Когда безудержный вихрь бросил его в знойные пески, Иван подумал на миг – все, это предел, это уже не история, а предыстория… И пора обратно. Но пески обернулись оазисами, скрывавшими огромные пирамиды, не те, что сохранились до его времен, но прежние, еще более великие и непомерные.

Как и тогда, в России, когда лежал ничком в густой траве, он вдруг ощутил сомнения. Слаб человек! Пройдя сквозь все земные бури, он не ожесточился сердцем… но он устал. Устал биться с нечистью. Ибо она была тысячеглава.

Горячее молодое солнце! Иван сидел, прислонившись спиной к древу. И ему хотелось просидеть вот так весь остаток своей не такой уж и длинной теперь жизни. Он хотел покоя. Но он знал, что еще не завершен путь его.

Он знал, что надо идти туда. К этим пирамидам.

И он пошел – шаг за шагом, метр за метром, преодолевая раскаленные пески, не прячась от солнца. И такой путь был для него покоем, был отдыхом. Он мог проникнуть внутрь исполинского сооружения мгновенно. Но он хотел войти туда, как входили простые смертные, ведомые на заклание.

И он вошел, обойдя все преграды и избегая ловушки. Он долго шел по вздымающимся ярус за ярусом лабиринтам. И он вышел к сырым и тесным клетям, в которых стонали, ползали, корчились сотни, тысячи людей. Иван вспомнил подземные секретные лаборатории и вольеры под Москвой, мутантов и гибридов… Вот он исток! Он знал это, но не хотел видеть, не желал верить в это! Жрецы! Они еще до начала времен выращивали из людей обычных нечто порожденное их воображением. Вот они самые первые перво-зурги.

– Кто ты? – спросил Иван у странного существа, с человеческим телом и головой шакала.

Существо зарычало, залаяло на Ивана, забилось в угол. Оно совсем не походило на величественного Анубиса с египетских фресок. Но поражало другое, как жрецам удалось срастить несращиваемое?! Изверги! Иван видел искалеченные, измученные, кровоточащие обрубки тел человеческих… и понимал, они не щадили материала, не жалели биомассы. Они творили! Они казались себе богами!

Он шел мимо клетей, чуть прикрытых деревянными решетками и видел уродливых, жалких, немощных и полуумирающих сетов, горов, тотов, сехметов, амонов ихнумов с бараньими головами, аписов, и еще анубисов, он встретил даже лежащего и чуть дышащего Себека – человекокроко-дила. И он убеждался, жрецы выращивали человекобогов, по своим болезненным и неуемным фантазиям, они воплощали… Они воплощали несуществующее! Вот где таились истоки Пристанища! Пирамида не имела ни конца ни края. Не было числа и счета мученикам-гибридам, умиравшим в ней. Но жрецы-боги, видимо, верили, что из неисчислимого множества сочлененных ими тел выживут единицы. И дадут жизнь новой расе. Да! Так оно и было, умирали десятки тысяч. Но некоторые выживали. И их вели в кумирни.

Иван мог одним взмахом руки пресечь чудовищные мучения несчастных. Но он молча шел вперед. Он знал – это еще не все. И это не творения самих жрецов, это набивают себе руку ученики, подмастерья.

– Зачем ты дался им?! – спросил Иван у болезненно-желтого негра, чья голова была пришита к туловищу истощенной, волочащей задние ноги мохнатой свиньи.

Тот поглядел на незнакомца оплывшими блеклыми глазами. Не ответил. А лишь попросил на каком-то странном диалекте семитского наречья:

– Убей меня! Всеми богами молю, убей!

Иван коснулся лба несчастного кончиками пальцев. И тот отдал концы – лишенный жрецами-магами тела, лишенный души.

Троих учеников с бритыми головами, копошившихся в одной из клетей с истошно визжавшей женщиной, почти девочкой, Иван отправил следом за их жертвою, упокоившимся негром.

Он шед дальше. И проходы становились шире. Клети теперь тянулись по обе стороны от каменного желоба. По левую руку сидели только светлокожие рабы-жертвы, по правую – курчавые, темнолицые с расплющенными природой носами, негры. Но они были сходны в одном: и слева, и справа выли, причитали, бросались на деревянные решетки, скалили зубы, мычали, исходя пеной… Безумцы! В клетях сидели больные духом люди двух рас. С ними бесполезно было разговаривать.

Но бритоголовый и высохший как мумия жрец с огромной золотой бляхой на голой груди сам выскочил из-за поворота на Ивана. Он шел с чадящим светильником. Иван выбил лампу из руки выродка. Ухватил его за локоть, так, что затрещала кость. Жрец сразу утратил важность и надменность. Он был готов ответить на любые вопросы.

– Что вы делаете с этими больными? – спросил Иван. И слова его сами облеклись в понимаемую жрецом форму, прозвучали на древнейшем египетском.

– Мы лишь творим волю Осириса…

– Хватит болтать!

Иван не желал выслушивать выспренных фраз. Он сдавил локоть сильнее. Жрец взвыл и сделал попытку упасть на колени. Не получилось.

– Человек смертный, есть слизень, ползающий во прахе, – проговорил он, превозмогая боль, – он гаже последней твари в болотах Нила и мельче самой мелкой песчинки, ибо та будет в веках, а он ляжет в Городе мертвых, жалкий и ждущий милости… мы, великие жрецы страны Нут. Мы одни можем, подобно богам нашим, вывести новую породу людей, более совершенных…

– Из вот этих безумцев?

– Да, – спокойно ответил жрец. – Безумие есть священная болезнь, дарованная богами. Двойное безумие – есть высший разум. Тела двух рас дадут жизнь расе, имеющей достоинства и тех и других. Мы будем править не двуногим скотом, но богочеловеками… мы сами станем богами. – Он прямо посмотрел на Ивана, пытаясь одними глазами подчинить его своей воле, он явно умел это делать. Но у него ничего не получилось. И тогда он изрек: – И ты встанешь наравне с нами. Ты будешь богом!

Иван усмехнулся. И потащил жреца дальше. Ему не нужен был чадящий светильник, он и так все прекрасно видел.

– А эти…

За более тонкими решетками стояли люди со смуглой кожей, кудрявыми волосами и невероятно живыми, выпуклыми, смышлеными, горящими жгучим внутренним огнем глазами.

– Это они и есть! Новая раса! Наши детища. Они принесут в мир новый порядок. Они подчинят всю ойкумену нам, новым богам! – жрец разволновался, затрясся.

И Иван увидел тончайшую черную нить, тянущуюся к его бритой голове из мрака – щупальце незримой потусторонней гадины. Но это было невозможно… в голове у жреца не было червя. Надо было разить гадину. Но Иван не стал этого делать. Он хотел видеть само творение «богочеловеков».

– Они подчинят мир, ты прав. – сказал он. – Но не для вас. Вам они посворачивают шеи. Вы им уже не будете нужны!

Жрец побелел. Лицо его застыло мумией. В этот миг он понимал, что незванный гость, обладающий волей и силой, большими чем его воля и сила, не лжет. Так оно и будет!

– Веди меня туда! – потребовал Иван.

И жрец понял.

Они долго шли меж двумя рядами клетей, меж прожигающими насквозь алчными взглядами тех, кого скоро выпустят в мир для его благоденствия и его погибели. Но не каждый из них нес в себе смерть. Нет, не каждый, иначе они просто извели бы сами себя. Жрецы поступали мудро…

– Здесь! – односложно сказал высохший. Иван прошел чуть дальше, остановился на краю плиты. Внизу, метрах в пяти под ними, четверо бритоголовых удерживали за руки визжащего, истерически орущего и извивающегося ребенка, смуглого, темноволосого. Пятый делал глубокий надрез в затылке. Кровь струями заливала лицо и спину ребенка. Но жрец ни на что не обращал внимания. Он расширил и углубил рану, потом достал золотым пинцетом из нефритовой коробочки крохотную дрожащую личинку, сунул ее в ужасную рану, подержал немного там и вынул пинцет. После этого он наложил ладонь на сырой и горячий затылок, принялся массировать его. И Иван увидал, как кровь перестает течь, как рана затягивается… Подбежавший раб ухватил ребенка за руку, утащил в полумрак, но другой уже нес такого же извивающегося мальца.

– Это наши дети! Хотя и не мы породили их! – процедил из-за спины Ивана жрец. – Они не посмеют поднять на нас руку. Они будут молиться нам и приносить жертвы!

– Жертвы вы любите, я знаю, – согласился Иван. – Но молиться вам они будут недолго. А теперь ты покажешь мне, где этот выродок берет личинок…