— Как бы там ни было, вы не будете больше расклеивать эти проклятые пасквили! — твердо сказал Мэллори. — Я хочу забрать все, что у вас осталось, и хочу знать, где вы их получили!

Царственным мановением руки король успокоил свою немногочисленную гвардию.

— Я очень занятой человек, доктор Мэллори, и не могу тратить время на выслушивание бессмысленных угроз. Если вы не против, зайдемте в мой фургон и поговорим как джентльмен с джентльменом.

Он вопросительно прищурил маленькие, васильково-голубые глаза.

— Хорошо, — неуверенно пробормотал Мэллори, спокойный ответ короля словно выпустил весь пар из его возмущения. Теперь он чувствовал себя довольно глупо и не в своей тарелке.

— Хорошо, — повторил он. — С удовольствием.

— Вот и прекрасно. Том, Джемми, за работу. — Король ловко вскарабкался в фургон.

Поколебавшись секунду, Мэллори последовал за ним. Никаких сидений внутри фургона не было, зато весь пол устилала ворсистая темно-каштановая ткань, подбитая снизу чем-то мягким и простеганная на манер турецкого дивана. По стенам тянулись глубокие лакированные стеллажи, забитые туго скатанными рулонами афиш. Сквозь распахнутый потолочный люк внутрь фургона струился тусклый, мрачный свет. От кошмарной вони клея и дешевого черного самосада перехватывало дыхание.

Король раскинулся на полу, подсунув под спину пухлую подушку. Пистолетный щелчок кнута, недовольное ржание, заскрипели колеса, и фургон сдвинулся с места.

— Джин с водой? — предложил король, открывая шкафчик.

— Просто воды, если можно, — попросил Мэллори.

— Воды так воды. — Король достал большую глиняную бутыль и наполнил жестяную кружку. Мэллори стянул грязную маску под подбородок и жадно вылакал воду.

За первой кружкой последовала вторая и третья.

— Может, немножко лимонного соку? Только вы уж, — подмигнул король, — постарайтесь не напиться до непотребного состояния.

Мэллори откашлялся, прочищая горло.

— Премного благодарен. — Без маски он чувствовал себя странно голым, а неожиданная любезность короля расклейщиков — в сочетании с химической вонью клея, едва ли не худшей, чем вонь Темзы, — окончательно его ошарашила. — Я очень сожалею о своей… э-э… излишней резкости.

— Да это всё мои ребята, — великодушно обронил король. — В афишерасклеечном бизнесе всегда приходится держать кулаки наготове. Вот прямо вчера моим ребятам пришлось довольно круто разбираться со старым Индюком и его шайкой. По вопросу расклеечных площадей на Трафальгар-сквер, — презрительно фыркнул король.

— Вчера у меня тоже были определенные трудности, — хрипло отозвался Мэллори. — Но по сути я — человек разумный, и уж во всяком случае, сэр, я не люблю скандалов.

— Никогда не слышал, чтобы Индюк нанимал в громилы образованного человека, — умудренно кивнул король. — По вашему платью и манерам можно понять, что вы ученый.

— У вас острый глаз.

— Хотелось бы так думать, — ухмыльнулся король. — Ну а теперь, когда все встало на свои места, может быть, вы просветите меня относительно причин вашего недовольства?

— Все дело в этих ваших афишах, — с жаром начал Мэллори. — Они поддельные. И клеветнические. И, разумеется, незаконные.

— Я уже успел вам заметить, что мы тут абсолютно ни при чем, — развел руками король. — Позвольте мне разъяснить вам смысл нашей работы. На расклейке сотни листов двойного формата я зарабатываю один фунт один шиллинг. Иными словами, два и шесть десятых пенни за лист, для ровного счета — три. И если вы желаете купить какие-нибудь из моих объявлений по этой цене — что ж, можно и поговорить.

— Где они? — спросил Мэллори.

— Я с готовностью разрешаю вам поискать вышеупомянутый товар на стеллажах.

Когда фургон остановился для очередной расклейки, Мэллори начал перебирать афиши; они были свернуты в толстые перфорированные рулоны, плотные и увесистые, как дубинки.

Король передал кучеру через люк очередной рулон, мирно выбил пенковую трубку, наполнил ее табаком, взятым из грубого бумажного кулька и раскурил от немецкой трутницы. Затем он блаженно выпустил облако вонючего дыма.

— Вот они. — Вытянув из рулона верхнюю афишу, Мэллори расправил ее на полу. — Посмотрите на эту гнусность. На первый взгляд все выглядит прекрасно, но дальше сплошная мерзость.

— Стандартный рулон из сорока листов, шесть шиллингов ровно.

— Прочтите здесь, — сказал Мэллори, — где они практически обвиняют меня в убийстве!

Король читал заголовок, шевеля губами и мучительно морща лоб.

— Мэ Лори, — сказал он наконец. — Лори — это что, обезьянки такие? Или попугаи, я всегда путаю. Так вы что, выступаете с ними перед публикой?

— Мэллори — это моя фамилия!

— Театральная афиша, без иллюстраций, половинная — значит, в те самые два стандартных формата… — Король снова наморщил лоб. — Помню, помню, они еще малость смазанные. Ну знал же я, с первого момента почувствовал, что-то с этим заказом не так. — Он вздохнул, выпустив новое вонючее облако. — Ас другой стороны, этот ублюдок, он же вперед заплатил.

— Кто? Кому?

— В Лаймхаусе, в Вест-Индских доках, — снова вздохнул король. — Чего-то там варится в тех местах, доложу я вам, доктор Мэллори. Со вчерашнего дня всякие прохиндеи лепят там новехонькие плакаты по всем стенам и заборам, какие под руку попадутся. Мои ребята совсем уж было думали разобраться с ними насчет такого наглого вторжения, пока капитан Свинг — это он так себя называет — не решил прибегнуть к нашим услугам.

У Мэллори вспотели подмышки.

— Капитан Свинг?

— Он такой же капитан, как я — папа римский, — фыркнул король. — Ипподромный жучок, если судить по платью. Невысокий, рыжий, косоглазый, и еще у него шишка на лбу, вот тут. Псих, каких еще поискать. Хотя довольно вежливый, сразу согласился не лезть в наше расклейное дело, мы объяснили ему обычаи, и он сразу согласился. И денег у него, похоже, куры не клюют.

— Я его знаю! — дрожащим голосом воскликнул Мэллори. — Это — луддитский заговорщик. Возможно, он сейчас самый опасный человек во всей Англии!

— Вот уж никогда бы не подумал, — хмыкнул король.

— Он — страшная угроза общественному спокойствию!

— А по виду не скажешь, — возразил король. — Смешной очкастый коротышка, да еще сам с собой разговаривает.

— Этот человек — враг государства, заговорщик самого пагубного толка!

— Я-то сам мало слежу за политикой, — сказал король, спокойно откидываясь на подушки. — Закон о расклейке плакатов — вот вам и вся ихняя политика, дурь собачья! Это чертов закон жестко ограничивает, где можно вешать плакаты, а где нет. И ведь я же, доктор Мэллори, я же лично знаю члена парламента, который протащил этот закон, я же работал на его избирательную кампанию. Этого типа нимало не трогало, куда лепят его плакаты. Куда бы ни лепили — все путем, лишь бы на плакатах был он, а не кто другой.

— Господи! — прервал его Мэллори. — Подумать только, что этот негодяй на свободе, в Лондоне, да еще с деньгами из Бог знает какого источника, и он подстрекает к восстанию и мятежам, да еще в момент всеобщей беды, да еще имеет в своем распоряжении машинный печатный станок! Это кошмар! Ужас!

— Да вы же сами себя заводите, доктор Мэллори. — Король укоризненно покачал головой. — Мой дорогой папаша, упокой, Господи, его душу, всегда мне говорил: “Когда все вокруг теряют голову, ты просто вспомни, что в фунте как было двадцать шиллингов, так и осталось”.

— Возможно, что и так, — сказал Мэллори, — но только…

— Мой дорогой папаша клеил афиши в смутные времена! Еще в тридцатых, когда кавалерия топтала рабочих, а потом крючконосого Веллингтона разнесли в клочья. Суровые были времена, сэр, куда суровее нынешних, когда всех-то и неприятностей, что какой-то там смрад! И это вы называете бедой? Лично для меня это удачный шанс, и я стараюсь им воспользоваться.

— Боюсь, вы не совсем сознаете глубину этого кризиса, — возразил Мэллори.

— Смутные времена — вот когда начали печатать первые плакаты в четыре двухформатных листа! Правительство тори подрядило моего папашу — он был тогда церковным сторожем и расклейщиком в приходе Святого Андрея в Холборне — замазывать плакаты радикалов. Ему приходилось нанимать для этого женщин — вот сколько было работы. Они замазывали плакаты радикалов днем, а ночью расклеивали новые! Во времена революций открывается уйма возможностей! Мэллори вздохнул.