– Ну, Макс, тут такое дело… – замялся он, не поднимая глаз от земли, – … в общем, вчера старик увидел твой портрет, и, по-видимому, рассказал об этом своей госпоже. Вчера ночью он отозвал меня в сторонку и попросил незаметно для тебя забрать его, а за услугу пообещал дать перстень.

С этими словами нубиец вытащил красивый золотой перстень с большим рубином. Я присмотрелся и вспомнил, что ещё вчера видел его на руке маркизы.

– Ну, ваще!!! – от такой наглости у меня даже перестали течь сопли. – Мой друг заныкал перстень, полученный за то, что стащил у меня, и при этом не собирается делиться выручкой??? Ну, Рон, от тебя я такого не ожидал!

Рон посмотрел на меня.

– Ты не сердишься? Я не собирался присваивать перстень, просто не знал, как тебе об этом сказать. Я ведь видел, что на портрет тебе плевать, а вот получить перстень от девчонки – как я подумал – тебе будет приятно.

– Да ладно, – проворчал я больше для порядка. Я ни капли на него не сердился, в конце концов, Рон действительно угадал, перстень будет напоминать мне о встрече, пусть начавшейся и закончившейся не очень приятно.

– Деньги у тебя есть? – спросил нубиец со странным выражением лица.

– А ты чего богатый что-ли? – удивился я, когда это Рон успел разбогатеть.

– Вчера снял со своих убитых кошельки, – отозвался нубиец, – могу поделиться, если хочешь.

– Рон, я тебя не узнаю прямо, – засмеялся я, – с каких пор ты раздаёшь деньги?

– Просто если бы ты меня не послал, то я бы не разжился ни деньгами, ни шкурами, – хмуро ответил Рон.

– Да ладно Рон, оставь себе их, – улыбнулся я, – но за предложение спасибо.

Нубиец с облегчением улыбнулся и отдав мне перстень, поспешно отъехал прочь – видимо пока я не передумал.

Правя лошадьми, я любовался на игру света в рубине перстня маркизы. «Если бы не была такой спесивой, – подумал я, – была бы очень даже ничего».

Когда мы спустя неделю попали домой, я был сильно болен. Та холодная ночь на земле сказалась на мне очень плохо, всю оставшуюся дорогу я проделал в лихорадке. Меня постоянно знобило, и держалась высокая температура.

Я, конечно, показался местному лекарю, когда мы остановились в Шиботе, но выписанные им притирания и мази меня особо не вдохновили. К сожалению, аспирина тут не было, как, впрочем, и других медикаментов моего века. Поэтому, чудом доехав до замка, я на неделю свалился в постель, почти её не покидая. Ко мне заходила только Марта, заботливо носившая мне куриный бульон и нечто, похожее на варенье, всем же остальным я запретил у себя появляться. Мне было настолько плохо, что я думал, что помру.

Не знаю, что помогло, бульоны, варенье или мой молодой организм, но к концу недели я почувствовал себя лучше, а в середине следующей смог выйти из спальни. В тот же вечер я собрал в замке всех слуг, и, огласив скорректированную версию произошедшего в столице, а также то, что в последний день моего управления они получат расчёт, поскольку мне нужно будет уезжать к гномам, а им ждать приезда нового хозяина.

Больше всех за меня переживали два человека, Марта и Карог, который страшно переживал за моё состояние, поскольку не выполнить приказ герцога было опасно, а уж от чего я помер, от болезни или стрелы, вряд ли бы Валенса заинтересовало.

Пока я болел, Рон, по моей просьбе, распространял среди всех местных мою версию случившегося, которую я ему поведал в пути, трясясь от озноба и колебаний температуры.

На следующий день я поехал в деревню, мне предстоял нелёгкий разговор и с деревенскими, и со старостой. Сообщив им о смене хозяина, я уже в который раз пересказал свою версию случившегося и в конце обнадёжил тем, что смог добиться от нового хозяина поблажек для деревни, сроком на один год. Если они оправдают его ожидания по оброкам, которые теперь придется сдавать только в виде денег, то их жизнь и спустя этот льготный год не должна измениться к худшему.

Также я демонстративно, на виду у всей деревни, оставил старосте мешочек с десятью кесариями, для победителя будущего соревнования по стрельбе, а также отменил в этом месяце оброк, чем вызвал радостные крики всех крестьян без исключения.

В общем, я всем своим видом показывал крестьянам, что если они будут стараться, их жизнь не изменится. Под конец, когда я собрался вернуться в замок, все меня провожали со слезами на глазах, теперь я для них стал почти святым.

«Если бы вы знали правду», – усмехнулся я про себя, видя слёзы на глазах деревенских.

На этой неделе мне пришлось посетить также мельницы и трактир. Всюду я рассказывал о случившемся и приказывал работать изо всех сил и приносить деньги новому хозяину.

Закругляться и приводить в порядок дела, а также бухгалтерские книги пришлось в спешке, так как в конце недели прибыл управляющий от герцога Валенса, и я был вынужден, кроме всего прочего, заняться передачей ему всех дел. Управляющий оказался хмурым мужчиной лет сорока, таким же расторопным и молчаливым, как все слуги герцога. А ещё – как позже убедился я, рассказывая ему и показывая всё своё бывшее хозяйство – и очень умным. Завершив приём дел и бумаг, новый управляющий поблагодарил меня за отлично проделанную работу и сказал, что обо всём доложит герцогу в первом же письме.

Так что теперь у меня осталось одно нерешённое дело – уговорить Дарина поехать со мной. Всё это время гном старательно уклонялся от любого общения со мной, а уж тем более при попытке заговорить об отъезде. Гном вообще перестал общаться даже с Роном, и я никак не мог придумать, каким образом вывести его на разговор.

Воины герцога всё это время ничем, кроме тренировок и отдыха, не занимались, да и упражнялись они больше для проформы. Правда, Карог всегда поутру выпускал двух разведчиков, которые патрулировали дороги. Конный разъезд теперь мог ездить по дорогам спокойно, так как старосте, ещё до моего отъезда, была выдана карта с указанием всех установленных по дорогам ловушек с приказом очистить от них все основные дороги. Когда я выздоровел, то первым делом спросил с него об исполнении данного распоряжения. Староста, как всегда, исполнил всё на отлично, ловушки были обезврежены, доски с гвоздями собраны, ямы засыпаны. Лесные дорожки и тропы староста планировал обезвредить ближе к весне. Я похвалил его за хорошую работу и сказал, что после окончания работ по «разминированию» местности все их участники получат от меня премию.

Ещё один непростой разговор состоялся со Штырём и возглавляемой им дружиной, которым тоже была поведана версия произошедших событий и то, что они получат расчёт с премией за проделанную работу. Дружина была очень расстроена, но я заверил их в том, что если представится хотя бы один шанс забрать их к себе, то я обязательно это сделаю. Штырю я отдельно заявил, что не забуду и о нём. Последним их заданием было спрятать оставшиеся от таронских наёмников оружие и доспехи, а потом раздав им расчёт и небольшие премии, я распустил их по домам.

Только спустя две недели после моего приезда в замок и частичного выздоровления я едва ли не силой затащил гнома к себе в комнату для разговора. Мне нужно было точно знать, поедет гном со мной или нет, от его ответа зависело слишком многое.

– Дарин, ну что за дела, – попытался я сразу в начале разговора воззвать к его совести, – бегаю за тобой уже вторую неделю, а ты всё время уходишь от разговора.

Гном, нахмуренный, сидел за столом и жевал бороду.

– Дарин, так и будем молчать? – устало спросил я, садясь напротив. – Если ты не хочешь ехать, так и скажи, я же не могу силой заставлять тебя ехать. Мне просто нужно понять, со мной ты или нет.

Гном по-прежнему молчал, ещё ожесточеннее жуя бороду.

– Ладно, сиди, думай, всё равно, пока не ответишь, я от тебя не отстану. А пока распоряжусь об ужине, – сказал я, вставая и выходя из комнаты, чтобы найти кого-нибудь из слуг для распоряжений об ужине.