— Ну и что с того? — возразил бельгиец. — Не вам надо быть похожим на фотографию, а фотографии похожей на вас. Ведь как проверяют документы? Смотрят в лицо, потом просят их предъявить. Видят фотографию — а лицо уже запечатлелось. Зрительный снимок накладывается на фотографический, причем проявляется сходство, а не разница. Чего ищут, то и находят.
Это первое, а второе — что перед нами фото двадцать пять на двадцать. Перед ними будет карточка в удостоверении: три на четыре. И третье — надо, чтоб фотография была не слишком похожа; удостоверение-то не вчера выдано, а несколько лет назад, человек с тех пор изменился. Вы здесь в полосатой рубашке с отложным воротом: больше ее не носите и вообще не открывайте горло — наденьте галстук, там, кашне или водолазку.
Ну, и последнее: не так уж я вас и загримировал, справитесь. Тут главное — волосы; подстригитесь бобриком, покрасьте их седее, чем на фотографии, не бойтесь перестараться. Чтоб выглядеть старше и жальче, дня за два-три отрастите щетину, а потом кое-как побрейтесь тупым лезвием, да еще порежьтесь разок-другой и порезы заклейте, так это по-стариковски. Вот цвет лица — это существенно, лицо должно быть серое, болезненное, с восковым оттенком. Кордиту немного сможете раздобыть?
Шакал слушал очень внимательно, с затаенным восхищением. Второй раз на дню он встретил настоящего специалиста, мастера своего дела. Не забыть потом отблагодарить Луи.
— Раздобуду.
— Два-три кусочка кордита разжуйте и проглотите, и через полчаса затошнит, голова закружится: очень противно, но выносимо. Физиономия становится серая, пот прошибает. Мы это в армии частенько проделывали, чтоб освободиться от учений или ноги поберечь.
— Спасибо, учту. Так как же — сделаете к сроку?
— Да за мной-то дело не станет, сделать можно. Лишь бы достать образец второго документа: вот тут надо расстараться. Но к первым числам августа, когда вы вернетесь, я думаю, все будет готово. Вы… э-э… упомянули о задатке на текущие расходы…
Шакал вынул из кармана пачечку пятифунтовых бумажек и вручил ее бельгийцу.
— Как мы с вами встретимся? — спросил он.
— Как и в этот раз.
— Ненадежно. Мой посредник к месту не привязан, может, его и в городе не будет. Тогда где я вас найду?
Бельгиец поразмыслил.
— Что ж, давайте я буду ждать вас первого — третьего августа с шести до семи вечера в том же баре. Если не придете, сделка расторгается.
Англичанин снял парик и протер лицо смоченным в спирту полотенцем, молча повязал галстук и надел пиджак. Затем он повернулся к бельгийцу.
— Хочу с вами кое о чем условиться, — спокойно сказал он, и ни малейшего дружелюбия не было ни в его голосе, ни в лице, а глаза его словно заволокло холодным океанским туманом. — Закончив работу, вы будете ждать меня в баре точно в назначенное время. Вы вернете мне права с новой вклейкой и листок, изъятый из них. Отдадите негативы и все отпечатки сделанных сегодня снимков. Вычеркнете из памяти фамилию Дугган и фамилию прежнего владельца водительских прав. Для двух французских документов подберите сами обычную и простую фамилию и, отдав эти документы мне, тут же ее забудьте. И никогда никому ни слова о наших с вами делах. Если вы нарушите любое из этих условий, я вас убью. Понятно?
Бельгиец глядел на него слегка ошарашенно. Он уж совсем было решил, что этот англичанин — обычный клиент, хочет ездить там у себя на машине, а во Франции — зачем-то выдавать себя за пожилого француза. Да контрабандист, наверно, переправляет откуда-нибудь из рыбачьего поселка в Бретани наркотики или бриллианты.
— Понятно, сударь.
Через несколько секунд англичанин скрылся в темноте. Он прошел кварталов пять, потом взял такси и приехал в «Амиго» к полуночи; заказал себе в номер холодного цыпленка и бутылку мозельского, принял ванну, тщательно смыв с лица остатки грима, и лег спать.
Наутро он расплатился в гостинице и успел на брабантский экспресс в Париж. Было 22 июля.
В это утро глава Аксьон сервис, сидя за своим рабочим столом, перечитывал два донесения из смежных отделов, отпечатанные на тонкой синеватой бумаге. Текст следовал за списком начальства СДЕКЕ, которому рассылались копии. Напротив его должности стояла галочка. Оба донесения были только что получены, и в другой раз полковник Роллан взглянул бы, в чем там дело, сведения отложились бы в его неимоверной памяти, а бумаги он разложил бы по разным папкам. Но в двух этих донесениях встретилась одна и та же фамилия, и Роллан насторожился.
Из Р-3 (Западная Европа) прислали откомментированный конспект докладной римского резидента: немудрящее сообщение о том, что Роден, Монклер и Кассон пребывают на верхнем этаже гостиницы, их по-прежнему охраняют восемь человек. На улице никто из троих не показывался со дня вселения (18 июня). Р-3 направил в Рим подкрепление, дабы установить круглосуточный надзор. Инструкции прежние: ничего не предпринимать, продолжать наблюдение. Затворники поддерживают регулярную связь с внешним миром по-заведенному (см. сообщение Р-3 от 30 июня). Связной все тот же Виктор Ковальский. Конец.
Полковник Роллан полистал бежевую подшивку, лежавшую справа, возле спиленной гильзы 105-мм снаряда — вместительной пепельницы, которую в этот утренний час уже наполовину заполнили окурки сигарет «Диск Бле». В сообщении Р-3 от 30 июня говорилось, что каждый день один из охранников ходит на главный римский почтамт и забирает там корреспонденцию до востребования на имя Пуатье, хранящуюся — из понятной предосторожности — не в запертой абонементной секции, а в конторке почтового служащего. Агент Р-3 пытался его подкупить, но безуспешно: тот доложил по начальству и был заменен старшим по должности, которого также подкупить не удалось. Не исключено, что итальянская Тайная полиция эту корреспонденцию просматривает, но Р-3 имеет предписание не искать сотрудничества с итальянцами.
Ежеутренне за корреспонденцией является некто Виктор Ковальский, бывший капрал Иностранного легиона, служивший в роте Родена в Индокитае. По-видимому, у него есть поддельный документ на имя Пуатье или соответствующая доверенность. Отправляя письма, Ковальский опускает их в почтовый ящик главного зала за пять минут до выемки, затем дожидается, пока ящик опустошат и всю корреспонденцию отнесут на сортировку. Таким образом, перехватить поступающую или отправляемую корреспонденцию главарей ОАС возможно лишь ценою вооруженного столкновения, каковое, согласно инструкциям из Парижа, категорически воспрещается. Иногда Ковальский звонит по международному телефону, но ни засечь номер, ни подслушать разговор ни разу не удалось. Конец.
Полковник Роллан закрыл подшивку и перечитал второе утреннее донесение. Из Меца сообщали, что во время обхода в баре был задержан неизвестный, который отказался отвечать на вопросы и в последовавшей стычке нанес тяжелые увечья двум полицейским. Как выяснилось по оттискам пальцев, это — дезертир из Иностранного легиона Шандор Ковач, венгр по национальности, бежал из Будапешта в 1956 году. Примечание парижского полицейского управления: Ковач — известный оасовский боевик, разыскивается как участник террористических акций против правительственных служащих, в Боне и Константине (Алжир) в 1961 году, совершенных им совместно с другим оасовцем, пребывающим на свободе, бывшим капралом Иностранного легиона Виктором Ковальским. Конец.
Роллан еще поразмыслил все о том же, о чем думал целый час: что за люди эти двое и насколько тесно они были связаны.
Наконец он нажал переговорную клавишу, и послышалось:
— Досье на Виктора Ковальского, срочно.
Досье принесли из архива через десять минут, и около часу Роллан читал и перечитывал его, один абзац в особенности. Настало обеденное время, и тротуар под окном заполонили торопливые, деловито-беззаботные парижане; между тем полковник вызвал к себе на совещание секретаря, специалиста-графолога из отдела документации и двух дюжих молодцов из своей личной охраны.
