Я понял, что разобьюсь вдребезги и уже, так сказать, прощался с жизнью (всё так же совершенно не испытывая страха), как вдруг в брюхе коня что-то коротко проурчало, затем зашипел выталкиваемый воздух, и падение резко замедлилось.
Оказалось, что в животе лошади находится двигатель, такой же, как и на машинах воздушных пехотинцев, только маленький и значительно менее мощный, предназначенный, судя по всему, для того, чтобы при прыжке с большой высоты спасти коня и всадника. У меня сразу поднялось настроение. Вот это здорово!
В город я всё-таки не упал, свежий ветерок протащил нас мимо гигантских зданий, горделиво взметнувшихся ввысь, мимо серой полосы дороги, проходившей строго по городской черте, в загородную зону. Метрах в трёхстах от окраины, после резко очерченной зелёной зоны начинались загородные дома — роскошные виллы, утопающие в садах. Тут до меня дошло, что я приземлюсь прямо в один из дворов, и попытался что-нибудь сделать, но тщетно. Дохлый двигатель явно не годился для манёвров в воздухе, он вообще почти ни на что не годился, если не считать замедление падения, а могучие стальные ноги, выжимающие сотню километров в час по земле, здесь ничем помочь не могли. Конь приземлился чуть ли не математически точно посреди чьего-то двора. Похоже, у него было ещё и чувство юмора. Удар о твёрдую поверхность был резок и довольно силён, но амортизатор под седлом с задачей справился на пятёрку, я даже ничего себе не отбил, только челюсть весомо клацнула. Двигатель убрался на своё постоянное место, его закрыли подбрюшные пластины металла, и «транспорт» застыл на месте, предоставляя мне самому выпутываться из ситуации. Я беспомощно огляделся и хотел было развернуться к небрежно прикрытым воротам, чтобы потихоньку смыться из создавшегося щекотливого положения, как двери в сером доме отворились, и на крыльцо вышел человек. На нём была бледно-зелёная рубашка с короткими широкими рукавами и серые в полоску штаны с широким коричневым поясом и кобурой на нём, из которой торчала знакомая чёрная рукоятка бластера. Человек вопросительно взглянул на меня, поднял одну бровь и произнёс по-русски:
— Ты кто?
— Меня сюда случайно занесло, — промямлил я.
Мог бы и не спрашивать, чёрная униформа и оружие прекрасно заменяли транспарант с метровыми буквами «Я — человек из дружины Роб-Роя». Чего он дурака из себя корчит?
До него, видимо, дошло (может, транспарант разглядел), потому что он вытащил бластер из кобуры и повелительным тоном приказал:
— Слезай.
— Послушайте, — заговорил я, положив руку на свою кобуру, — у меня оружия впятеро больше, чем у вас, а также защитное поле (ну, приврал немножко), так что уберите пушку и поговорим по-хорошему.
— У меня вооружённые люди в доме, — неуверенно произнёс он, — а у Роб-Роя не было бронированных всадников…
Я продолжил нажим:
— Да что вы знаете о силах Роб-Роя? Я вот только отбился, заплутал в этой проклятой каменной дыре.
— Слушай, не пудри мне мозги, — неожиданно вскипел он, — сдавайся, или тебя убьют, не я, так кто-нибудь ещё, до ближайшего входа в Пещеру пятьсот километров, а мои люди успеют поставить в известность военную полицию.
— Ну, вот это другой разговор, — покровительственным тоном произнёс я, — я имею в виду, насчёт добровольной сдачи в плен. Надеюсь, со мной будут обращаться согласно международной подземной конвенции о правах военнопленных?
Он пробурчал что-то неразборчивое, убрал бластер и повернулся к двери. Я спешился и направился следом, не вынимая оружия, — не в заложники же его брать. Нет, ну, конечно, это была бы дополнительная страховка, но мне хотелось продемонстрировать македонианам исключительно добрую волю. Человек открыл дверь и первым вошёл внутрь. «Что-то не так», — мелькнула мысль. В прихожей было темно, и когда я отошёл от двери, слепой, как крот, что-то тяжёлое и твёрдое обрушилось на мой затылок, и я провалился в небытие. Додемонстрировался, ага.
Очнулся в сидячем положении, в большом деревянном кресле, руки скручены за спиной, ноги привязаны к ножкам. Конечности уже успели основательно затечь.
— Нашатырь, — произнёс знакомый повелительный голос.
Резкий запах аммиака ударил в нос, пробрало аж до самого лба, прочистив мозги. Я закашлялся и откинулся на спинку. Передо мной стояли двое — тот тип, который выходил во двор и рядом с ним человек, которому принадлежал знакомый повелительный голос. Я уже видел его один раз, но тогда он был в боевых доспехах и шлеме с тёмной пластинкой, прикрывающей живые и умные серые, чуть раскосые глаза. Предводитель македонианского войска. Рэм Бугенвиль собственной персоной. Сзади моего кресла пыхтел ещё кто-то.
— Пришли в себя? — участливо осведомился Рэм, — Вы уж извините моих соседей за столь резкие методы, но вы представляли собой большую опасность, ну просто ходячий арсенал. Поэтому пришлось сначала вас обезвредить и разоружить, а потом разговаривать, нарушив некоторые «права военнопленных», о которых вы упоминали. Что вы там начали говорить о сдаче в плен?
Пока он разглагольствовал, я рассматривал его. Он был красив, очень красив, сложен не атлетически, но довольно мускулист, разве что чуть бледноват, мягко говоря, как и все македониане. Благородные черты лица чем-то напоминали моего отца, каким он был на старых фотографиях, я сразу уловил это сходство, хотя не придал ему тогда большого значения. Будь он на Поверхности каким-нибудь артистом или певцом, от поклонниц бы проходу не было.
— Какая разница, что я говорил, если и так пленник? — снова начал я «психическую атаку».
Рэм только усмехнулся.
— Послушай, поговорим о реальных вещах, не будем друг другу лапшу на уши вешать. Мне и императору нужен «язык», тот, кто знает местоположение войск Роб-Роя и хоть приблизительно его планы на будущее. Поскольку ты заявил, что желаешь добровольно сдаться, я подумал, что с информацией проблем не будет. Всё равно выбора нет. Я тебя, кстати, узнал, видел рядом с Роб-Роем, когда подъехал предложить ему перемирие там, на Поверхности. Решительный на вид был тогда, — он снова усмехнулся.
— У меня есть выбор, а у вас его нет, — проговорил я, — Я абсолютно без понятия, где находится отряд, от которого оторвался и остальное войско. Планы, пожалуй, вы и сами знаете, присоединиться к Семнадцатому легиону и найти «розовое золото». Больше мне ничего не известно.
Рэм коротко рассмеялся.
— Ну-у-у, обиделся, поглядите на него. Дорогой, здесь-то ладно, а во дворце мы вытянем всё, что есть у тебя в голове, не преступая ни своих принципов, ни Этического кодекса. Зачем это тебе? Зачем лишние траты нервов и здоровья? Что тебе этот Роб-Рой? Он далеко, и его когда-то длинные руки обрезаны по самые плечи, а мы, настоящие, законные правители Империального Союза, здесь, рядом, и можем дать амнистию и нормальную жизнь в нашем обществе. Подумай о себе, не о нём, кто он такой? Свергнутый тиран, у которого в подчинении всего пять тысяч человек, против неисчерпаемых ресурсов и сотни кадровых легионов целого государства, в котором не осталось даже его шпионов.
Ну, может, если бы я был воином, закалённым в боях, с кое-какими грешками на совести, меня бы такой пассаж только рассмешил. Но я вспомнил о Саше, о словах, брошенных в лицо Роб-Рою человеком, стоящим передо мной, и о самом Роб-Рое, когда он сказал «оставь его», и задумался. Рэм почувствовал, что я колеблюсь:
— Может, у тебя с ним какие-то личные счёты? Я-то уж знаю, дружинник нипочём не сдастся просто так. Вся дружина повязана кровью. Большой кровью. Да и молод ты слишком.
Я решился. Глядя Рэму прямо в глаза, я сказал:
— Да, вы правы, господин, товарищ, босс, или как вас там… Мне он — никто. Но и вам от меня проку мало. Видите ли, я не македонианин и не дружинник, я — русский.
Такого поворота он явно не ожидал. Ну, не то чтобы стоял с разинутым ртом, но всё же… Человек, пыхтевший сзади, по его знаку развязал мне руки и ноги, и я пересел на кожаный диванчик, с наслаждением потирая запястья. Третьим членом компании оказался здоровяк с повреждённым носом, выше Рэма ростом и толще… вернее, шире его чуть ли не вдвое. Наверное, это он меня "обезвредил". Впрочем, поскольку помощи больше не требовалось, они вскоре попрощались и ушли. Соседи явно не горели желанием быть свидетелями в таких делах, а в доме имелись собственные охранники.