– Наверняка он врет, – заявила Лирта, встряхивая рыжей шевелюрой. – К тому же его мать – шлюха. Я бы не испугалась никакого дурацкого габугу. И папа говорит, что их вообще не бывает.

– Твой папа наверняка то же самое говорил и про дарков, – заметил Руди. Мать Лирты тут же поспешила разогнать ребятишек, опасливо косясь на мага через плечо. Даже во сне прикорнувший в уголке зала Руди ощущал бремя чужого гнева и страха, мешавшего ему дышать. Кажется, он видел во сне равнины и пустыни Геттлсенда, жарился под лучами беспощадного солнца, вдыхал запах пыли, камней и травы на склонах черных гор. Еще ему снилось Калифорния, – хотя такого не случалось уже много лет. Он словно бы лежал в постели в крохотной материнской квартире, чувствуя, как здание сотрясается всякий раз, когда гигантские грузовики трясутся снаружи по раздолбанной Арлингтон-авеню.

Вокруг творилось нечто, не дававшее ему покоя, но он никак не мог понять, в чем дело.

На рассвете он вышел еще раз взглянуть на сланч Фаргина Гроува.

Гроув пошел с ним, жалуясь всю дорогу на членов Совета Поселений – из которого он вышел после того, как там отказались сделать его старейшиной, – по его словам там заседали одни трусы и ретрограды, мешавшие жить «настоящим мужчинам» типа него самого.

Все то же самое Руди не раз слышал и в Убежище. Строго говоря, все земли вокруг принадлежали Минальде, а помещения в Убежище – Тиру. Но богачи типа Варкиса Хогширера и Энаса Баррелстейва все время пытались ограничить королеву и маленького короля в правах и разделить само Убежище и прилегающие земли между теми, кто там жил, – разумеется, одним из этих людей был и сам Энас Баррелстейв. Выступали эти люди и против таких вельмож, как лорд Анкрес и лорд Скет, а также менее влиятельных лордов, которые прибыли в Убежище с солидными запасами провизии, и потому сумели занять там достойное место. Все эти свары прекращались лишь когда спокойствию Убежища угрожали разбойники или Всадники. По традиции, в дворянских семействах все мужчины учились фехтованию, и именно они были главной защитой простых людей.

Со своей стороны, лорды презирали таких людей, как Гроув и Энас Баррелстейв, разбогатевших и обзаведшихся землей. Еще один из этой когорты – Варкис Хогширер – был ростовщиком, и Руди искренне презирал его, особенно после того случая, как по весне Хогширер каким-то образом узнал, что с юга в долину направляется торговый караван. Он выехал ему навстречу, скупил иголки, пуговицы, зерно, плуги и ткани, а затем стал перепродавать все это в четыре-пять раз дороже. С той поры других торговцев в долине не появлялось, хотя Руди каждый день следил за дорогами с помощью магического кристалла.

Как и предполагал молодой маг, сланч на полях Гроува оказался в точности таким же, как и повсюду. Тем не менее, ему не верилось, чтобы эта дрянь распространилась так быстро. Наверняка, когда Гроув засевал поле, сланч уже был здесь, но на него просто никто не обратил внимания.

Тем не менее, он тщательно проверил все вокруг в надежде отыскать нечто необычное, что помогло бы им с Ингольдом.

Разумеется, он ровным счетом ничего не нашел.

Сланч никогда не менялся. Похоже, он был растительного происхождения, но не имел ни листьев, ни зерен, ни корней, и Руди не знал, какую функцию выполняют тоненькие отростки, которые сланч пускал в землю. Кроме того, было непонятно, почему гибнет вся растительность вокруг. К тому не было никаких внешних причин – но все же это происходило.

В сланче жили черви – огромные, медлительные и, как обнаружил Руди, на удивление агрессивные. Они кидались на него, шлепая круглыми красноватыми отвратительными ртами.

– Какая мерзость, – пробормотал он, отступая прочь и отбрасывая одну из тварей на пару ярдов в сторону кончиком посоха. – Надо поймать эту гадину прежде, чем возвращаться домой.

Интересно – это обычный червяк, обожравшийся сланча, или какой-то новый необычный вид?

Наверняка, Ингольду это известно. Ингольд обладал невероятными познаниями во всем, что касалось древней магии и естественной истории, – порой Руди не верил, что сможет когда-нибудь сравниться со своим наставником.

Однако, когда он попытался связаться с Ингольдом, расставшись с Гроувом вскоре после полудня, то ничего не увидел в магическом кристалле. Руди повертел его и так, и сяк, пытаясь уловить бледные солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь крону яблони, под которой он сидел, и погрузился в полутранс. Наверняка, они где-то в пути. Ну, может быть, остановились перекусить... Ингольд...

Ничего. Лишь то же глубинное, неприятное тянущее ощущение, чувство тяжести, жара и давления, а еще глубже – ярость и страх, словно там действовала какая-то магия, неведомая людям.

– Ну, давай, – прошептал Руди. – Нельзя же так!

Он очистил сознание, упорядочивая мысли. Может, Вот в Геттлсенде знает, что происходит, и сможет объяснить, почему нет связи. Возможно даже, ему известно, что это за безымянное чувство и загадочный ужас.

Не добившись ничего, Руди по очереди пытался вызвать каждого из колдунов Геттлсенда, как делал это прошлой ночью. Потерпев неудачу, он призвал образ Минальды, и тут же увидел ее в недрах кристалла. Она стояла посреди поля в ярком шелковом платье и о нем-то спорила с Энасом Баррелстейвом. Еще более взволнованный, Руди опять попытался вызвать Ингольда. Проклятье!

Он сунул кристалл в кожаный мешочек и спрятал его в карман куртки. День был довольно теплым. Может, холода, наконец, закончились и наступило лето?

И вовремя, черт побери! Руди сомневался, что Убежище сможет пережить еще одну такую зиму.

Ясный, как колокольчик, до него донесся голосок Лирты Гроув, бранившей кого-то. Девочка стояла у калитки в частоколе вместе с двумя поселковыми парнишками. Через пару лет она станет такой же несносной, как дочь Варкиса Хогширера, Скела, наглая и пронырливая, склонная к воровству. Руди невольно задавался вопросом, по каким таким кармическим законам в любой группе детишек всегда найдется хоть один такой уродец. Он помнил их еще по своей школе...

Наблюдая за малышней из-за изгороди и слушая их голоса, Руди подумал о пастушатах в Убежище и о детишках, державшихся за материнские юбки, когда женщины были заняты стиркой. Смотрел он на них не только потому, что любил детей, но и потому что, подобно Ингольду, надеялся на чудо.

Он ждал.

– Дарки знали, что магия – единственная защита, которую может выставить против них человечество, – сказал ему как-то раз Ингольд, когда они с Руди разыскивали Тира, заигравшегося с другими ребятишками в Убежище. Конечно, Руди знал, что с ними Тир в безопасности, но ведь мальчугану было всего четыре года...

– Они напали на Город Магов, уничтожив почти всех его жителей; они достаточно хорошо знали меня, чтобы начать за мной охоту. – Старик нахмурился, опираясь на посох. – И последние пять лет я все больше начинаю опасаться того, что дарки охотились также на детей, наделенных колдовским даром. На будущее поколение магов.

– О, господи, – пробормотал Руди. Это звучало вполне логично.

Склонность к волшебству обычно проявлялась в детях сызмальства, лет с пяти, а то и меньше, по словам Ингольда, а затем исчезала вплоть до полового созревания. Последние пять лет Ингольд пристально наблюдал за подрастающим поколением.

Никто из них не выказал ни малейших склонностей к магии. Тед, старший из пастушат, стал при Ингольде кем-то вроде добровольного помощника в его химических и физических опытах, но колдовством так и не овладел. Он просто любил всевозможные устройства и в свободное время занимался зеркалами, усиливавшими свет в гидропонных залах. Остальные дети и вовсе не выказывали склонности к магии. Руди гадал, сколько это еще продлится.

С мешками для сбора хвороста малыши направились к лесу. В поселениях требовалось немало дров: хотя ночи здесь были теплее, чем в долине, но каменные дома хуже держали тепло, чем Убежище. Руди проследил за ними взглядом. Лирта Гроув бежала налегке, как и положено хозяйской дочери; светловолосый малыш Реппитеп с трудом поспевал за ней.