Светало. Одинокий всадник спешился у лестницы, прошел сквозь зияющий черный зев, где скоро встанут ворота, и застыл на краю темного колодца. Женщина, что лежала там, на обсидиановом возвышении, узнала его по очертаниям фигуры, по посадке головы... да она и не ждала никого другого. Порыв холодного ветра с ледников донес до нее запах свежей крови.

Когда он вышел на свет, стало видно, что он покрыт кровью с ног до головы, словно побывал на бойне. На левом предплечье засохла грязь: должно быть, он падал с коня...

Мужчина встал на самом краю котлована, глубокого, как ущелья Долины, окруженного загадочными механизмами из метеоритного железа со светящимися кристаллами. Магические линии слабо мерцали в свете нарождающегося дня. Повсюду на мостках и на платформах внутри котлована виднелись фигуры спящих людей, – они свалились от изнеможения прямо в колдовских кругах из серебристой пыли, засохшей крови, дыма и света.

Мужчина посмотрел в глаза женщине, единственной, что бодрствовала на своем постаменте.

Великое Заклятье отняло у нее все силы. Она с трудом приподнялась на локтях и закашлялась, чувствуя себя вдвое старше своих шестидесяти лет. Он двинулся к ней, осторожно проходя по бамбуковым навесным мостикам и переходам, сплетавшимся в исполинском котловане в подобие тончайшей паутины, и по тому, как медленно, с трудом он переставлял ноги, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, было ясно, что и у него нынче выдалась нелегкая ночь.

– Все готово, – обратилась к нему женщина, когда он приблизился. – Чары мы наложили, как сумели. Только не пересекай вон ту линию, и все будет в порядке.

Он с почтением относился к магии. Увы, в эти дни такое сделалось редкостью. Глядя, как он озирается по сторонам, женщина гадала: видит ли он сейчас то же, что и она – грядущие очертания величайшей цитадели.

Каждая руна, каждый сигил, каждый круг был начертан по отдельности, ее рукой, или руками тех чародеев, что спали сейчас вокруг, утомленные непосильной работой.

И все это зря...

Все впустую.

Она спросила:

– Они погибли?

Он кивнул.

– Все до единого?

– Да.

Ей было больно это слышать. Она знала и любила многих из тех, кто был убит в эту ночь.

– Почему ты не позвал нас на помощь?

Лицо его было грязным и небритым; и даже концы длинных волос перепачканы. Голос скрежетал, как ржавое железо.

– У вас был один-единственный шанс наложить все эти заклятья. Ты же сама говорила... Миг, когда достигает пика сила солнца, луны и звезд. – Он сглотнул, превозмогая боль. – Жертва была не напрасной.

Она скрестила руки на обнаженной груди, под тяжелым темно-синим плащом. Утро выдалось зябким. Где-то вдалеке журчали в скалах ручейки. Пахло влажной землей. В Долине пробуждались птицы.

– Нет, – возразила она. – Напрасной... ибо мы потерпели неудачу. Мы отдали все силы, но этого оказалось мало. И все это... – Она обвела рукой яму фундамента, недостроенные стены, замершие в неподвижности механизмы и паутину световых магических линий. – ...Все это пропадет втуне, и мы останемся ни с чем.

Голова ее поникла. Она не плакала уже много – лет, с того дня, когда осознала истину, слишком ужасную, чтобы ее можно было выразить словами. Скорбь ее была подобна свинцовому жернову, утягивавшему их обоих в бездонные глубины отчаяния.

– Мне очень жаль...

– Ты видел? – Голос Джил Паттерсон звучал не громче шороха сухих ветвей плюща по каменной стене. Привычка сливаться с тенями давно уже стала для нее второй натурой. Двор, простиравшийся перед ними, казался пустым и тихим. Мраморные плиты на земле почти полностью скрывали грязь и лишайник, разросшийся кустарник мешал обзору; и все же она могла бы поклясться, что там что-то мелькнуло. – Чувствуешь?

На долю дюйма она продвинулась вперед, чтобы разглядеть получше, но стараясь все так же держаться в тени разрушенного перистиля.

– Что это?

Невольно на ум приходили призраки.

Пять лет прошло с тех пор, как здесь погибли восемь тысяч человек, – то была страшная ночь, и, возможно, их духи еще населяют эти места.

– Не имею ни малейшего понятия, дорогая.

Она не слышала, как он вернулся, после того как осмотрел внешний двор здания: он всегда умел двигаться совершенно бесшумно. В голосе, звучавшем так тихо, что никто, кроме Джил, не смог бы расслышать его слов, звучали мягкие бархатистые нотки и, одновременно, надтреснутая жесткость старой бронзы. Синие глаза ярко блестели в тени надвинутого капюшона.

– Но там что-то есть.

– О, да. – Ингольд Инглорион, Архимаг Запада, умел прислушиваться так, что казалось: слух его объемлет весь этот обуглившийся, искореженный, опустевший город вокруг, улавливает все звуки, как мертвые, так и живые. – Сдается мне, – добавил он шепотом, прозвучавшим словно бы прямо в сознании Джил, – что наш преследователь объявился, как только мы миновали городские ворота.

Он сделал знак рукой, – почти неприметный, но после пяти лет совместных странствий в поисках книг и магических артефактов среди руин городов, населенных лишь упырями и чудовищами, приучили ее обращать внимание на такие вещи. Джил не слишком доверяла магии, равно как и не верила в призраков, а также в фей или в НЛО, – но распознать защитные чары было ей вполне под силу, и она прекрасно знала, что защитные чары Ингольда порой оказываются куда более прочными, чем иные вполне реальные крепости с крышей и стенами.

Поэтому то, что случилось дальше, застало ее совершенно врасплох.

Двор был довольно велик. Здесь, в доме, за крепкими стенами пытались найти укрытие несколько сотен человек в надежде избежать нашествия дарков. Теперь их черепа, выбеленные временем, незряче пялились на незваных пришельцев из-под занавеса серого плюща. Время близилось к полудню, и серебристая дымка, поднимавшаяся над городскими каналами, забитыми илом и грязью, постепенно начинала растворяться; цвет постепенно возвращался к поваленным красным колоннам, к синей и золотой черепице. Большая часть двора лежала укрытая под жирным покрывалом белесого, сухого мха, именуемого людьми сланчем, – и именно этот сланч сейчас привлек внимание Джил.

Ингольд держался совершенно неподвижно, скрытый в полосатых тенях полуразрушенной колоннады, а Джил тем временем подошла взглянуть на мох.

– Мне ведь это не померещилось, верно? – Ее тихий голос в неестественном безмолвии этого места прозвучал резко, как удар кузнечного молота. – Чем дальше на юг, тем хуже.

Джил опустилась на колени, разглядывая следы, испещрявшую глинистую почву у самых краев сланча, и наставления Ингольда, – а также ее друга Ледяного Сокола, – зазвенели в памяти, словно тревожные колокольчики. Черт возьми, что делала эта росомаха? Бежала боком? Пыталась сожрать собственный хвост? А кролик... если только это кроличьи следы?.. Похоже, что-то запуталось у него в шерстке, но...

– Не может ли это иметь отношение к тому, что мы ищем? – Порыв ветра подхватил прядь волос, выбившуюся, словно темная ленточка, из косы, надежно спрятанной под тугой меховой шапкой. – Ты говорил, что Майя не знает, в чем тут дело. А раньше, до прихода дарков, животные, в Пенамбре никогда не вели себя странно?

– Никогда не слышал о таком. – С этими словами Ингольд повернул голову, одновременно к чему-то прислушиваясь, откинул назад капюшон тяжелого бурого плаща, и длинные седые волосы рассыпались по плечам. Долгое путешествие отнюдь не пошло им на пользу. Бороду он постарался подровнять ножом пару дней назад, и теперь был похож на святого Антония после десяти раундов поединка с демонами.

«Впрочем, – подумала Джил, – в этом мире никто кроме нее, – да еще Ингольда, потому что она ему сказала, – не знал, кто такой святой Антоний, хотя Майя, епископ Ренветский, бывший епископ Пенамбры и владелец возвышавшегося перед ними дворца, рассказывал ей легенду о местных святых отшельниках, у которых были те же проблемы».