уже давно кончился, и мы прекрасно справились без вас…

– Я так и понял, – вздохнул Кит. – Нам остается только вернуться в Париж в надежде, что там кому-нибудь понадобятся наши услуги.

– В Париж?.. Разрази меня гром, мы едем туда завтра! Если вы хотите к нам присоединиться, то, уверяю вас, вы не заскучаете в нашей компании.

– Не спеши, – прервал его Паспуаль. – Попутчики нам не нужны, в особенности те, которых мы совсем не знаем.

– Что с того? Они-то нас знают…

– Говорю тебе, что нам не нужны попутчики! – сухо повторил Паспуаль.

Обыкновенно нормандец бывал робок и неразговорчив, однако сейчас он твердо решил стоять на своем и переубедить недогадливого Кокардаса. Недаром же Амабль Паспуаль славился своей интуицией. Он предчувствовал, что ничего хорошего в компании этих мерзавцев их не ожидает, и старался помешать подвыпившему гасконцу навязать Лагардеру сомнительный эскорт из бродяг, коим у него были все основания не доверять. К тому же в глазах служанки, которая смотрела на него с восхищением, он черпал отвагу, удивлявшую его самого, – и ощущал в себе силы перевернуть ради этих глаз весь мир. Что смог бы сделать непревзойденный Дон Кихот, если бы его не вдохновляла на подвиги прекрасная Дульсинея?

– Эй, приятель! – вскричал бывший капрал. – Уж больно ты подозрителен! Хочешь знать, кто мы? Что ж, придется тебе прочесть наши имена на острие наших шпаг.

– Ну, два-то из них я знаю, – ответил Амабль с убийственным спокойствием. – Что до остальных, то я убежден: это не имена благородных людей.

Услышав такое, бретеры схватились за эфесы шпаг.

– Что это с тобой, братец? – все еще добродушно спросил Кокардас. – Ты затеваешь драку с друзьями, вместо того, чтобы выпить с ними по стаканчику вина.

У Готье Жандри были свои причины избегать шума, поэтому, уклоняясь от шпаги Паспуаля, которая тем временем уже сделала прореху в его камзоле, он сдержанно сказал:

– Черт побери! Мэтр Кокардас прав! И, обернувшись к своей шайке, добавил: – Шпаги в ножны, господа; давайте лучше выпьем и познакомимся с нашими будущими попутчиками поближе…

– Это лишнее, – произнес позади него звонкий голос. – Я и так тебя отлично знаю, Жандри. А что касается Кита, то ему не мешало бы вспомнить тот день, когда он вздумал занять место Горбуна в доме Гонзага.

Головы всех присутствующих повернулись в сторону говорившего. Эффект был такой, как будто хорек заглянул в кроличью нору.

– Лагардер! – прошептали Готье Жандри и Кит, отступая к двери.

– Вы не ошиблись… Убирайтесь прочь, жалкие шуты! Вы из тех, кого я не хочу видеть на своем пути.

Кит съежился и юркнул в угол; он с ужасом вспомнил о побоях, полученных в тот достопамятный день. Палафокс, флегматичный, как истинный англичанин, остался стоять, опираясь обеими руками на эфес рапиры, а Морд свирепо размахивал своей шпагой, надеясь, очевидно, кого-нибудь напугать.

Естественно, что те, кому никогда прежде не приходилось сталкиваться лицом к лицу с Горбуном, решили изображать из себя героев. Вот так и двое юнцов хорохорились, точно неопытные бойцовые петухи, тем более что оба, наконец, увидели перед собой убийцу их отцов. Хотя поведение Жандри должно было послужить им предостережением, юноши были весьма рады тому, что случай свел их с врагом, которому оба поклялись страшно отомстить. Острия их шпаг нацелились в грудь Анри – однако он только улыбнулся при виде этих новичков с горящими от гнева глазами и, смерив их презрительным взглядом, сказал:

– Вы можете нечаянно пораниться этими игрушками; напрасно их доверяют таким недорослям. Отдайте-ка их мне.

С этими словами он взялся за оба клинка и резким рывком выдернул их из рук противников. Затем граф спокойно сломал их о колено.

Задиры побелели от ярости.

– Я сын Жоэля де Жюгана! – завопил один.

– А я – сын Пинто! – объявил другой.

– Сожалею, что оставил вас сиротами, – сказал Лагардер. – Но позвольте дать вам совет: избрать в жизни другой путь – не тот, которым следовали ваши достопочтенные папаши.

– Шпаги! Отдайте нам шпаги! – прохрипели они в приступе ярости.

Лагардер обернулся к протрезвевшему от всего этого Кокардасу и к Паспуалю, проверявшему пальцем остроту своего клинка.