— Да, — ответил Сигмунд. — Мы бы хотели немного поучиться хорошим манерам.

Библиотекарша была пожилой дамой, проработавшей в местной библиотеке более сорока лет. До пенсии ей оставалось всего полгода. Она любила детей, но не всегда одобряла их выбор.

— Вы уверены, что не хотите чего-нибудь более увлекательного? — спросила она осторожно.

— Хорошее поведение может быть очень увлекательным, — серьезно ответил Сигмунд.

Маркус сглотнул и кивнул. Он был на сто процентов согласен.

Дама просияла, как утреннее солнце.

— Совершенно верно, мой мальчик. Но мало кто в вашем возрасте это понимает.

— Да, — сказал Сигмунд, — мы особенные.

— Охотно верю, — сказала дама с восхищением. — Сейчас посмотрим… У нас, конечно, есть старое издание тысяча девятьсот шестидесятого года. Но оно толщиной с Библию.

— Библия хороших манер, да,— сказал Сигмунд. — Я ее знаю.

Дама взглянула на него подозрительно. Не всегда было легко догадаться, говорит ли Сигмунд серьезно или шутит.

— Неужели ты ее читал?

— Листал, — сказал Сигмунд легко.— А что-нибудь более современное у вас есть?

— Да-а-а, у нас есть «Хорошие манеры в девяностые годы». В ней только сто девяносто страниц.

— Это как раз подходит. Можно взять два экземпляра?

— Два?

— Да, мы хотели использовать книги в нашем клубе.

Маркус содрогнулся. Не думает же Сигмунд раскрывать секретный клуб библиотекарше? Он сильно ткнул указательным пальцем в спину друга, но напрасно. Сигмунд уже сам понял, что вот-вот их выдаст.

— Я имею в виду… э-э-э… в нашем клубе этикета.

Теперь дама в самом деле была в полнейшем восхищении. Она нашла два экземпляра книги и предложила помощь, если понадобится дополнительная литература по теме.

После того как Сигмунд поблагодарил за предложенную помощь, а Маркус наступил на незавязанные шнурки, они покинули библиотеку и библиотекаршу, которая снова обрела веру в современную молодежь.

Маркус лежал в кровати и читал. Он дошел до девятой страницы «Как следует представляться»:

«Сегодня более чем когда-либо важно уметь правильно себя подать. Первое впечатление часто бывает решающим: очень важно выглядеть радостно и приветливо и, кроме того, представить свое имя так, чтобы остальные легко могли его запомнить, либо при помощи визитной карточки, либо произнося его громко и четко…»

Он положил книгу на одеяло. Выучить предстоит очень много. Если что-то в этой жизни он упустил, так это как уметь себя подать. Первое впечатление было, как правило, так себе. Он попытался вспомнить, когда в последний раз он выглядел радостно и приветливо, но ничего не вспомнил. А когда он четко произносил свое имя? Никогда. Мрачный и малоприветливый, он дошел до того, что его стали называть Макакусом, а тем, кто его так называл, он не предложил ничего, даже визитной карточки. Это все и объясняло. Может, именно поэтому его и дразнили. Потому что он выглядел так безрадостно. Он никогда не видел, чтобы радостных дразнили. Раньше он думал, что они радостные, потому что их не дразнят, но теперь он понял, что все наоборот. Они были радостными не потому, что их не дразнили, а их не дразнили, потому что они были радостными. Он стал жертвой чудовищного недоразумения и даже не подозревал, что разгадка находится за углом. В местной библиотеке. Эта книга была ни больше ни меньше практическим пособием к тому, как прожить счастливую жизнь. Дальше он читал, словно в горячке.

«Какие правила регламентируют поцелуй в щеку? Надо ли целовать левую и правую щеку и в таком случае которую щеку следует целовать первой? Следует ли дотрагиваться губами до щеки другого человека или нет? Отличаются ли правила в Норвегии от других стран?»

Это было ужасно интересно. Когда он встретит Диану, он точно попадет впросак, если не будет знать, в какую щеку ее целовать. В том, что целовать в щеку ее придется, он, к сожалению, не сомневался. Приветливая улыбка, четко произнесенное имя Маркуса Симонсена-младшего и поцелуй в щеку — это минимум, что она от него потребует. В книге был ответ.

«Сложно поцеловать человека в щеку элегантно. Посмотрите, как это делают члены королевской семьи — сначала они целуют в правую щеку, а затем в левую. Всегда сперва подносится правая щека к правой щеке другого человека, а затем левая щека к левой. Очень трудно выполнить это совершенно безупречно».

Да уж! Точно так же, как танцевать. Совершенно невозможно сделать правильные шаги, когда пытаешься о них думать. Он знал об этом из печального опыта посещения танцевальной школы, куда его отправила мама, когда ему было семь. Если он думал, что надо сделать один шаг вправо и два влево, получалось все наоборот. Он спотыкался, как задумчивый пешеход, в то время как другие, не думая вовсе, парили ритмично взад-вперед по паркету. «Не думай так много, Маркус, — говорил учитель танцев. — Надо просто естественно двигаться под музыку». Но для того, чтобы двигаться непринужденно, надо много упражняться. До него начало доходить, что план посещения ресторана с Эллен Кристиной и Муной был не так уж и глуп. Там он во всем сможет поупражняться.

С такими мыслями он погрузился в сон, в котором он естественно и приветливо встретил Диану Мортенсен. Он как раз собирался поцеловать ее — в левую щеку? — как раздался голос отца:

— На помощь!

Он снова ходил во сне. Теперь он стоял, наклонившись над отцом, и самым приветливейшим образом улыбался.

— Ох, Маркус. Это ты? Я думал… о боже, Маркус! Мне приснился такой страшный сон… и когда я проснулся… я подумал… ты убийца… ты что, ходишь во сне?

Монс протер глаза, и оба начали приходить в себя.

— Да, — сказал Маркус, — мне тоже снился сон.

— А что? Ты так неприветливо улыбался.

— Мне снилось, что я очень приветлив.

— Папа, по современному этикету полагается носить перчатки?

Маркус стоял перед зеркалом в коридоре и рассматривал лицо. Он зачесал мокрые волосы на сторону, оставив ровный пробор. Монс шел из гостиной и беспокойно поглядывал на сына. Он не понимал, что происходит. Очевидно, что Маркус в последнее время стремительно развивается. В течение четырех дней он стал значительно вежливей. Он открывал отцу дверь, когда тот шел на работу, постоянно напирал на то, что его зовут Маркус, что Монс, в общем-то, и так знал, и непрерывно улыбался той самой приветливой улыбочкой, с которой он ходил во сне. Казалось, что вот-вот он станет совершенно взрослым, а Монс не был уверен, хотелось ли ему этого. Если бы Маркус не был его собственным сыном, он бы сказал, что мальчик вот-вот превратится в пижона.

— Откуда мне знать, — сказал он немного нервно, — я не очень-то об этом задумывался.

— А я знаю, — сказал Маркус. — По этикету не обязательно ходить в перчатках.

— Приятно слышать, — вздохнул отец.

— Только если хочешь добавить к весеннему костюму красивый аксессуар. В остальном же сегодня ходят без шляпы и перчаток, если на улице не слишком холодно. Но, папа, что нам делать, если мы категорически против того, чтобы гости приходили к нам в джинсах?

— Над этой проблемой я тоже не очень много думал, — сказал Монс и посмотрел на часы.

Маркус кивнул:

— И ведь многие не думали. Но время от времени хочется, чтобы костюм был со стилем, а смокинг или фрак надевать не хочется, правда же?

— Конечно, иногда хочется быть стильным.

Маркус открыл дверь и приветливо улыбнулся отцу:

— Хорошего тебе дня, папа.

Монс тяжело вздохнул и медленно, опустив голову, пошел вниз по дороге.

Маркус стоял в дверях и смотрел ему вслед. У него был комок в горле. Может, он и вел себя как джентльмен, но чувствовал себя идиотом. Каждый раз, когда он вежливо кивал отцу, ему хотелось вместо этого броситься ему на шею, но он не мог. Он должен был упражняться в хороших манерах, пока поведение его не станет естественным и он не сможет идти по жизни с поднятой головой. Пока что идти с поднятой головой было ужасно. Казалось, что тебя придавливает несколько тонн страха и беспокойства. Если бы он мог выбирать, он бы потратил больше времени на изучение хороших манер. Семьдесят или восемьдесят лет, например. Но у него не было выбора. Завтра предстояло идти в ресторан «Звезда», а через две недели в Хортен приезжала Диана Мортенсен. Кстати, им до сих пор не пришел ответ на последнее письмо. Может быть, она передумала или получила потрясающую роль, из-за которой ей пришлось остаться в Голливуде. Тогда он мог немного расслабиться. И наслаждаться детством как можно дольше. М-да, может, это и не было наслаждением, но, по крайней мере, детство было лучше, чем эта вежливость. Он прочитал книгу четыре раза и обсудил каждую главу с Сигмундом в штаб-квартире. На бумаге все было так просто, а в реальности все было куда хуже. Точно так же, как в танцевальной школе. Может быть, всем и необязательно танцевать всю свою жизнь или правильно себя подавать. Он не знал. Он знал одно: если кому-то и надо было учиться себя подавать, и учиться очень быстро, так это ему.