Эти дуги были изогнуты так, что весь фронт образовывал — насколько можно было на такой пересеченной местности — подобие туго натянутого лука, чтобы подставить наступающих Волков под фланговую атаку еще до того, как их центр войдет в соприкосновение с нашим. Еще дальше, как я знал, ждали скрытые от глаз отряды легкой конницы; и я молил всех богов, которые когда-либо прислушивались к просьбам ратных людей, чтобы какой-нибудь пони не выдал нашу засаду, заржав в самый неподходящий момент.
Мы стояли так, чтобы наилучшим образом использовать естественную пологость местности: растянувшись поперек шейки водораздела, так что наш левый фланг упирался в ручей, который стекал вниз, чтобы влиться в зарождающуюся Клуту, а правый — в крутой, покрытый спутанными зарослями терновника откос, обрывающийся к болотистым берегам Твида. За моей спиной, если стоять лицом к югу, поднимались величественные холмы пограничного края, в которых брала исток половина рек Валентии и через которые — мимо Крепости Трех Холмов или ее сторожевого форта — шли дороги, ведущие к Стене. Перед нами открывалась широкая поляна, на которой начинал пробиваться молодой папоротник, а за ней мягкими волнами катился вдали лес, похожий на темное море, омывающее Маннан, древнее сердце пиктских княжеств; Тьма, Лес, древний, дикий и неведомый; и мы стояли, словно на узкой перемычке между двумя мирами, защищая ее от одного ради другого.
Это был серый весенний день, ранний для начала летней кампании, и похожие на звездочки белые лесные анемоны, дрожа, отворачивались от ветра и порывов дождя, бьющих нам в лицо и превращающих Алого Дракона на нашем знамени в темное пятно, похожее по цвету на полузасохшую кровь. Я думал о том, как грива Ариана должна бы была сейчас биться на ветру о мою левую руку; и я мучительно тосковал по нему, тосковал по его беспокойству и возбуждению, по его настойчивым рывкам под моими коленями. Кольчуга давила мне на плечи и словно становилась все тяжелее от долгого стояния на месте, от расхаживания взад и вперед; и я снова спрашивал себя, не совершил ли я глупость, заставив Товарищей спешиться и оставив их при этом в полном боевом снаряжении. Но в центре мне нужен был вес, вес и устойчивость; подвижность была для флангов.
Расстилающийся впереди лес казался очень темным — и, честно говоря, я не думаю, что это было мое воображение, потому что я всегда замечал такое в Сит Койт Каледоне; отчасти, конечно, в этом были повинны сосны, темная медлительная волна сосен, каких мы никогда не встречали на юге, но то же самое происходило и в менее густых местах, где сквозь молодую поросль дубов, берез и орешника, словно костлявые плечи сквозь прорехи дырявого плаща, проглядывают холмы и вересковые нагорья; — всегда в моем сознании присутствовало это ощущение темноты, волчьей угрозы, исходящей от самой земли. Казалось, что этот лес, возможно, очень старый, угрюмо и задумчиво склоняется над секретами, которые людям лучше не знать.
Что-то шевельнулось за моей спиной, и между мной и моим знаменосцем проскользнула темная тень. Моих ноздрей коснулась струйка лисьего запаха, и Друим Дху снова оказался рядом со мной.
— Они меньше чем в восьми полетах стрелы за краем темных деревьев — большое войско, очень большое войско. Скоро у нас будет хорошая охота, — он на мгновение показал белые зубы в беззвучной усмешке; его смех всегда был беззвучным, как и у его сестры. Его тонкие коричневые руки и ноги были покрыты кольцевыми полосками глины и охры, похожими на ранний свет, пробивающийся сквозь кустарник, так что если бы не его голос, то было бы трудно с уверенностью сказать, здесь ли он вообще; а потом — внезапно — его и не было.
Но почти в тот же самый миг, словно это было эхо или ответ на его слова, мы услышали рев боевых рогов скоттов, подобный призывному кличу огромного самца-оленя, трубящего под деревьями.
Я увидел, как по выстроившимся передо мной рядам пробежала рябь, словно ветер тронул кошачьей лапкой стоящие колосья ячменя; и весь центр, который до сих пор опирался на древки копий, как один человек, пригнулся к земле, прикрываясь сверху щитом, выставив копье навстречу приближающемуся неприятелю.
Ветер затих, и где-то резко и укоризненно прокричала сорока; потом сквозь лес с воем пронесся новый, долгий порыв, швырнувший нам в лицо темный шквал дождя; и вместе с ветром в подлеске внезапно послышался громкий треск, который быстро подкатился ближе, а вдоль края поляны замелькали какие-то тени.
Потом это мелькание усилилось, обрело форму и плоть и стало огромной массой людей, передвигающихся под буйной весенней зеленью деревьев. Волки были здесь. Завидев нас, они испустили могучий крик и двинулись вперед, насколько возможно сохраняя боевые порядки среди поросших куманикой пригорков и спутанной массы прошлогоднего папоротника; надвигаясь на нас размеренной, грозной волчьей трусцой, которая казалась медленной и, однако, пожирала расстояние со страшной скоростью. Я едва успел разглядеть варварские белые бунчуки саксов в центре, сверкающую, как крыло чайки, белизну покрытых известью скоттских щитов на левом фланге и нарядную синюю боевую раскраску вопящих пиктов — на правом. Как и сказал Друим Дху, это было очень большое войско, которому словно не было ни конца ни края; и когда они приблизились, я почувствовал дрожь земли у них под ногами, как бывает, когда река после горных дождей вырывается из берегов и сами скалы испытывают страх.
И в самом деле, я чувствовал себя в этот момент почти так же, как должен чувствовать себя человек, который стоит на пути надвигающегося потока и видит, что ревущая вода устремляется в его сторону. Мне казалось, что я прирос к земле в своей тяжелой кольчуге, и я знал, что такое же ощущение кошмара с воем проносится в мозгу каждого, кто стоит в моем тяжело вооруженном центре.
Передний край стремительно атакующих варваров уже поравнялся с концами вогнутой дуги; и я молился, чтобы лучники не начали стрелять раньше времени. «Митра, победитель Быка, удержи их руки! Луф, Владыка Сверкающего Копья, — Христос, не дайте им спустить тетиву слишком рано!»
Варвары были уже довольно глубоко в ловушке, когда из подлеска, сначала с одной стороны, потом, удар сердца спустя, — с другой, вылетел беспорядочный рой стрел, которые начали вонзаться в самую их гущу. Неприятельские воины останавливались и падали на месте; на какое-то мгновение их атакующие ряды заколебались и смешались под этим колючим ливнем; но потом они с яростным воплем овладели собой и опять ринулись вперед, продолжая спотыкаться и падать на флангах, где наши стрелы производили наибольшее опустошение. Я видел перед собой напрягшиеся спины и сведенные плечи людей, согнувшихся над выставленными вперед копьями…
В обтянутые бычьей кожей щиты наших передних рядов с треском ударил град легких метательных топориков, и сразу же вслед за этим варвары, вопя, как берсерки, бросились вперед на ожидающие их копья. Два ряда щитов, сошедшиеся с ужасающим грохотом; крики людей, напоровшихся на копья, звон и лязг оружия и металлический скрежет щита о щит — и спиравшее дыхание напряжение предыдущих мгновений взорвалось ревущим кровавым хаосом. Саксы пытались принять наконечники наших копий на свои щиты из воловьей кожи, чтобы остановить их и отжать вниз, где они не могли причинить вреда, и в первые моменты столкновения им это удалось, и наш центр, несмотря на свой вес, был оттеснен назад уже одной яростью этой атаки. Потом Товарищи собрались с силами и вновь устремились вперед; теперь в дело пошли мечи, и сквозь гвалт и лязг оружия я услышал бычий рев Кея, что-то кричащего своим людям; а вдоль центра качались взад-вперед два ряда сплетенных человеческих тел, словно два диких зверя, пытающихся вцепиться друг другу в горло. Я чувствовал, что эскадрон за моей спиной и по обе стороны от меня напрягся, точно бегун за мгновение до того, как опустится белый шарф; но это был мой единственный резерв, и я не мог себе позволить бросить его в бой слишком рано.
Товарищи держались превосходно. Непривычные к сражению в пешем строю, они тем не менее упорно отстаивали захваченные ими позиции, несмотря на всю ярость обрушившегося на них натиска.
