Он видел свою дочку два раза: в 1957-м, когда ему дали отпуск после ранения в ногу, и в 1960-м, сопровождая в Марсель подполковника Родена: тот выступал свидетелем на заседании военного трибунала. В первый раз ей было два года, во второй — четыре с половиной. Ковальский привозил кучу подарков Жожо и его жене и кучу игрушек для Сильвии. Они отлично поладили друг с другом — белокурая малютка и медведистый дядя Виктор. О ней по-прежнему не знал никто, даже Роден.

А теперь у нее какая-то «легкония» — и Ковальский все утро был не в себе. После обеда он поднялся наверх за стальным планшетом: Роден надеялся, что нынче из Франции сообщат, сколько денег накопилось на счету ОАС после полутора месяцев грабежей, и велел Ковальскому сходить на почтамт еще раз.

— А «легкония» — это что? — вдруг спросил капрал.

Роден защелкнул браслет и удивленно поглядел на него.

— Понятия не имею.

— Чего-то с кровью, — объяснил Ковальский.

Кассон, сидевший у окна с иллюстрированным журналом, рассмеялся.

— Лейкемия, наверное, — сказал он.

— Ну, и что это такое, сударь?

— Рак, — ответил Кассон. — Рак крови.

Ковальский перевел взгляд на Родена: чего толковать со штатским?

— Они это могут вылечить, les toubibs, mon colonel?[62]

— Нет, Ковальский, не могут. Это смертельная болезнь. А в чем дело?

— Да так, — буркнул Ковальский. — Читал — слово непонятное попалось.

И удалился. Может, Родену и было любопытно, с чего это вдруг его телохранителю, который и приказы-то разбирал чуть не по складам, вздумалось читать, но виду он не подал, а потом напрочь забыл об этом. Извещение пришло: общим счетом в швейцарских банках набралось уже больше двухсот пятидесяти тысяч.

Роден, довольный, сел к столу — писать инструкции о перечислении денег. Что собрана лишь половина обещанного, его не волновало. После смерти президента де Голля отбою не будет от промышленников и банкиров, прежде, бывало, так щедро финансировавших ОАС: они тут же выложат остальные двести пятьдесят тысяч. Те же самые мерзавцы, которые еще несколько недель назад отделывались от просьб о деньгах паскудными отговорками, что, мол, «постоянные неудачи и отсутствие инициативы со стороны патриотических сил в последние месяцы» не позволяют надеяться на возврат ранее внесенных сумм, — все они будут рады-радешеньки снова стать кредиторами новых хозяев возрожденной Франции.

…Душной римской ночью Ковальский сидел на крыше гостиницы в тени вентиляционной трубы, поигрывая привычным кольтом сорок пятого калибра, и думал о больной девчушке с «легконией» в крови — каково-то ей сейчас? Перед рассветом ему припомнилось, что в 1960-м, когда они последний раз виделись с Жожо, тот говорил, будто им скоро поставят телефон.

В то утро, когда Ковальский получил письмо, Шакал вышел из брюссельского отеля «Амиго» и доехал в такси до угла улицы, где обитал г-н Гоосенс. Перед завтраком он ему позвонил, назвавшись, естественно, Дугганом, и договорился на одиннадцать часов, а в десять тридцать уже сидел в скверике с газетой, оглядывая улицу.

Ничего тревожного он не заметил и ровно в одиннадцать позвонил в дверь, которую Гоосенс на этот раз тщательно запер за ним, наложив цепочку. Они прошли в давешний маленький кабинет, и англичанин повернулся к оружейнику.

— Готово? — спросил он.

Бельгиец замялся.

— Да как бы сказать… не совсем.

Убийца холодно и сурово смотрел на него из-под полуопущенных век; лицо его точно окаменело.

— Вы сказали мне, что если я приеду первого августа, то четвертого смогу забрать винтовку, — напомнил он.

— Совершенно верно, и как раз винтовка-то готова, — заверил бельгиец. — Прекрасное, скажем прямо, получилось оружие, я им горжусь. Загвоздка с вашим сопутствующим заказом, непредвиденные осложнения. Да я вам все покажу.

На столе лежал плоский чемоданчик — примерно два фута на восемнадцать дюймов. Г-н Гоосенс раскрыл его, точно книжку, и Шакал увидел нечто вроде готовальни глубиной дюйма в четыре; по отделениям ее были разложены части винтовки.

— Таких чемоданчиков в продаже нет, — пояснил г-н Гоосенс. — Какие есть — слишком длинные. Этот я сделал сам, все вымерено до микрона.

Вымерено было идеально. В верхнем желобе помещались ствол с казенником, общей длиною не больше восемнадцати дюймов. Шакал вынул его и осмотрел: очень легкий, похож на автоматный; узкий затвор с шишечкой-замком назади задвинут. Англичанин прихватил шишечку большим и указательным пальцами, крутнул ее против часовой стрелки и оттянул затвор: блеснул патронник, показалась черная дыра ствола. Он снова задвинул затвор и запер его, повернув шишечку по часовой стрелке.

Под затвором был приварен стальной диск толщиною в полдюйма, диаметром меньше дюйма с серповидным вырезом вверху для отхода затвора. В центре диска высверлено полудюймовое отверстие с резьбой.

— Для приклада, — сказал бельгиец.

Шакал перевернул ствольную коробку: отверстия для крепежных болтов ложа во фланцах понизу были гладко заделаны. В узкой прорези виднелся боек ударника и сточенное заподлицо основание спускового крючка; к нему был приварен крохотный кругляшок с нарезным отверстием. Гоосенс молча подал ему закорючку длиной в дюйм с резьбою на конце; Шакал быстро и точно ввинтил ее и затянул — и на месте спиленного крючка возник новый.

Бельгиец извлек из готовальни тонкий стальной стержень, опять-таки с резьбою.

— Нижняя часть приклада, — сказал он.

Убийца ввинтил стержень в затыльник ствольной коробки; он опускался под углом в тридцать градусов. В двух дюймах от затыльника он был чуть сплющен, и просверленное наискось отверстие обращено назад. Гоосенс подал второй стержень, покороче.

— Верхний, — сказал он.

Этот скосился вниз совсем немного: образовался узкий треугольник, лишенный основания. Гоосенс извлек его — вогнутый, подбитый черной кожей плечевой упор длиною в пять-шесть дюймов, с двумя отверстиями.

— Тут резьбы нет, вставляйте.

Шакал вставил стержни в отверстия и легким нажимом пригнал упор. Прикладная рама и спусковой крючок создали наконец некое как бы контурное подобие винтовки. Убийца вскинул ее к плечу, прицелился в стену, нажал на спуск. Раздался глухой щелчок.

Он повернулся к бельгийцу: тот держал в руках две черные трубки длиною дюймов по десять.

— Глушитель, — сказал англичанин и, приняв поданную трубку, осмотрел тонкую нарезку возле дула и до упора навинтил глушитель широким концом. На конце ствола появилось нечто вроде длинной сосиски. Он протянул руку за оптическим прицелом.

На стволе были продольные парные бороздки для зажимов прицела, который крепился строго параллельно стволу. Справа и наверху окуляра имелись крохотные болты для передвижки прицельных осей. Англичанин снова вскинул винтовку и прищурился: ни дать ни взять английский джентльмен в элегантном клетчатом костюме зашел в магазин на Пиккадилли подобрать себе охотничье ружье. Но не охотничье это было ружье: диковинный набор за десять минут превратился в коварное, дальнобойное и бесшумное оружие убийцы. Шакал положил винтовку на стол, повернулся к бельгийцу и одобрительно кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Просто очень хорошо. Поздравляю вас. Прекрасная работа.

Г-н Гоосенс просиял.

— Осталось наладить прицел и пристрелять ружье. Патроны вы запасли?

Бельгиец достал из ящика стола коробку на сто патронов. Она была распечатана, и шести не хватало.

— Вот вам для пристрелки, — сказал оружейник. — А шесть штук — это я вынул, вам ведь нужны с разрывными пулями?

Шакал вытряхнул кучку патронов на ладонь. Маленькие, с виду уж очень маленькие для такого дела; но он не преминул заметить, что они куда длинней охотничьих патронов этого калибра. Пороху, значит, больше, больше скорость пули, выше точность попадания и убойная сила. И пули остроконечные: словом, патроны не охотничьи, а спортивные.