Моя соседка откинула намокшую от слез челку вбок и улыбнулась:

— Ладно. Если разобраться, меня здесь быть не должно.

Здесь — это где? В Японии или на блуждающей в мрачном космосе глыбе гранита — я не знал. Я молча взял ее руки и положил себе на колени, мягко прижав своими. Ладони у нее были теплые и влажные. От этого тепла растаяли какие-то давние воспоминания. И я решительно заговорил:

— Слушай, может нам попробовать начать все с начала. Действительно — я тебя почти не знаю. Но хочу узнать. И мне кажется, чем глубже я тебя узнаю, тем больше ты мне будешь нравиться.

Она не ответила ничего, и только ее пальцы едва шевельнулись в моих руках.

— У нас должно все получиться, — сказал я.

— Думаешь?

— Пожалуй. Обещать не могу. Но постараюсь. Я хочу стать честнее.

— А мне... что мне нужно делать?

— Встретиться со мной завтра. Идет?

Она молча кивнула.

— Я позвоню.

Она вытерла кончиками пальцев остатки слез, сунула обе руки в карманы и сказала:

— Спасибо. И прости меня за все.

— Тебе не за что извиняться. Ошибся ведь я.

И мы расстались. Я остался сидеть на скамейке, вынул последнюю сигарету и выбросил опустевшую пачку в урну. Стрелки часов подбирались к полуночи.

Я понял вторую ошибку, совершенную в ту ночь, лишь спустя девять часов. Очень глупая и роковая оплошность. Вместе с пустой сигаретной пачкой я выбросил в урну спички с номером ее телефона. Ни в рабочем журнале, ни в телефонном справочнике его не было. То была наша последняя встреча с ней.

Она стала вторым китайцем в моей жизни.

Он, как я уже говорил, был моим школьным приятелем. Другом моего друга. Мы виделись несколько раз.

В наших встречах не было ничего драматичного. Они не так случайны, как встреча Ливингстона и Стэнли[5], не так трагичны, как встреча генерала Ямасита и генерал-лейтенанта Персивала[6], не так триумфальны, как встреча Цезаря со Сфинксом, не так страстны, как встреча Гёте и Бетховена.

Если и осмелюсь привести исторический пример (хотя впору усомниться в самой его историчности), наиболее подойдет встреча двух солдат в одном из ожесточенных боев Тихоокеанской войны, о котором я когда-то читал в детском журнале. Один из солдат — японец, другой — американец. Отставшие от своих отрядов, они вдруг чуть ли не столкнулись лбами на поляне в джунглях. Вскидывать оружие времени не было, и они растерянно смотрели друг на друга, пока один из них (интересно, кто?) внезапно не поднял вверх два пальца — а это, как мы знаем, приветствие у бойскаутов. Так вот: второй ответил ему тем же, и они, так и не вскинув оружия, молча разошлись каждый в свою сторону.

Мне исполнилось двадцать восемь. Шестой год после моей женитьбы. За это время я похоронил трех кошек. Испепелил несколько надежд, завернув несколького горестей в толстый свитер, предал их земле. И все это — в необъятном гигантском городе.

Стоял морозный, словно окутанный тонкой пеленой декабрьский полдень. Так безветренно, что холод пробирает до костей. И даже проблески солнца не могли прогнать темно-серую тень, покрывавшую город. На обратном пути из банка я зашел в укромное кафе-стекляшку на улице Аояма, заказал кофе и стал листать только что купленную книжку. Насладившись первыми страницами, поднял взгляд на дорогу, всматриваясь в вереницу ползущих автомобилей, затем опять углубился в книгу.

— Привет, — сказал он и назвал мое имя. — Я не обознался?

Я удивленно поднял глаза и кивнул. Лицо незнакомое. Примерно моего возраста, прилично одет — ладное синее пальто, галстук в тон, при этом все производит впечатление легкой поношенности. То же касалось и взгляда: если присмотреться, чего-то не хватало на ухоженном лице, в котором нагромоздились несуразные, собранные по случаю фрагменты. Будто разнокалиберная посуда на импровизированной вечеринке.

— Ничего, если я присяду?

— Пожалуйста, — ответил я. А что еще в такой ситуации скажешь? Он сел напротив, достал сигареты и зажигалку, но, не прикуривая, положил на стол.

— Не припоминаешь?

— Нет, не помню, — беспомощно признался я, расставшись с надеждой что-либо вспомнить. — Извини, но так со мной постоянно — с трудом вспоминаю лица.

— Стремишься забыть прошлое? Вот что это такое. Видимо, подсознательно.

— Может, и так, — согласился я. Пожалуй, так оно и есть.

Когда официантка принесла воды, он заказал кофе по-американски, попросив сделать послабее.

— Желудок болит. Вообще-то врач запрещает и кофе, и курево, — лукаво улыбнулся он. Затем повертел в руках сигаретную пачку. — Вот такие, брат, дела. Кстати, к нашему прошлому разговору. Я помню все прошлое абсолютно точно так же, как ты его забываешь. Странное дело, да? И чем больше силюсь хоть как-то забыть, тем явственней вспоминаю разные факты. Прямо беда...

Какая-то часть моего сознания противилась такому поползновению на мое личное время, но другую его ораторские приемы увлекли.

— Явственно вижу все, что было тогда. Начиная с погоды, температуры воздуха — вплоть до запаха. Иногда сам не могу понять, где же я настоящий? А с тобой такое бывало?

— Нет, не бывало, — не умышленно, но при этом холодно ответил я. Однако собеседник мой не показал виду. Несколько раз довольно кивнул и продолжил:

— Вот почему я помню тебя так отчетливо. Шел по улице, бросил взгляд за стекло — и сразу все понял. Я ни от чего не отвлекаю?

— Нет, вот только я вспомнить никак не могу. Ты, конечно, извини...

— Ничего, я сам виноват — морочу тебе голову. Не переживай. Придет время вспомнить — всплывет в памяти само. Дело такое.

— Может, скажешь, как тебя зовут? А то я ребусы не люблю.

— Причем тут ребус? Считай, что у нынешнего меня нет имени. Раньше было... незапятнанное такое, лучезарное. — Он добродушно улыбнулся. — Вспомнишь его — хорошо, нет — тоже ничего. По правде говоря, мне все равно.

Принесли кофе, он стал прихлебывать, но, казалось, без особого наслаждения. Я не смог уловить в его словах смысла.

— Слишком много воды утекло под мостом. Ну, помнишь, в учебнике по английскому... в старших классах?

— В старших классах?

— Как много может измениться за какие-то десять лет. Разумеется, нынешний я существует благодаря тому мне десятилетней давности, но ощущения этого у меня нет. Будто где-то мое нутро подменили. Что думаешь?

— Не знаю.

Он скрестил руки и прочнее уселся на стуле. На этот раз выражение его лица недоумевало: дескать, а это еще почему?

— Ты женат? — не меняя позы, спросил он.

— Да.

— Дети есть?

— Нет.

— А у меня есть — мальчик.

Разговор о детях на этом иссяк, и мы замолчали. Стоило мне взять в руку сигарету, как он моментально поднес зажигалку.

— Кстати, а чем ты занимаешься?

— Мелкой торговлей, — ответил я.

— Торговлей? — отвесив челюсть, спросил он после немой паузы.

— Так, ничего особенного, — попытался увильнуть я.

— Странно, по тебе не скажешь, что ты торгуешь, — не твое это.

— Да ну?

— Ты ж еще в те времена читал сплошные книжки — удивленно продолжал он.

— Книжки, скажем, я и сейчас читаю, — с ухмылкой пробормотал я.

— А энциклопедию?

— Что... энциклопедию?

— Имеешь?

— Нет, — ничего не понимая, покачал я головой.

— Ты не читаешь энциклопедию?

— Почему? Попадает под руку — читаю.

— Дело в том, что я сейчас занимаюсь продажей энциклопедий.

Наполовину занимавший меня интерес к этому человеку моментально исчез. Я вздохнул и затушил сигарету. Даже вроде бы слегка покраснел:

— Нельзя сказать, что не хочется, но я едва начал возвращать долги.

— Ладно, перестань. Не скромничай. Я тоже бедный. Так же смотрю на небо, обращаясь к богу. К тому же, я совсем не собирался тебе эту энциклопедию всучивать. По правде говоря, мне можно не продавать японцам. Такое вот решение.