Рафи не стал тратить время на составление какого-нибудь плана, на сбор вещей и прощание с родственниками. Он просто встал и пошел по той дороге, которая вела в город, рассчитывая встретить по пути кого-нибудь, кто укажет, где дом Марии. А уж там будет видно, что нужно делать дальше. Ему было страшно. Почти так же страшно, как тогда, перед быком.

Он шел на звуки города, постукивая впереди палочкой и стараясь держаться ближе к краю дороги. Пока его путь лежал по проселку, он мог рассчитывать только на себя. Но память и чутье его не подвели. Вскоре он оказался на окраине городка, в начале главной улицы. Пять лет он не появлялся здесь. Пять лет он слышал лишь голоса своих родственников и голос девушки. Он уже почти поверил, что во всем мире не осталось других людей. И вот он на главной улице города. Один, слепой, не знающий дороги, почти беспомощный…

Рафи прижался к стене какого-то дома, не в силах двигаться дальше. Он слышал чужие незнакомые голоса, крики детей, лай собак, скрип повозок, стук лошадиных копыт и шаги, шаги, шаги… Целое море звуков накрыло его с головой, и он барахтался в нем, как неопытный пловец в грозных волнах прибоя. Нет, это не был страх, это была полнейшая растерянность, почти паника. Она почти парализовала Рафи. Он стоял, подняв руки перед грудью, словно защищался от того мира, который был за пределами его тьмы. На лбу выступил пот, сердце колотилось у самого горла, ноги были будто из ваты. Как же он был самонадеян, когда решил оправиться на поиски Марии! А ведь это всего лишь окраина родного города, который он знал вдоль и поперек, который успел изучить, будучи мальчишкой, до каждой ямы на дорогах, до каждого закоулка. Что же будет, когда он пойдет дальше, если это понадобится? Как он выживет в чистом поле, в лесу, в незнакомом большом городе?

Рафи судорожно сглотнул и крепче сжал свою палку-посох. Ладно, решил он, что будет, то будет. Рано загадывать. Для начала нужно заставить себя отлепиться от шершавой стены, остро пахнущей новой штукатуркой, и пойти дальше, к центру, а оттуда — к южной окраине. Именно там, по скупым рассказам Марии, был ее дом. Ему предстоит пройти через весь город.

Он сделал несколько шагов вдоль дома, касаясь одной рукой стены. Это оказалось не так сложно — куда труднее было заставить себя сделать первый шаг. Но теперь дело пошло легче. Рафи осторожно продвигался вперед, нащупывая палочкой дорогу и держась вплотную к домам. Он слышал, чувствовал проходящих мимо людей, которые предупредительно сторонились, пропуская слепого юношу.

Так он прошел несколько кварталов. Поначалу было сложно пересекать поперечные улочки, когда спасительная стена вдруг исчезала и рука встречала лишь пустоту. Но чувство направления Рафи не подводило, и вскоре он перестал замирать в нерешительности на перекрестках.

Он шел, подчиняясь своему чутью, которое неимоверно обострилось за годы. Очень скоро он заметил, что чувствует встречного прохожего уже за несколько шагов и вполне успевает податься в сторону. Как у него это получалось, он не знал. Да, впрочем, он и не задумывался над этим. Вряд ли было бы много толку, если бы он разложил это шестое чувство на вполне объяснимые составляющие — запах приближающегося человека, звук его шагов, выхваченный чутким ухом среди десятков и сотен других звуков, едва ощутимое колебание воздуха, которое улавливает кожа, но которое мозг не в состоянии осознать… Над всем этим Рафи не задумывался. Он просто шел. Шел туда, где жила девушка по имени Мария. Шел среди людей впервые за пять лет. Шел, преодолевая каждым новым шагом свою слабость и неуверенность. Шел без всякой надежды, но с твердой уверенностью в том, что не идти туда он не может.

Он не сразу понял, что зовут его. Пока он не услышал совсем рядом учащенное дыхание и кто-то не положил руку на его плечо.

— Рафи! Это ты?

Рафи растерянно повертел головой, будто пытался увидеть того, чей голос слышал совсем рядом.

— Это я, Винсенте… Еле тебя узнал. Ты здорово изменился… Сколько мы не виделись? Четыре года… Да, почти четыре года

Рафи наконец понял, кто с ним говорит. Винсенте был одним из подмастерьев сапожника, у которого в свое время Рафи подрабатывал. Так получилось, что с ним Рафи сошелся ближе, чем с другими сверстниками. Они не стали друзьями, но все же время от времени много разговаривали о быках и матадорах. Винсенте тоже любил бой быков, но любил его как зритель. Быть тореро он не хотел. Его мечта была попроще, но и понадежнее — стать правой рукой сапожника, жениться на его дочке и унаследовать мастерскую. Тем не менее, к стремлению Рафи он относился с пониманием — кто знает, не будь у него таких заманчивых перспектив, может, он тоже выбрал бы совсем другую дорогу.

Винсенте дольше всех навешал Рафи, когда тот ослеп. И если бы Рафи вел себя тогда хоть чуточку иначе, он продолжал бы заходить к нему и по сей день. Впрочем, Винсенте даже не думал обижаться на того, только что потерявшего зрение мальчика. Он не раз задавал себе вопрос, а как бы он вел себя на его месте. Быть может, еще хуже. Так чего обижаться?

— Как ты? Что здесь делаешь? — спросил Винсенте.

Рафи услышал в его голосе искреннюю радость.

— Я тоже рад тебя… Встретить тебя, — ответил он. — Как ты? Женился на дочке сапожника? Как ее звали?..

— Да ну ее, — рассмеялся Винсенте. — Мастерская и так перешла мне. Зачем было жениться? Я нашел другую девушку, красивее и покладистее… Ну а как ты-то?

— Я в порядке, как видишь… Не умер.

— Ты всегда был молодцом. Я до сих пор помню, как ты убил того быка. Аж мурашки по коже. Вот это было дело! Вроде и пять лет прошло, но каждая твоя вероника так перед глазами и стоит. Да, натерпелся я тогда страху…

— Я тоже, — серьезно сказал Рафи, и они оба расхохотались.

От этого смеха Рафи почувствовал себя как-то спокойнее и увереннее. Поначалу разговаривать со старым приятелем ему было тяжело. Трудно говорить на равных с тем, кто, в отличие от тебя, не спотыкается на каждом шагу и может сам зарабатывать себе на хлеб, а не жить на попечении у родственников. Но этот смех все расставил по своим местам, сделал их равными. И теперь Рафи мог честно рассказать о том, что привело его в город.