На следующий день трех королев торжественно встречал Амьен, поскольку Людовик XIII потребовал, чтобы отныне его сестре оказывались почести как государыне. Однако правителем города и всей провинции был не кто иной, как бывший деверь Марии, тот самый Оноре д'Альбер де Кадне — человек с косичками (Игра слов: Cadenet — родовое имя, cadenette (фр.) — косичка.), которому его супруга принесла графство де Шольн, возвышенное ради него в герцогство-пэрство, и которого слабость юного Людовика XIII сделала маршалом Франции. Державшийся в стороне, как и его брат Брант-Люксембург, после возвращения Марии Медичи, ненавидевшей их семейство, Шольн, не покидавший пределы своей провинции, с энтузиазмом воспринял эту возможность блеснуть и возвратиться ко двору. Он выехал навстречу внушительному кортежу в сопровождении местной знати — трехсот всадников, — пяти тысяч горожан в доспехах и всей амьенской знати в полном составе. Старшина городской управы произнес цветистую речь, после чего под звуки труб и грохот пушечных и пищальных выстрелов мадам Генриетта-Мария въехала в город и направилась к собору, чтоб прослушать мессу.

Она остановилась в архиепископстве, тогда как Анне Австрийской и Марии Медичи отвели красивый и просторный особняк, окруженный тенистыми садами, спускавшимися к самому берегу Соммы. Возможно, там было чересчур прохладно, ибо королева-мать сразу же по прибытии начала чихать и слегла с тяжелым насморком, к которому вскоре добавилась лихорадка. Срочно известили правителя: пребывание в городе продлится дольше запланированного времени, поскольку королева Англии отказалась продолжать путешествие, пока ее мать не поправится.

Новость привела в восторг Бекингэма и двух его сообщниц: если в дело не вмешается дьявол, в течение этих неожиданных каникул удастся организовать встречу наедине, о которой мечтал влюбленный, чрезвычайно раздосадованный невозможностью обменяться со своим идолом словом, кроме учтивых приветствий, или взглядом, безусловно, красноречивым, но недостаточным, хотя его расшифровка доставляла участникам явное удовольствие. Однако о беседе с глазу на глаз не могло быть и речи. Шталмейстер Пютанж ни на шаг не отходил от королевы, а неприкосновенность ее спальни хранил Ла Порт.

В королевском замке, в центре города, Шольн устроил бал, пышный и веселый. Здесь состязались в элегантности и роскоши. Мария в белом атласе, черном бархате и потрясающем уборе из бриллиантов и рубинов была самой элегантной, но на этот раз, возможно, не самой красивой. Ее затмила королева, точно светившаяся изнутри благодаря яркому пламени разделенной любви. Бекингэм буквально сиял в костюме, так густо расшитом бриллиантами и жемчугами, что невозможно было различить цвет ткани. И когда Анна оказала своему поклоннику честь танцевать с ним, они явили собой такую пару, что у присутствующих захватило дух, и все, по молчаливому согласию, перестали двигаться в медленном ритме паваны, чтобы лучше видеть эту пару и любоваться ею. Глаза герцога горделиво сияли, он был убежден в том, что одержал победу.

— Умоляю вас, сделайте так, чтобы я мог побыть с ней несколько минут наедине, — шепнул он позднее Марии. — Я чувствую, что она моя!

— Имейте терпение! — отвечала герцогиня. — Конечно, она совершенно очарована, но сделайте милость, не торопите события! Не забывайте, кто она, и не разбейте неуместной спешкой мечту, которую мы помогли вам создать!

— Несколько минут! Только несколько минут, чтобы она почувствовала, как силен огонь в моем сердце, чтобы она согласилась хотя бы писать мне и тайно принять меня, когда я приеду в Париж!

— Вы приедете тайком в Париж? — рассмеялась Мария. — Мой дорогой герцог, мало того, что парижане вас теперь знают, так вы же еще и заметнее солнца в небе!

— Я сумею стать неприметным, клянусь! Но устройте мне эти мгновения, которые помогут мне ждать…

— Хорошо! Погода нынче теплая, ночи стоят чудесные, в особенности в саду дома, где живет королева…

— Я знаю, что туда многие стремятся, чтобы вкусить вечерней прохлады, — проворчал он.

— Тысяча чертей, друг мой, радуйтесь тому, что я вам предлагаю! У меня нет никакой возможности провести вас в ее спальню. Приходите завтра, я организую прогулку, которой вы останетесь довольны.

Так они и сделали. На следующий вечер, когда королева на правах хозяйки гостиной переходила от одной группы к другой, мадам де Шеврез предложила спуститься в сад: ночь была действительно слишком хороша, чтобы сидеть дома даже при открытых окнах. Компания спустилась к реке, блестевшей, точно атласная лента, позади цветников. Королева с энтузиазмом восприняла приглашение на прогулку. Бекингэм с поклоном предложил ей руку; Пютанж хотел было пойти следом за ними, но мадам де Шеврез отстранила его мягким жестом и улыбкой. Она последует за Ее Величеством вместе с лордом Холландом, а Пютанж пусть присоединится к остальным.

Небо цвета темно-синего бархата казалось каким-то волшебным, сады благоухали жимолостью и липовым цветом. Бекингэм и его царственная спутница шли по тропинке, предложенной Марией. Герцогиня некоторое время шла почти вплотную за парой, так, что могла даже слышать, о чем говорили впереди, но вдруг замедлила шаг под предлогом камешка, попавшего в туфлю. Естественно, тем самым она затормозила движение всех придворных, не смевших обогнать ее и Холланда. Все это произошло вблизи рощицы, которую огибала тропинка и за которой исчезли Бекингэм и королева. Остановка Марии, которая притворилась, что поранила ногу, и перегородила всю тропинку вместе с мадам де Верней (та тоже участвовала в заговоре!), продлилась несколько минут. До тех пор, пока они не услышали, как королева вскрикнула от боли и стала звать своих дам. Герцогиня тотчас позабыла про больную ногу и вместе со своей подругой поспешила на зов, причем обе были сильно обеспокоены, зная, что парочка вовсе не позади рощицы, а внутри ее, там, где стояла скамья. За ними последовал Холланд, а также Пютанж и Ла Порт, загородившие собой вход в зеленое гнездышко. От зрелища, которое они увидели, у дам на головах зашевелились волосы. Анна Австрийская, в слезах, с разорванным корсажем и приподнятыми юбками, была на грани обморока, в то время как ее воздыхатель силился успокоить ее, стоя перед ней на коленях.

Холланд без церемоний оттолкнул незадачливого влюбленного, шепотом приказав ему привести себя в порядок, поскольку его туалет также был не в лучшем виде. В это время Мария и ее подруга пытались оказать помощь своей госпоже, первым делом поправив на ней платье. Холланд поспешил отвести Бекингэма в сторону, противоположную той, где находились придворные, которых Пютанж и Ла Порт старались успокоить, объясняя, что Ее Величество серьезно подвернула ногу и едва не потеряла сознание от боли. Анну Австрийскую препроводили под руки в ее покои Мария и Антуанетта де Верней с помощью мадам де Конти, едва сдерживавшей смех. Когда Анну уложили в постель, принцесса отозвала в сторону свою золовку…

— Надеюсь, он по крайней мере не пытался взять ее силой?

— Боюсь, что пытался. Только что, поправляя на ней платье, я заметила царапины на бедрах. Этот дурень, должно быть, накинулся на нее, задрав ей юбки, не думая о том, что ее панталоны расшиты золотом и бриллиантами! Как можно быть таким неразумным! Настоящий мужлан! Эти англичане — просто дикари!

— Не все, моя дорогая, и вам это известно. А пока нам предстоит сделать невозможное, чтобы избежать скандала.

Это легче было сказать, чем сделать. Первой обо всем узнала королева-мать. Лежа в постели, она приняла необходимые меры: будучи не в состоянии вставать еще как минимум несколько дней, она решила, что ее дочь покинет Амьен на следующий же день в сопровождении одного лишь брата. Нужно было как можно скорее избавить королевство от этих опасных послов. На самом деле инцидент привел ее в восторг, поскольку он давал ей еще одну возможность дискредитировать невестку перед сыном.

Наутро кортеж Генриетты-Марии, несколько удивленной столь скорым отправлением, покидал Амьен вместе с виновниками всех волнений и, разумеется, четой де Шеврез, притом что Клод не мог понять причин внезапного отъезда.