Перед выходом на арену к Рафи подошел хозяин.

— Ты подумал над моими словами? — спросил он.

— Да, — ответил Рафи.

— Хорошо. У тебя есть только один шанс. Если и сегодня будешь спать на ходу, вечером мы уедем без тебя.

— Я все понял. Я постараюсь сделать так, чтобы зрителям понравилось.

— Что ж, надеюсь… Помни, я буду атаковать, как бык. Хороший надежный бык. Всегда прямо. Без всяких сюрпризов. Пропускай меня слева. Топать постараюсь погромче… Слушай мои шаги.

— Я знаю, — сказал Рафи. Ему не нужен был этот разговор. Он и так прекрасно знал, что делать. Куда лучше было бы побыть сейчас в одиночестве.

По его тону хозяин догадался об этом и, что-то тихо ворча, отошел в сторону. Рафи вздохнул с облегчением. Ни к чему сейчас была эта болтовня. Каждый раз, когда он выходил на арену против этого клоуна, Рафи отлично понимал, что тот делает или собирается делать. Ни одно движение «быка» не ускользало от него. Все было ясно, словно он действительно видел. Рафи чувствовал, что вполне смог бы справиться и с настоящим быком. Не взрослым, конечно, а совсем молодым. Но справился бы… Почти наверняка. Главной проблемой была не слепота А обыкновенная гордость, которая заставляла его игнорировать все, что происходит вокруг. Теперь предстояло преодолеть ее. Ради того, чтобы не умереть с голоду в чужом незнакомом городе. Ради того, чтобы найти Марию. Ради того, чтобы показать этим алчущим развлечений бездельникам, что он настоящий мужчина и матадор.

— А теперь, почтенная публика, — услышал он кривляющийся голос хозяина, — позвольте представить вам быка по кличке Gordo![17] и храбреца матадора, который, не глядя, проткнет его деревянной шпагой… Рафи!

С этого визгливого объявления начиналось каждое их выступление. Рафи от него тошнило, но у хозяина было свое мнение насчет того, как нужно представлять артистов. Юноша услышал крики и громкий смех и понял, что хозяин уже выбежал на арену. Он помедлил немного, чтобы дать толпе возможность насладиться этим зрелищем, а потом, с мулетой в одной руке и шпагой в другой вышел на арену.

Как всегда, люди не сразу поняли, что перед ними слепой. Лишь спустя какое-то время Рафи услышал недоумевающий ропот. Он знал, что скоро он перейдет в смех и улюлюканье. Вернее, всегда переходил… Но не сегодня. Рафи поклялся себе, что сегодня над ним смеяться не будут.

Отсчитывая шаги, он вышел на середину арены. Хозяин тяжело пыхтел чуть справа, и Рафи повернулся так, чтобы оказаться к нему лицом. Пора было начинать. Он выпрямился и сдвинул ноги, как делал это бесчисленное количество раз, и только однажды — перед настоящим быком. Рафи горько усмехнулся. Действительно, он, скорее, шут, а не матадор. Он обречен лишь изображать бой… Дразнить мулетой пустоту или другого шута, наносить удар деревянной шпагой, а не стальным клинком и рисковать только своей гордостью, но никак не жизнью… Бумажный матадор, бумажный герой.

Но другого выхода у него не было. Ничего уже не вернешь. Надо жить с тем, что осталось. Если тебя лишили всего, что было тебе по-настоящему дорого, у тебя есть два пути — или опустить руки и провести остаток дней в собственной пустыне, сожалея о потерянном, или, презрев слабость и неуверенность, построить новый храм. Но и к тому, и к другому нужно идти с полным осознанием. Иначе у тебя не будет даже пустыни… У каждого есть право выбора. Но не у каждого хватает мужества воспользоваться этим правом.

Так думал Рафи, стоя на площади незнакомого города и слушая неровный гул толпы. Настал момент, когда он должен был выбрать свой путь. Он уже делал это. Тогда — пять лет назад на площади родного города; совсем недавно, когда отправился на поиски Марии… Он уже делал это. И сделает снова Если понадобится, то и не один десяток раз. Ибо вся жизнь — это бесконечная череда мгновений, когда нужно делать свой выбор.

И Рафи, изящно изогнувшись, поманил «быка» мулетой.

— Ну, вот видишь, — сказал хозяин после того, как они ушли с арены, а их место заняли настоящие матадор и бык. — Как я тебе и говорил, они в восхищении. Бьюсь об заклад, что они даже забыли о твоей слепоте. Я даже опасаюсь, как бы работа Луиса не показалась им скучной…

Хозяин явно немного преувеличивал, чтобы подбодрить Рафи. Но тому все равно было не до разговоров. В ушах все еще стоял шум аплодисментов. Он и сам не ожидал такой реакции от «почтенной публики».

Они подошли к составленным полукругом фургонам. Хозяин до сих пор тяжело отдувался — Рафи заставил его попотеть.

— Когда ты мне дашь настоящего быка? — спросил Рафи, когда они присели отдохнуть.

— Я хочу, чтобы ты выступил еще пару раз со мной.

— Почему?

— Один успех — это не успех, это счастливая случайность. Второй — слепая удача И только третий — настоящая заслуженная победа, после которой уже нет пути назад.

— Но сегодня я выступил хорошо?

— Даже очень хорошо! — послышался голос Вероники.

Рафи не слышал, как она подошла.

— Ты знаешь мою дочь? — спросил хозяин труппы.

— Да, папа, он знает. Рафи кивнул.

— Ну, хорошо, — сказал шут. — Значит, ты не такой уж одиночка, каким я тебя представлял.

— Как бы не так, — вмешалась Вероника. — Мне едва удалось его разговорить.

— Но все-таки удалось… Ладно, я пойду отдохну. Ты меня сегодня совсем загонял. Скорее бы дать тебе настоящего быка. Долго я таких игр не выдержу, — опять полушутя, полусерьезно сказал хозяин и поднялся. — Знаешь, Луис прав — ты был бы чертовски хорошим матадором, если бы мог видеть, Рафи.

— Да, — тихо ответил Рафи. — Но этого никогда не будет.

— Не отчаивайся… Помни, что весь мир может измениться в любую секунду. И надо быть к этому готовым.

Шут ушел, и Рафи с Вероникой остались одни. Юноша ждал, когда девушка заговорит, но та стояла рядом, тихо напевая себе под нос какую-то простую песенку. Неподалеку слышались крики зрителей, следивших за поединком Луиса с очередным быком. Судя по всему, они были в восторге от работы матадора.

Рафи стало грустно. Все равно, как бы он ни старался, по-настоящему людей будут волновать не его безупречные, но абсолютно безопасные вероники, а вот эта игра со смертью, в которую вступит кто-нибудь после его представления. Он так и останется шутом Пускай хорошим, мужественным, сумевшим преодолеть собственную слабость, но все же лишь шутом.