Похоже, Бизер внял-таки доводам разума: когда Сент-Ив крадучись вышел во двор, обменялся быстрым рукопожатием с Сэмом Лэнгли, вскочил в фургон и тронул лошадей с места, из-за каменных стен зернохранилища не донеслось ни шороха.
Двумя днями ранее, в ту самую ночь, когда Сент-Ив устроил засаду на журналиста Бизера, в восточной части неба показалась комета, правда рассмотреть ее могли лишь вооруженные соответствующей аппаратурой и знаниями ученые. Тогда она выглядела призрачной, словно отражение луны в морозном стекле, — лишь облачко слабого света. Теперь же пугающе близкая, практически осязаемая, она, казалось, стремительно падала с небес на землю подобно свинцовой гирьке, метко брошенной торговцем в дыню. Именно такой видел ее Сент-Ив в свой телескоп, подаренный ему самим лордом Россом, — очень дорогой инструмент с зеркалом из отполированного металла. Долгие часы ученый проводил в личной обсерватории, наблюдая полет кометы без какой-либо особой цели, просто чтобы хоть чем-то скрасить предрассветные часы. Все эти дни он спал урывками, и сны его нельзя было назвать приятными.
Ему только и оставалось, что следить за кометой, ибо все расчеты много недель назад произвели астрономы, чьи познания в области небесной механики настолько были глубоки, что вполне устраивали и членов Королевской Академии наук, и доктора Игнасио Нарбондо. Сент-Ив не собирался оспаривать эти расчеты. Хотя его собственные вычисления кое в чем расходились с официальными, по единственному пункту он был полностью согласен с высокоучеными коллегами: комета пройдет в непосредственной, очень опасной близости от Земли.
И Сент-Ив не мог не поддаться желанию следить за полетом ледяного визитера. Им двигало не только любопытство и очарованность тайной этого космического чуда, но и стремление своими глазами увидеть то, что грозило стать его роковым противником, Немезидой всего человечества, — узреть огромного Левиафана, который всплыл из темных глубин космического океана. Интересно, размышлял Сент-Ив, не сулит ли погибелью планете само ее животворящее вращение?
Хасбро укладывал вещи. Поезд покидает перрон в Кирк-Хаммертоне ровно в шесть. Сент-Ив не без основания полагал, что именно сегодня Нарбондо поймет, что его планы сорваны, и обнаружит, что обязан этим Бизеру: утренний выпуск «Таймс», доставленный в Дувр, ни словом не обмолвится о близящемся Судном дне. Доктор, несомненно, попытается связаться с изменником Бизером, но безрезультатно: того не окажется на месте. Журналист захворал, пояснят ему на Флит-стрит, придерживаясь версии, изложенной в полученном редакцией письме Сент-Ива.
Там примутся заверять Нарбондо, что Бизер взял отпуск и отправился поправлять здоровье на юг, в Испанию. Лоб профессора тут же избороздят морщины — признак того, что им овладели мрачные подозрения, — а вслед за этим с уст его сорвутся страшные проклятия и послышится скрежет зубовный. При мысли об этом Сент-Ив чуть было не улыбнулся. Что ж, доктору ли не знать, кто опять встал на его пути!
Результатом станет, скорее всего, немедленный отъезд Нарбондо и Харгривза на север-запад Скандинавии. И погоня, устало подумал Сент-Ив, продолжится. Через считанные дни комета достигнет угрожающих размеров и затмит полнеба, так что времени на достижение своих целей у них в обрез.
Внизу хлопнула дверь. Сент-Ив соскользнул с табурета, выглянул в обращенное на запад окно обсерватории и махнул рукой Хасбро. Тот, озаренный розоватым светом раннего утра, стоял во дворе, праздно помахивая карманными часами на цепочке, а, заметив поданный знак, ответил кивком. И уже полчаса спустя оба мчали по дороге к вокзалу Кирк-Хаммертона, чтобы в компании Джека Оулсби отбыть в Рамсгейт, откуда дирижабль доставит их к арктическим льдам и тундре Северной Норвегии. Если старания Билла Кракена не увенчались успехом и ему не удалось вывести из строя чудовищную машину лорда Келвина, то через пару дней они непременно узнают об этом — вместе со всем страждущим человечеством, которое, возможно, отстрадает свое навсегда.
Билл Кракен, притаившись в ивовых зарослях на берегу Нидда, сквозь кружево переплетенных ветвей наблюдал за большим темным строением — амбаром лорда Келвина. Сборка машины завершилась два дня тому назад; по иронии судьбы, в какой-то мере то был и плод его собственных трудов — трудов, коим суждено остаться неоплаченными. Впрочем, деньги уже не имели для Кракена такого значения, как в бытность его торговцем кальмарами или в те дни, когда милосердный Лэнгдон Сент-Ив спас Билла от жалкой участи уличного разносчика вареного гороха.
Кракен не сдержал сочувственного вздоха. Бедный Сент-Ив! Страданьям несть числа, но всяк страдает по-своему. Кракен и сам не сыскал себе жены, да и детьми так и не обзавелся. А уж голову ему проламывали до того часто, что он уж и не припомнит, сколько всего раз. Только что с того? Подобного рода травмы вполне можно пережить. А вот удар, который судьба обрушила на Сент-Ива, — это совершенно иное, такое перенести трудно, и Кракена порой одолевал страх, что этот великий человек рухнет под своим грузом прежде, чем они одержат победу. Сильнее всего Кракену хотелось сейчас увидеть, что Сент-Ив оклемался и снова стал самим собой.
По соседству, в холщовом мешке, копошились с дюжину голодных змей — он отловил их в высокой траве неподалеку от особняка и проследил, чтобы те как следует проголодались. А под мешком, в проволочной клетке, томились десятка два мышей, не менее голодных. Картину довершали висевшие на поясе Кракена кузнечные мехи и прикрытый заслонкой фонарь в правой руке. Кроме него на лугу и поблизости не было ни души.
Королевская Академия была рада-радешенька избавиться от Игнасио Нарбондо, который отплыл на корабле в Осло, чтобы привести в действие свои абсурдные угрозы. В амбаре лорда Келвина об этом много шептались. Теперь, мол, когда машина полностью готова к запуску, Академия и в грош не ставит зловещий план доктора. О том же, почему Нарбондо так и не привел его в исполнение — давить на членов Академии нарастающей в обществе паникой, — никто не мог сказать ничего вразумительного. Ученый секретарь Парсонс счел это за неоспоримое подтверждение тому, что все угрозы Нарбондо — чистый блеф. И, благодарение богу, чокнутый Сент-Ив тоже угомонился. Все это существенно разрядило обстановку: там, где прежде процветал дух делового напряжения, наэлектризованного подозрениями и сомнениями, воцарилось легкое, почти праздничное настроение. Теперь Академия могла действовать без помех…
Кракен вынырнул из-под ивовых плетей и зашагал через луг, неся свое снаряжение. Какой толк в беготне? Староват он уже выделывать кульбиты по ночным пастбищам, не хватало еще споткнуться и растерять всех мышей или, того не легче, расшибить фонарь о камень! Этак все пойдет прахом. Всего через час из-за горизонта выплывут оба светила — и луна, и комета — и омоют весь луг своими лучами. Прояви он благоразумие — и к тому времени уже будет мирно посапывать в своей кровати.
Перед Кракеном из мрака выступил сарай; бледные камни фундамента четко выделялись под почерневшими, изгрызенными непогодой дубовыми бревнами строения. Билл прокрался вдоль стены к маленькому зарешеченному оконцу, откуда торчала дюймов на шесть последняя секция медной трубы — той самой, которую Кракен тянул сквозь дыру в стене в тот день, когда взялся помочь лорду Келвину с подгонкой и наладкой оборудования.
Для чего именно нужна эта труба, Кракен вряд ли мог сказать, однако в той или иной мере она выполняла в конструкции аппарата роль главного узла. На расстоянии двадцати футов от сарая, на каменном постаменте, с недавнего времени высился черный монолит, гладкий как мрамор. Кракен был поражен, когда прошлым вечером, уже довольно поздно, лорд Келвин на глазах у кучи рабочих и ученых швырнул в эту штуку плотницкий молоток, и тот, к вящему удивлению собравшихся, не долетев до цели, наткнулся на невидимую преграду и, бесшумно от нее отскочив, унесся куда-то в направлении Йорка, мигом скрывшись из виду. Упал молоток в итоге на землю или нет, сказать не мог никто.
