— Лин, поднимись к себе, пожалуйста, — шепчу я подруге, кивая на дверь на кухню, за которой гневно верещала Элен, — Не хочу, чтобы эта стерва еще и тебя оскорбляла. Она любит унижать все, что касается нас и нашего окружения.

— Точно? — недоверчивостей спросила Линка, покосившись на дверь.

— Точнее не бывает, — киваю я и решаю проводить до двери в её комнату.

Странно, что папа так спокойно воспринимал верещание Элен. Обычно эта женщина заставляла все жилваки на его шее пульсировать. Она всегда была невыносима из-за ее собственного отношения к окружающим людям, к нам с братом, к папе, будто он — всего лишь зверушка, которой можно манипулировать. Я не согласна с этим. Я не хочу жить и не замечать пренебрежительного отношения моему отцу и к брату. Элен должна это понять, и скажу ей об этом именно я. Если так подумать, то она всегда видела во мне угрозу. Я — единственная родная дочь её мужа. Да, внебрачный ребёнок, но желанный и любимый. Макс — мальчик, поэтому к нему претензий меньше, чем ко мне, ведь ко мне, как к дочке, у папы более трепетное, нежное отношение. Элен об этом знает. Она не дура, чтобы не замечать, что папа прекрасно осознаёт, что Саманта не его ребенок. Не похожа. Совсем. Однажды, когда я собралась с духом, чтобы высказать папе все свои сомнение на ее счёт, он лично мне серьезно-шутя объяснил: «Милая, все дочки похожи на своих пап, а сыновья на мам. Ты — вылитый я в молодости. Макс — сама серьезность весь в маму. Я это в тебе сейчас вижу, а в Саманте очевидно другой мужчина.». Папа всегда четко подмечает подвохи. Это еще одна важнейшая основа бизнеса. Не знаю почему, но наш отец умеет подмечать все нюансы и тонкости. Он играет на своих условиях, заключая договора. Мне еще у него учиться и учиться.

Линку я оставила в своей комнате. Она пообещала, что пойдет купаться и так далее. Вообщем, делать компресс на ноги после шпилек и очищать поры от слоев «штукатурки». Ну, собственно, я пойду вправлять мозги Элен. Кстати, они были настолько заняты руганью, что не заметили, как мы с Линой вошли. Хорошее начало. Они слишком погружены в свой внеочередной скандал. Я вхожу без стука. Смысл? Лично я не вижу. Элен тычет пальцем в моего отца и вопит:

— Это все твоё скверное воспитание и плохая наследственность. Я всегда считала, что нужно отдать ее в интернат для трудных подростков, — она скрещивает руки на груди.

Папа набирает полную грудь воздуха. Тема «Интерната для трудных или буйных подростков» — самая больная из всех, которые эта дамочка могла поднять. Не считая чести и достоинства нашей мамы, конечно же. Папа поднимает глаза на Элен. Ранее от пытался читать подборку новостей в планшете.

— Если ты скажешь еще хоть слово, лживая сучка, все твои счета будут заблокированы. Огибайся и денег занимай у кого хочешь, — рычит папа и встаёт из-за стола, — Я горжусь своей дочерью и тебе того желаю. Если ты будешь орать и портить моим детям выходные, я отправлю Саманту в Интернат для трудных подростков. Не моя проблема, если она не умеет держать язык за зубами.

— Твоя шлюха — позор семьи. Только ты продолжаешь это отрицать! — шипит Элен и подходит к папе, смотря ему в глаза, — Родил детей от проститутки, так даже совладать с ними не можешь! Ах да, я забыла, что ты с ней только и мог, что в постели кувыркаться, бесплодный идиот!

Откуда Элен об этом знает?! Чувствую, когда она забеременела якобы от папы, заранее знала на что давить, чтобы записать Саманту на папино имя. Сучка! Папа не успел ей ответить. Вошла я и со всей дури бабахнула дверью. Меня одолевала ярость. Я едва смогла совладать со своими кулаками. Элен от удивления или неожиданности широко распахнула глаза, но потом её нахальная, обколотая ботоксом рожа надулась от возмущения. Кто из нас должен быть возмущён и зол?! Явно не она. Эта женщина испортила все: папину жизнь, мамину жизнь, наше детство. Она причастна к тому, что мамы не стало. Она заставила её порвать с папой. Кстати о нем, мой отец виновато поджал нижнюю губу. Он всегда так делал, когда чувствовал передо мной неудобство, извините за туфтологию, банально вину. Он не хотел, чтобы я слышала весь этот концерт без заявок телезрителей.

— Не смейте так говорить о моей семье! — в гневе кричу я и стукаю кулаком по мраморной столешнице барной стойки, — Главная шлюха в этом доме — это ты! Проваливай уже из нашей жизни по-хорошему, пока еще можешь!

Папа вылупился на меня, не ожидав моего появления. Минуту погодя, он слегка улыбнулся, ему было приятно, что я нашла в себе силы заступиться за нашу семью. Естественно! Это мой долг!

— Поглядите, у кого зубки прорезались, — Элен Немедленно среагировала, не выдавая своего страха передо мной, но её глаза, смотревшие на меня, как на бомбу, не могли скрыть ужаса, — Ты, избалованная маленькая дрянь, подняла руку на Саманту за то, что она всего лишь сказала правду о твоей мамаше.

Я вскипела от её слов. Мне захотелось плакать от злости. Стереотип о маме, позорящий ее перед людьми, появился из-за этой алчной, завистливой женщины. Папа был на грани того, чтобы припечатать Элен к стеночке, но она только этого и ждала, чтобы потом обвинить его в домашнем насилии. Нельзя. Я подошла и взяла отца за руку. Этот жест оказался самым верным решением для папиного успокоения.

— И? Твоя «правда» не стоит ничего по сравнению с тем, что всегда было у моей мамы. Ты — всего лишь завистливая тварь, корчащая из себя жертву, — рычу я и случайно впиваюсь ногтями в папину руку, сжимая её в ярости, — Саманта не изменила папиного отношения к тебе, и ты решила опозорить нашу мать. Знаешь, чего я хочу? Я хочу, чтобы однажды Саманту назвали дочерью шлюхи, чтобы в нее тыкали пальцем из-за тебя, чтобы она оказалась в шкуре девочки, которая обожает свою мать, и дерётся со всеми, кто пытается запятнать её имя. Я хочу, чтобы она стала мной!

Элен ошарашено посмотрела на меня. Она явственно это представила и заткнулась. Ей было нечего сказать. Папа сочувственно на меня посмотрел. Он не догадывался, что я чувствовала все эти годы, что творилось в моей головушке до сего момента. Мне захотелось плакать. Но в моих глазах полыхали огоньки гнева и ненависти. Безумные огоньки. Я жаждала всего, о чем только что сказала. Я даже не хотела, я именно жаждала. Неистово. Страстно. Безудержно. Я имела на это право.

— Ещё одно слово в адрес моих родителей, и я тотчас воплочу свою мечту в жизнь, — добиваю я и, отпустив папину руку, подхожу к Элен вплотную, вцепившись взглядом в ее ошарашенные глаза, — Я уже не та маленькая наивная девочка, кокой ты меня впервые увидела. Учти это, прежде чем решишь сделать гадость моему отцу, брату или персонально мне.

Я стала безжалостной к своим врагам. Я больше не жалею их за наивность. Есть вещи, которые нельзя простить или забыть. То, что эта женщина сделала для моей семьи я не могу спустить на тормозах. Пожалуй, с маминой смертью мне перешли её обязанности — хранить и оберегать мир и покой в нашем доме, по-женски вступаться за отца и брата и быть для них опорой и поддержкой, как они для меня. Папа и Макс — каменная, нет, железо-бетонная стена, за которой я могу легко спрятаться, поэтому я не позволю какой-то сучке испещрять мою стену. Здесь я хозяйка. Теперь Элен это осознала. Она стояла бледная, пытаясь неумело замаскировать свой страх за гордыней и высокомерием. Не пройдёт. Не в этот раз. Я задела её за живое. Скажем, взяла за жабры, как только умеет женщина. Не отрицаю, чтобы так научиться, надо стать не меньшей сучкой и эгоисткой. Разница в одном: я не перешла тонкую грань между лицемерной тварью и божьим одуванчиком. Я заняла промежуточное положение. Это удобно.

— Кишка тонка, — обороняется Элен и все еще смотрит на меня сверху-вниз, хотя понимает, что уже сдала позиции, — Я влиятельнее тебя. У меня есть связи, которые тебе и не снились. Ты всегда будешь никем в этом мире.

Пустые слова по-настоящему никчемного человека.

— Не забывай, ты меня создала, — хитро и коварно улыбаюсь я, для устрашения перейдя на шёпот, — И именно ты научила меня тонко издеваться над людьми. Кто знает, что может придумать моя сообразительная головушка? Например, Саманта из Мисс Популярность превратиться в изгоя школы.