Это касается прежде всего медитаций, о которых у нас теперь пойдет речь. Если семь глаголов «Я есмь» служили освящению мыслей, то теперь мы обращаемся в особенности к освящению чувств. Что делается сегодня для того, чтобы облагородить человеческое чувство? Подсознательно многое совершается через искусство. И, наверное, можно при помощи великих произведений искусства построить систему самовоспитания, подобную той, какую мы строим на основе Евангелия от Иоанна. Тот, кто ежедневно в течение пяти минут будет находиться под воздействием Сикстинской Мадонны, за три года полностью преобразится. Он всем своим существом впитает единственную в своем роде, прекрасную богочеловечность этой картины.
Но коль скоро образы оказывают сильнейшее воздействие на эмоциональную жизнь, то самыми сильными и действенными являются образы событий из жизни Христовой, представленные в Евангелиях, если мы сами выстроим их в себе. Ни один художник в мире не сумел нарисовать их как должно. Это мы ясно осознаем в конце наших рассуждений. Но, быть может, и хорошо, что мы должны сами сформировать эти образы в своей душе. Благодаря этому они будут свободнее, подвижнее, личностнее и таинственнее, нежели в том случае, когда некий художник проведет нас к ним через свою душу.
Ничто не очистит, не преобразует и не обожествит жизнь наших чувств так, как издревле проверенный путь через семь ступеней страстей Христовых. Но мы проходим этот путь совершенно иначе, нежели средневековые монахи. В монастырях, прежде чем погрузиться в переживание страстей Христовых и воскресения, монахи двенадцать недель подвергали себя воздействию двенадцати предыдущих глав Иоаннова Евангелия. В них же содержатся и первые пять глаголов «Я есмь». Но совершенно другое дело, когда сперва целенаправленно обретается «Я», как пытались это сделать мы. Тогда человек больше защищен от сугубо эмоционального и глубже входит в духовное. В средние века, именно потому, что свободная мысль была еще затемнена, христианское чувство развилось до поразительных высот величия и чистоты. В этом и состояла задача эпохи. Коль скоро мы хотим не утратить, но, напротив, вновь обрести такое чувство, то достижимо это ныне лишь через бодрственное, сознательное, сильное «Я», какое возможно благодаря новому времени. Тем самым эмоциональная жизнь приобретает другой характер — большую одухотворенность и всемирность.
Рассматривая жизнь своих чувств, мы скоро поймем, как сильно она нуждается в очищении и самовоспитании. Ведь именно из чувств нередко как бы само собой возникает воление. Хоть и кажется, будто эмоциональная жизнь как полная наша собственность целиком заключена в нас, она‑то и есть почва, из которой произрастает наша внешняя жизнь. Душа, преисполненная высоких ощущений, — если ощущения эти здоровы и сильны — без особых усилий будет придерживаться возвышенного образа жизни.
Можно заняться воспитанием своей внутренней жизни следующим образом: брать одно чувство за другим и, так сказать, делать каждому прививку. Но куда полезнее и надежнее направить в душу новые, могучие чувства и промыть ими все содержание души, вымыв из нее все лишнее. Даже тот, для кого Христос еще не значит столько, сколько значит для нас, ощутит перед страстями Христовыми благоговение, которое в какой‑то мере позволит ему стать нашим спутником.
Новое чувство, пришедшее в мир благодаря христианству, называется любовью. Почитайте писания дохристианских времен и обратите внимание на то, что солнце любви еще просто не взошло. Даже в буддизме с его доброй мягкостью ко всем существам только разгорается заря.
Но, войдя в человеческие души, любовь смешалась со всем, что там было прежде. Так она сама замутилась до неузнаваемости. Это касается весьма многого из именуемого «христианской любовью». Ныне зачастую складывается впечатление, что не христианская любовь преобразила сердца, но сердца преобразили христианскую любовь. Часто она — фальшивый миссионерский пыл, который совершенно не считается со свободой другого человека и потому не видит и не достигает его истинного «Я». Часто она — слезливая сентиментальность, способная внушить лишь отвращение к слову «любовь». Иногда — новые хлопоты, в которые человек, по сути, бежит от самого себя, а иногда — дурное любопытство, всюду сующее свой нос. Не редкость и раболепное самозабвение, именуемое «беззаветной преданностью», как и иная форма самоутверждения, когда христианством прикрывают стремление уподобить всех людей своей персоне. Грустно наблюдать, как под маской христианской любви распространяется самый скверный эгоизм, даже и не помышляющий действительно участвовать в судьбе ближних, а тем более жертвовать ради них жизнью. Ничто так не нуждается ныне в очищении, как сама христианская любовь.
Высокий, чистый дух любви Христовой ощущают еще очень и очень немногие. И все‑таки Христос позаботился именно о воспитании любви со всею осмотрительностью и отчетливостью, как бы предвидя опасности, о которых мы говорим. Достаточно припомнить, как редко Он вообще произносит слово «любовь», а если и произносит, то в какой связи. Например, едва только речь заходит о любви, как Он тотчас рассказывает притчу о добром самарянине, содержащую целый катехизис любви, но не в форме поучения, а в форме образа, деяния. Или как Он Сам в конце жизни, прежде чем говорить о любви, наставляет Своих учеников поступком — омовением ног.
Все это способно помочь нам с должным благоговением приблизиться к первой остановке на пути Христовом. И вновь мы, как раньше, будем строить медитацию, не слишком вдаваясь в подробности, а ограничиваясь лишь общими указаниями. Тогда каждый самостоятельно решит, как ему оформить свою медитацию. Он приобретет собственный опыт и найдет собственный путь. Если бы мы, как желают некоторые, изложили свои предложения во всех подробностях, читателю было бы трудно отрешиться от них. Его образы подверглись бы определенному окоченению, и ему было бы нелегко отыскать свое собственное, чтобы затем развивать его и наполнять жизнью. Читателю необходимо приложить усилия, чтобы самому сделать последний шаг.
Но позволительно дать совет: хорошо бы сначала во всех подробностях, живо представить себе историю с омовением ног (Ин., 13: 1 — 35) и принять ее в себя. Для того она нам и дана. Во всех деталях запечатлелась она и в душе рассказчика: Иисус встал, снял с Себя, верхнюю одежду, взял полотенце и препоясался. Так Учитель облекся в одежду раба. Все эти детали с течением времени наполнялись для евангелиста все большим смыслом и становились все прозрачнее.
Но детали должны лишь подводить к величественному главному предмету, к чудесному духу служения, явленному здесь Христом. Если человек вживе преисполнится этого духа, он может представить себе, что вдыхает этот дух, как воздух при глубоком вдохе. Согласно исследованиям духовной науки, чувствование теснейшим образом связано с так называемым «средним человеком», который обитает прежде всего в «ритмической системе» легких и сердца. И действительно, именно медитации чувства могут быть пропущены через все пять органов чувств, поднимая их на более высокую ступень. В упражнениях иезуитов, в «Exercitia spiritualia» («Духовных упражнениях») Игнатия Лойолы, преисподняя последовательно переживается всеми органами чувств: сначала имагинативно видят мучения проклятых, затем слышат их вопли, обоняют дым и т. д. Здесь же, в медитации, подобной омовению ног, можно как бы более высокими органами чувств вправду воспринять небо. И не нужно думать, будто для того, чтобы стать вполне восприимчивым к небу, следует сначала отдельно пройти через преисподнюю. Вместе с небом человек одновременно ощущает и преисподнюю — коль скоро он несет ее в себе, — находящуюся вне неба: насквозь проникнутое злом существо, которое как раз и не есть небо.
Если удастся отчетливо увидеть духовным взором картину омовения ног, можно попытаться затем воспринять существо Христа духовным слухом как некий дивный музыкальный тон, затем вдохнуть аромат жертвы, затем — подобно библейскому «Вкусите и увидите, как благ Господь!» — как бы распробовать жизненный вкус такого деяния и, наконец, духовно ощутить это деяние как совершенно конкретный предмет и войти в него своим ощущением жизненного тепла. Все это требует упражнений. Но затем в человеке возникает живое впечатление горнего мира, где преображаются и его органы чувств. Это касается всех образных медитаций. Теперь же давайте вернемся к образу, который сейчас перед нами.
