Лишь после всего этого мы перешли к обсуждению конкретных задач 10-й дивизии на Тамбовщине. Чувствовалось, что Тухачевский, прежде чем как-то распорядиться нашей дивизией, хотел составить определенное мнение обо мне – ее командире.

– Вы заняты сегодня вечером? – как бы между прочим спросил Михаил Николаевич. – Если свободны, милости прошу ко мне в вагон. Вместе поужинаем, чайку попьем.

За стаканом чая я, собственно, и узнал окончательное решение командующего о боевом использовании 10-й дивизии.

Припоминается и еще один эпизод, относящийся к тому же времени и в какой-то мере характеризующий взаимоотношения Михаила Николаевича с подчиненными.

Его приказом в нашу дивизию была направлена для прохождения стажировки группа слушателей Академии Генерального штаба. Приказ определял обязанности каждого стажера: такой-то стажируется на должность наштадива, такой-то – начоперотделения и т. д. Я назначил прибывших товарищей в полном соответствии с приказом Тухачевского, но руководство каждым из них возложил на тех начальников, обязанности которых им предстояло исполнять. Стажерам это не понравилось. Они жаждали «полной свободы действий». В Тамбов к Тухачевскому последовала жалоба на меня. Мне приписывалось «грубое нарушение приказа командующего».

А надо заметить, что Михаил Николаевич был абсолютно нетерпим к невыполнению приказов. Он сам отличался высокой дисциплинированностью и того же требовал от других. В данном же случае дело усугублялось еще тем, что из-за моего якобы недобросовестного отношения к приказу командующего страдали люди, прибывшие к нам приобретать и закреплять знания.

Не удивительно, что Тухачевский немедленно выехал в дивизию, намереваясь лично разобраться во всем. Меня об этом предупредил по телефону Какурин, шутливо добавив:

– Визит будет нанесен вроде как инкогнито.

Сейчас я уже затрудняюсь объяснить, чем тогда руководствовался, но только решил почему-то сразу дать понять командующему, что его приезд не является для нас неожиданностью. Кавалерийскому полку был отдан приказ о высылке на вокзал почетного караула. При подходе поезда командующего оркестр грянул встречный марш.

Тухачевский не очень-то любил такую помпезность, однако выбора у него не было: пришлось спуститься на платформу, принять рапорт, обойти почетный караул. Возвращаясь в вагон, он с удивлением спросил:

– Откуда вы узнали, что я направляюсь к вам?

– Самым простым способом, товарищ командующий, – скромно ответил я. – На железной дороге существует комендантская служба…

Михаил Николаевич пробыл в дивизии четверо суток. Внимательно инспектировал части, провел очень полезное совещание начальствующего состава. Разобрал он и жалобу стажеров, но сделал это как-то осторожно, без малейшего шума. Убедился в правильности моих действий и подтвердил их.

Много лет спустя, когда М. Н. Тухачевский уже командовал Ленинградским военным округом, а я был у него начальником штаба, мы однажды вспомнили антоновщину и он признался:

– Я ведь тогда ехал снимать вас с поста начдива за невыполнение приказа, а пришлось объявить благодарность.

Это было характерной чертой Тухачевского – умение беспристрастно и досконально разобраться в существе дела. На его решение не влияла никакая предвзятость. Влияли только объективные факты.

Еще не кончилась гражданская война. На одной из площадей Смоленска выстроились войска гарнизона. Парад принимает командующий Западным фронтом. Он очень молод, на вид лет 25–27. На нем черная кожаная куртка, контрастирующая с белоснежным конем. На голове – шлем с красной звездой. Из-под козырька глядят спокойные серые глаза.

Таким впервые предстал предо мной Тухачевский, и таким он запомнился мне на всю жизнь.

О нем я уже был наслышан. Знал, что он из смоленских дворян, в прошлом гвардейский офицер, бежал из немецкого плена и сразу связал свою судьбу с Советской властью, вступил в большевистскую партию. Многое было известно мне и о его личной храбрости, ярком полководческом таланте, незаурядных организаторских способностях. Но никто почему-то не говорил о блестящем ораторском даровании Тухачевского. И в тот день он поразил меня своей темпераментной речью, убежденными призывами к бойцам и командирам беззаветно служить народу и революции. Так мог говорить только человек, непоколебимо преданный ленинским идеям.

Последующие мои встречи с М. Н. Тухачевским неразрывно связаны с учебой.

В самом начале революционных преобразований в бывшей Смоленской губернии передовая местная интеллигенция во главе с инженером коммунистом В. И. Раздобреевым предприняла попытку создать в Смоленске Политехнический институт (сокращенно СПИ). Время было трудное, новорожденный институт «дышал на ладан», и смоляне не без оснований острили: СПИ засыпает.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Ее оказал М. Н. Тухачевский. Он понимал, что вслед за победой в гражданской войне в стране развернется грандиозное строительство, нужны будут кадры специалистов, и взял СПИ под свое покровительство. В 1920 году по его предложению институт был подчинен военному ведомству и стал именоваться «Смоленский государственный милитаризованный политехнический институт Западного фронта».

Включение института в число военизированных учебных заведений обеспечивало ему крепкую по тому времени материальную базу. Он получил в свое распоряжение огромный дом, некогда принадлежавший смоленскому купцу-мануфактурщику Павлову. В просторных помещениях, на стенах которых еще сохранились надписи – «Шелка», «Сукна», «Ситцы», разместились электротехнический, строительный, мелиоративный, сельскохозяйственный, промышленно-экономическии факультеты и рабфак.

Название «милитаризованный» имело относительное значение; военные дисциплины в учебных программах института занимали весьма скромное место. Кадры военных специалистов были представлены в нем лишь заместителем ректора, бывшим генералом артиллерии Е. 3. Барсуковым, и еще двумя-тремя персонами. При этом помнится, что бывший генерал В. А. Пыхачев читал здесь курс самой мирной дисциплины – гражданской архитектуры.

Тем не менее считалось, что все студенты института состоят на действительной военной службе. Благодаря этому они получали красноармейское обмундирование и продовольственный паек по фронтовой норме. Впрочем, многие из них и впрямь были красноармейцами.

Для укомплектования института штатской молодежи не хватало. Большая часть молодых людей со средним образованием находилась в действующей Красной Армии. Чтобы обеспечить институт достаточным количеством студентов, М. Н. Тухачевский издал приказ по фронту, обязывавший всех командиров и начальников беспрепятственно откомандировывать в СПИ молодых военнослужащих, имеющих необходимое образование и изъявляющих желание учиться дальше. Но лично мне удалось стать студентом этого учебного заведения при несколько большем содействии со стороны Михаила Николаевича.

Я служил делопроизводителем в Управлении инженерного снабжения Западного фронта. Размещались мы в Минске. Там же находился тогда и штаб Запфронта. Поэтому о приказе М. Н. Тухачевского в отношении набора в СПИ мне удалось узнать одним из первых, и с согласия комиссара Управления я тотчас же послал заявление в институт. Однако начальник Управления военный инженер А. Э. Лилиенфельд неожиданно заупрямился и категорически отказался отпустить меня на учебу.

Настроение сразу упало. Подавленный, бродил я вечерами по улицам Минска и однажды совершенно случайно встретился с командующим фронтом.

Решение созрело мгновенно.

Одернув потрепанную кожанку, поправив на голове «громоотвод» (так мы называли иногда свои островерхие шлемы), четким, как на параде, шагом я направился к М. Н. Тухачевскому:

– Товарищ командующий, разрешите обратиться?

М. Н. Тухачевский оглядел меня с головы до ног, обутых в рваные ботинки, чему-то улыбнулся и ответил: