Я пожал плечами и начал было объяснять Хиггинсу, что да как, но Уилл, непрерывно моргая, завопил истеричным фальцетом: «Заткнись!» Мой рассказ был ему неинтересен. Уиллису Пьюлу не терпелось поведать миру собственную невероятно увлекательную историю, и потому он со счастливой улыбкой принялся выкладывать на стол полный набор хирургических инструментов: скальпели, зажимы, а также нечто, напоминавшее одновременно болторез и садовые ножницы и предназначенное, несомненно, для разъятая костей.

После легкого поклона в нашу сторону он указал рукой на Нарбондо и произнес, обращаясь к нам, как оперирующий хирург к группе студентов-медиков:

— Я намерен отделить голову этого человека и прикрепить ее к телу того толстяка; затем я разбужу его и заставлю поглядеть в зеркало на свое уродство. Далее, мне предстоит внедрить данный механизм, — Уиллис положил руку на комок шестеренок, добытых из игрушечного слона, — ему в сердце, что позволит мне управлять им с помощью рычага… А этот экземпляр, — добавил он, указывая на объятого ужасом Хиггинса, — я планирую разрезать на части и собрать задом наперед, чтобы ему пришлось тянуться за спину, застегивая свою рубашку, после чего продам в «Цирк мистера Хэппи».

Оказывается, Пьюл был еще безумнее, чем мне представлялось. Как, черт возьми, он намеревался собрать Хиггинса «задом наперед»? Ясно же, что все его усилия пойдут прахом. Есть ли хоть одно подтверждение тому, что Уиллис хоть немного владеет техникой вивисекции? Ни малейшего, даже в пору его ученичества у Нарбондо, да и та практика ровным счетом ничего не доказывает, кроме склонности Пьюла к насилию. Уиллис собирался искромсать ножами трех человек (двое из которых еще дышали), повинуясь тем же безумным мотивам, которые направляли его руку, когда он шинковал бритвой моего слона или резал на части бедных пташек и прятал плоды своего труда под половицами. И я нисколько не сомневался, что он проделает это с огромным наслаждением!

У Хиггинса сомнений было даже меньше: стоило Пьюлу упомянуть о планах продажи собранного «задом наперед» экспоната в «Цирк мистера Хэппи», несчастная жертва издала низкий, похожий на погребальный плач вопль и, закатив глаза, задергалась, натягивая подтяжки, которыми была привязана к стулу. Время шло, и завывания ихтиолога стали пронзительнее, подпрыгнув на целую октаву вверх.

Миссис Пьюл сунула револьвер Уиллису — тот переложил ружье в левую руку, не собираясь с ним расставаться, — подняла со стола полную желтого химиката миску, подошла к Хиггинсу и велела заткнуться. Тот, разумеется, не подчинился, поскольку уже не владел собой, и немедленно получил порцию вонючей субстанции прямо в лицо. Тогда Хиггинс принялся извиваться пиявкой, отплевываясь и кашляя, а миссис Пьюл ухватила беднягу за нос, не давая крутить головой, и принялась отвешивать ему тяжелые оплеухи.

— Ты все слышал? — шипела она.

— Что! Что! Ч-что! — вопил Хиггинс, совершенно ополоумев.

— Ты еще можешь спасти себя, — сказала она. — Иначе…

Склонившись, миссис Пьюл прошептала остаток фразы ему на ухо.

— Милостивый боже! Как же это? — взвыл ихтиолог. — Вы собираетесь что?.. Мистер Хэппи!

Тут голос изменил ему, и остальной лепет уже нельзя было разобрать.

Угрозы зашли слишком далеко. Мать Уиллиса намеревалась заключить с испуганным Хиггинсом сделку, но допустила промашку, доведя академика-ренегата до полубезумного состояния. Договариваться он был уже не в состоянии, даже если на кону стояла его собственная жизнь. Поэтому миссис Пьюл прибегла к новой серии пощечин — хлоп! хлоп! — и все-таки заставила прислушаться к своим словам.

— Тетради, — сказала она. — Где они?

Сент-Ив прокашлялся и буднично произнес, будто с соседкой через садовую ограду разговаривал:

— Я не думаю, что этому человеку известно…

— Заткнись! — взвизгнула миссис Пьюл, повернувшись к нам.

— Заткнись! — эхом отозвался ее сын, часто моргая глазами и тыча в меня револьвер, хоть я и рта не раскрывал. Разведя руки, я дал ему понять, что готов заткнуться.

Сент-Ив был сделан из иного теста.

— Я хочу сказать, мадам, — продолжал он как ни в чем не бывало, спокойно и обстоятельно, — что профессор Хиггинс даже не догадывается о местонахождении тетрадей. Именно он послал вам письмо, как только оживил доктора. И за все это время так и не подобрался к тетрадям, хотя прилагал неимоверные усилия. Даже пытками вы ничего не добьетесь, разве что получите сомнительное удовольствие.

— Ах ты, подлый… — начала было миссис Пьюл, но затем, выхватив револьвер у сына, в дикой ярости навела оружие на Сент-Ива. — Грязная свинья, жрущая отбросы! Ничего ты не знаешь! Я начну с тебя, мистер Всезнайка, а потом отдам Уиллису, и он сотворит из тебя пугало огородное.

Она зашлась лающим смехом, и в этот миг я кинулся на нее. Не спрашивайте, почему, — вероятно, мне не давали покоя сожаления об упущенных возможностях. Как бы там ни было, я перехватил револьвер за ствол и, не сдерживаясь, наотмашь ударил миссис Пьюл в челюсть, — женщина отлетела назад и ничком рухнула на пол.

Уиллис собирался вскинуть ружье, но не успел и рукой шевельнуть, как Хасбро хватил его кулаком, угодив точно в висок, и Пьюл мешком осел на колени, а затем ткнулся лбом в пол.

В один миг все было кончено. Правда, мне пришлось для этого нокаутировать женщину, но, бог свидетель, я ударил бы снова, да еще и посильнее, привелись такая возможность.

— Живо за констеблем, Джек! — взмолился Сент-Ив, забирая у меня револьвер. — Веди его сюда, да поскорее. Я не отойду от Нарбондо, пока он не окажется в тюремной камере, спящий или бодрствующий — мне все равно.

Я повернулся, собираясь выполнить распоряжение, но сделал лишь шаг, когда парусина отдернулась в сторону и перед нами предстал констебль — тот самый, что допрашивал меня на пешеходной аллее, — а вместе с ним старик Парсонс и еще двое сонного вида джентльменов: очевидно, помощники или понятые. Вот оно что! Видимо, это секретарь Академии бродил в темном хранилище, выжидая удобный момент. А когда дело приняло крутой оборот, до старика дошло, что мы угодили в засаду, и он лично сбегал за констеблем. Спасение все же явилось, хотя надобность в нем уже почти отпала.

— Я изымаю все оружие, что у вас при себе, — официальным тоном возвестил констебль.

— Ну разумеется, — ответил Сент-Ив, протягивая ему револьвер с таким видом, будто держал в руке гадюку.

Долго не могли решить, как следует поступить с лежащим на столе Нарбондо. Принесли лед и обложили им тело. Зарисовали схему и внесли в опись все части диковинного научного аппарата… Сент-Ив, не в силах и далее бороться с искушением, отвел в сторонку Парсонса:

— Тетради. Они у вас, не так ли?

Парсонс пожал плечами.

— Это был Пайпер, оксфордский окулист, ведь так? Он забрал тетради у пьяного старика и все это время хранил у себя. А когда умер, вы приехали и конфисковали их.

— Все верно, вплоть до мелочей, — кивнул Парсонс, улыбаясь при мысли, что наконец-то провел Сент-Ива и опередил нас хотя бы на шаг. — Но вот чего вы не знаете, любезный друг, так это того, что я их уничтожил. Эти тетради — сущий кошмар, злоупотребление научной методикой, мерзость. Я сжег их все в камине доктора Пайпера, не читая дальше первого абзаца.

— Ну, а я вижу это так… — начал Сент-Ив. — Нарбондо мертв или все равно что мертв. Сколько времени он сможет продержаться в этом подвешенном состоянии, я не ведаю. Ясно одно: Хиггинс оживить его не способен. Это и мне не под силу, а теперь, слава богу, не под силу и вам, тетрадей-то больше нет.

Парсонс снова пожал плечами.

— Позаботьтесь, чтобы этот человек лежал во льду, — сказал он констеблю. — Он нужен Академии. Весьма любопытный объект для исследований.

То, как он произнес «исследования», напомнило мне, что у Уиллиса Пьюла тоже имелся пунктик по этой части, который был мне явно не по душе. Заодно я вспомнил, что члены Академии наук, с Парсонсом во главе, именно по этой части и расходились во взглядах с Сент-Ивом. Мне стало почти жаль угодившего в их руки Нарбондо.