Но это и есть решающее единение в воле с Христом — когда мы отваживаемся претворить небо, насколько оно внутренне нам доступно, в землю, распорядиться им как земной человек в земной жизни и в земной деятельности. Протестантизм, говоря о вере, мало заботится о «добром деле» и полагает, что все происходит само собой. Но «вера» в полном, библейском смысле слова означает — связать себя с Христом общим волением. «И уверовали в Него ученики Его». Не исполнение отдельных заповедей, но единение с Ним в самой основе воли — вот что самое главное. А основа Его воли откровенно выражена в первом великом деянии.
«Преобразуйте ум ваш, близится Царствие Небесное!» — так звучит провозвестие Христа. Преобразование ума как раз в том и состоит, чтобы воля исходила от неба, а не от земли, чтобы небо было желанно, но не для собственного блаженства, а для преображения земли.
Принципиальная ошибка даже у благонамеренных людей заключается в том, что они вовсе не почитают себя обязанными даровать свое «небо» всем людям. Они скрывают его или открывают избранным друзьям в редкие часы. Значит, они еще не христиане — в том смысле, что их воля еще не подобна воле Христовой. Воля Христова именно в том, чтобы все когда‑либо пережитое или полученное в горнем мире даровать другим людям. Можно чувствовать себя вором, если «удерживаешь для себя», «почитаешь хищением» (Фил., 2) то, что «дастся». В этом пункте господствующее среди людей настроение, чтобы стать истинно христианским, нуждается в великом преображении. И здесь поможет паша медитация.
Есть лишь два ограничения. Большая беда, если мы сей же час разболтаем то, что нам даровано. Сначала мы должны претворить это в себе и подождать, пока оно не воздействует на нас самих. Только тогда мы сможем принести это в дар. И к дарению не должно примешиваться ни малейшего самодовольства — только чистая воля к отдаче. Отвратительно, когда на божественном даре человечеству обнаруживаются следы тщеславия посредника. Это как белые одежды, запятнанные нечистыми руками. Пока для нас самих лучше молчать — следует молчать. Ведь и Христос иной раз говорил исцеленным: «Иди… никому не сказывай!» Так Он поступал не просто оттого, что хотел уберечься от преследований. Ведь говорил же Он другим исцеленным: «Иди и расскажи им!» Поняв, почему одним Он сказал так, а другим этак, мы поймем важную тайну воздействия. Не сказывать никому, пока ты сам еще непосредственно занят усвоением, и рассказать всем, когда уже усвоено. Пришедшее с неба должно возрасти на земле и уже потом прийти к людям — как вино. Все это мы можем обрисовать лишь эскизно, предоставив читателю самому продумывать и формировать свою жизнь во всех ее частностях на этой основе.
С другой стороны, мы отнюдь не имеем в виду, что о своих сокровеннейших тайнах нужно со всяким говорить непременно в словах. Так мы большей частью и людям не поможем, и себе навредим. Многое из божественного существует вовсе не затем, чтобы быть сказанным, но чтобы излучиться. Оно желает быть воспринято нашим существом и оттуда передаться людям как сила, как бытие, как безмолвная речь. И для самого человека счастье, что ему позволено таким особенным способом говорить о божественных предметах. У него возникает ощущение, что так он говорит о божественном мире достойнее, истиннее и человечнее. Восприявший вживе Самого Христа, наверное, часто ощущает: я вправе говорить о таких вещах, только если прежняя моя жизнь убеждает ближнего, что сказанное мною можно считать истинным. Разговору об этих предметах позволительно быть лишь уже открытой тайной.
Во всем этом заключены жизненные возможности и жизненные красоты, о которых люди мало что знают. Попробуйте хоть иногда завершать медитацию вопросом: »Как все было бы, каким бы должен быть я, чтобы то, что я сейчас нес в себе, лучилось во всем моем бытии, чтобы люди непосредственно читали это в моем бытии? Тогда‑то нам откроется мир, о котором мы здесь говорим. Может случиться и не раз случалось, что один человек смотрит на другого и отчетливо понимает: то, что живет в нем и сияет из него, есть Христос! Именно так в будущем Христос откроется многим людям. «Ты говоришь: Я есмъ.. » — сначала голос говорит в другом человеке.
Все это и означает — претворять воду в вино.
Сперва претворить воспринятое божественное откровение в земные существа и земную жизнь и претворенное подарить его ближним.
Второе ограничение, которое надо строго соблюдать, — это обязанность учитывать потребность и восприимчивость людей, с какими мы говорим. Закон этот тем строже, чем выше поднимается человек. Не соблюдая его, человек убивает толику своего собственного высшего человека. Ибо этот высший человек живет в тайном единении с другими людьми. Никогда нельзя говорить о божественном, испытывая при этом чувство собственной значимости или преследуя какую‑нибудь не вполне чистую цель. Говорить нужно только тогда и только так, чтобы это послужило во благо другому. Язык станет божественно прекрасен и велик, только когда эта заповедь будет постигнута целиком и полностью. Ни один человек не годится в провозвестники, если не в силах молчать до той минуты, когда он вправе говорить. Иной воспринял бы в горнем мире много больше, если бы там не знали, что он не умеет молчать. «Еще не пришел час Мой», — говорит Христос на браке в Кане. Однако не исключено, что какому‑нибудь человеку может быть сказано нечто такое, чего он в тот миг еще не способен понять и чем поначалу даже возмущен. Но подобные случаи не упраздняют основного закона, а лишь затрудняют его исполнение.
Мы обязаны были сказать здесь несколько слов об этих законах. Только в них возможно подлинное единение с основою воли Христовой. И чем строже мы соблюдаем эти истинные законы жизни, тем действеннее будет и наша медитация. С каждым разом мы будем замечать это все отчетливее. Мы сами должны претвориться в вино. Мы принимаем благодать Божию как лоза дождь. Мы позволяем благодати созревать под солнцем Божиим, пока не станет она добрыми плодами. И эти плоды мы дарим людям. Не дождь, орошающий нас. Не солнце, которое опаляет нас и вершит над нами свою работу. Не глубь земную, в коей мы укоренены. Не плоды, которые еще не созрели. Все эти ошибки совершались и совершаются. Мы всегда должны помнить, что Христос сравнивал Своих учеников с ветвями — не с цветами, не с драгоценными камнями, но с самым невзрачным, с ветвями. Сам Он — Лоза, а мы — всего лишь ветви, посредники между соком и плодом. Так что и не те плоды, какие мы сами приносим, должно нам дарить, но те плоды, какие приносит в нас Христос.
Попробуем теперь рассмотреть наш медитативный образ еще обстоятельнее.
Вот люди. Человечество собралось у вселенского стола. Ему чего‑то недостает. Без Христа оно пребывает в нужде — во всевозможной нужде. Но приходит Христос, чтобы дать людям истинное вино. Он приносит с Собою небо и дарит его людям как земную силу и земную радость.
Прежде люди искали в божественном очищения, ныне божественное отдает от собственной своей жизни через Христа. Не только откровение, но пища. Такова должна стать и наша воля — вместе с Христом нести из божественного мира в человеческое существо и человеческую жизнь все, что только возможно. Мы желаем трудиться в мире как ветвь, предлагающая людям золотые плоды. Самих себя желаем мы принести людям в дар как божественное вино. Совершенно новое чувство жизни пронизывает человека, если он умеет так ощутить смысл своей жизни.
В этой медитации воли и во всех следующих мы еще больше прежнего предоставляем читателю самому разработать детали медитативного образа и сформулировать решения своей воли. Воля — самое индивидуальное в человеке, и она должна быть совершенно свободна. Мы даем, скорее, возможность посмотреть на жизнь и основу настроя. Однако ж очень полезно, чтобы медитативные образы волевых упражнений действовали в трех направлениях — великая цель, великий пример, великое препятствие.
То, что происходит в человекоосвящении, есть лишь иная форма той же медитации. Произнося слова, в которых воление обращается ввысь, священник наливает в чашу вино. При следующих словах, говорящих о том, откуда происходит воля, он добавляет в вино воду. Это — Христос, который сходит с высот и соединяется с волением, возросшим на земле.
